Эрнест Хемингуэй - Зеленые холмы Африки
Сидя рядом с шофером, я был так погружен в свои мысли, что не заметил, как «Арагон» остался позади и машина спустилась к песчаной реке шириной в полмили, окаймленной зеленью деревьев. По золотистому песку были разбросаны лесные островки; вода в этой реке текла под песком, животные приходили на водопой по ночам и выкапывали острыми копытами лунки, которые быстро наполнялись водой. Когда мы перебрались через эту реку, день уже клонился к вечеру; навстречу нам то и дело попадались люди, которые покидали голодный край, лежавший впереди, а по сторонам мелькали теперь невысокие деревья да частый кустарник. Но вот, одолев крутой подъем, мы очутились среди голубых холмов, древних, выветрелых холмов, где росли деревья, похожие на буки, а по склонам кучками лепились хижины, тянуло дымом, пастухи гнали домой коров, овец и коз, мелькали возделанные участки, и я сказал жене:
– Как похоже на Галисию.
– Да, верно. Сегодня мы побывали в трех испанских провинциях.
– Вот как? – удивился Старик.
– Никакой разницы. Только дома другие. А то место, куда нас привел Друпи, напоминает Наварру.
Те же известняковые бугры, тот же рельеф, те же деревья у рек и родников.
– Удивительная это у человека способность – влюбляться в страну, – заметил Старик.
– Ох, как вы оба любите философствовать, – сказала Мама. – Но где же мы все-таки остановимся?
– Да хоть здесь, – отвечал Старик. – Не все ли равно? Была бы вода.
Мы разбили лагерь в тени деревьев, возле трех больших родников, куда здешние женщины ходили по воду, и мы с Карлом, бросив жребий, кому где охотиться, ушли бродить в сумерках вокруг двух ближних холмов, через дорогу от лагеря, над туземной деревушкой.
– Это страна куду, – сказал Старик. – Их можно встретить на каждом шагу.
Но я встретил в лесу только стадо домашнего скота и, поразмявшись после целого дня езды в машине, к вечеру возвратился в лагерь, где никто еще не спал. Моя жена и Старик в пижамах стояли у костра, а Карл все еще пропадал где-то.
Он вернулся очень серьезный, – должно быть, не встретил ни одного куду, – бледный, мрачный и молчаливый.
Позже, у костра, он спросил, куда мы ходили, и я объяснил, что мы охотились у подножия своего холма до тех пор, пока наш проводник не услышал Карла и его спутников; тогда мы перевалили через холм и вернулись в лагерь.
– То есть как это «услышал»?
– Так он сказал. И М'Кола тоже.
– По-моему, мы тянули жребий, кому где охотиться!
– Да, конечно, – согласился я. – Но мы не знали, что забрели на ваш участок, пока не выяснилось, что вы поблизости.
– А сами-то вы нас слышали?
– Слышал какой-то шум, – ответил я. – А когда приставил ладонь к уху, проводник что-то сказал М'Кола, и тот говорит: «Бвана». Я спросил: «Который бвана?», он ответил: «Бвана Кабор», – то есть вы. Тут мы поняли, что дальше нам путь заказан, и вернулись.
Карл промолчал, но вид у него был сердитый.
– Не обижайтесь, – сказал я.
– Я не обижаюсь. Просто устал.
Я охотно поверил ему, потому что трудно найти человека великодушнее, отзывчивее и самоотверженнее Карла, но, одержимый мыслью о куду, он стал просто сам не свой.
– Хоть бы он поскорее добыл себе куду, – сказала Мама, когда Карл ушел в свою палатку принимать ванну.
– Вы забрались на его участок? – спросил Старик.
– И не думали.
– Ну, ничего, он убьет куду там, куда мы едем. Может быть, ему посчастливится даже убить самца с рогами в пятьдесят дюймов.
– Дай ему бог, – отозвался я. – Но, должен признаться, я тоже не прочь уложить такого куду.
– Уложите, дружище, – заверил меня Старик. – Не сомневаюсь в этом.
– Но когда же? Осталось десять дней.
– Мы еще и черных антилоп настреляем, вот увидите. Пусть только начнет везти.
– Сколько времени вам приходилось подстерегать куду, если место удачное?
– Бывает, что и недели три пройдет, а проклятые твари ни разу не попадутся на глаза. А бывает – они сами лезут под пулю в первое же утро. Ничего нельзя знать заранее, как и вообще, когда охотишься на крупного зверя.
– А я такую охоту люблю, – ответил я. – Но почему этому малому так везет, а, Старик? Он убил лучшего буйвола, лучшего носорога, лучшую водяную антилопу…
– Зато у вас будет лучший сернобык.
– Подумаешь, сернобык!
– Его голова очень украсит ваш дом.
– Ладно, я ведь шучу.
– А какая у вас палу, какая газель! Есть и первосортная водяная антилопа. Ваш леопард не хуже, чем у Карла. Но Карл заткнет вас за пояс там, где все зависит от удачи, потому что он счастливчик, ему поразительно везет. А между тем этот славный малый в последнее время даже аппетит потерял.
