Джозеф Конрад - Победа
— Нам некогда было скучать за последние три года, — добавил «просто Джонс».
Он не сводил с Шомберга своих мрачных глаз и пригласил его выпить на этот раз на его счет, советуя ему не волноваться из-за вещей, которых он не должен был понимать; главным образом, ему не следовало показывать себя негостеприимным, что совершенно противно правилам его профессии.
— Я не понимаю? — проворчал Шомберг. — Нет, я отлично понимаю… Я…
— Можно подумать, что вы боитесь, — прервал мистер Джонс. — В чем дело?
— Я не хочу скандала в моем доме. Вот в чем дело.
Шомберг старался держаться смело, но этот пристальный и мрачный взгляд смущал его. Взглянув с беспокойством