– Вы знаете, как хорошо я к нему отношусь. Не хуже, чем к другим. Но хотелось бы, чтобы он был повеселее. Что это за охота, если принимать все так близко к сердцу!
– Имейте терпение. Он подстрелит куду на следующей стоянке и будет наверху блаженства.
– Я просто несносный ворчун, – сказал я.
– Разумеется, – подтвердил Старик. – А не выпить ли нам?
– Пожалуй.
Из палатки вышел Карл, уже спокойный, приветливый и кроткий, как всегда.
– Поскорей бы добраться до новых мест, – сказал он.
– Да, это будет чудесно.
– Расскажите об этих местах, мистер Филипс, – обратился Карл к Старику.
– Я там не бывал. Но, говорят, там очень приятно охотиться. Антилопы пасутся на открытых местах. Один старый голландец меня уверял, что в тех краях попадаются замечательные экземпляры.
– Надеюсь, вам достанется зверь с рогами дюймов в шестьдесят, – сказал Карл, обращаясь ко мне.
– Это вам он достанется.
– Нет, – возразил Карл. – Не смейтесь надо мной. Я буду доволен, если убью хоть какого-нибудь.
– Думаю, что вы застрелите доброго самца, – заметил Старик.
– Не смейтесь, – повторил Карл. – Мне и так везло все время. Я буду доволен любым куду, хотя бы самым плохоньким.
Он, конечно, читал наши мысли, но по доброте своей мог все понять и простить.
– Славный вы человечище, Карл, – сказал я, воодушевленный виски, нашим взаимопониманием и добрыми чувствами.
– Замечательная у нас жизнь здесь, правда? – воскликнул Карл. – А где же милая Мама?
– Здесь, – отозвалась Мама из темного уголка. – Я ведь тихонькая, вы знаете.
– Ей-богу, это верно, – согласился Старик. – Однако вы умеете живо приструнить своего муженька, когда он разойдется.
– За это и любят женщин во всем мире, – заявила Мама. – Скажите мне еще какой-нибудь комплимент, мистер Джексон.
– Ну, например, вот: вы отважны, как маленький терьер. – (Старик, как и я, в тот вечер, кажется, выпил лишнего.)
– Как это мило! – Мама откинулась в кресле, обхватив руками колени. Подняв глаза, я увидел в свете костра ее голубую фланелевую пижаму и блики огня на черных волосах. – Люблю, когда вы сравниваете меня с терьером. В такие минуты я уверена, что разговоры о войне не заставят себя ждать. А кстати, кто-нибудь из вас был на войне?
– Я-то не был, – отозвался Старик. – А был там ваш муж, самый отчаянный храбрец на свете, блестящий охотник и гениальный следопыт.
– Теперь, когда он пьян, мы наконец слышим истинную правду, – заметил я.
– Давайте ужинать, – сказала Мама. – Я умираю с голоду.
Чуть свет наша машина выбралась на дорогу, миновала деревню, проехала через густой кустарник и очутилась на краю равнины; солнце еще не успело рассеять туман, а далеко впереди паслась антилопа, огромная и серая в слабом утреннем свете. Мы остановили машину около кустов, присели на землю и в бинокль увидели еще ближе к нам целое стадо конгони и среди них единственного сернобыка, похожего на откормленного масайского осла с темной шерстью и великолепными черными, откинутыми назад рогами, которые показывались над травой всякий раз, как он поднимал голову.
– Хотите попытать счастья? – спросил я у Карла.
– Нет. Лучше вы.
Я знал, что он терпеть не может подкрадываться и стрелять на глазах у других, и поэтому согласился. Меня на это толкал и эгоизм, чуждый Карлу. К тому же у нас давно кончилось свежее мясо.
Я зашагал по дороге, не глядя на зверей, притворяясь равнодушным, и закинул винтовку за левое плечо, чтобы они не могли ее видеть. Они, казалось, не обратили на меня внимания и продолжали пастись. Но я знал, что стоит мне сделать шаг в их сторону, как они бросятся бежать. Поэтому, заметив краешком глаза, что сернобык опустил голову и снова принялся щипать траву, я решил, что пора стрелять, сел на землю, пропустил руку через ремень и, как только сернобык встрепенулся и прянул в сторону, прицелился ему в загривок и спустил курок. Обычно охотник не слышит выстрела, но я слышал, как ударила пуля, и в то же мгновение сернобык кинулся вправо, и вся равнина, озаренная восходящим солнцем, сразу ожила: точно игрушечные лошадки, поскакали галопом длинноногие, смешные конгони; раскачиваясь на бегу, помчалась антилопа и второй сернобык, которого я раньше не видел. Среди всего этого движения и переполоха выделялся мой сернобык, который трусил мелкой рысцой, высоко задрав рога. Я встал, чтобы свалить его на бегу – в прорези прицела он казался совсем крошечным, – прицелился в шею, спустил курок, и сернобык упал, дрыгая ногами, раньше чем я услышал треск пули, раздробившей кость. Вторым, еще более удачным выстрелом я с очень далекого расстояния перебил ему заднюю ногу.
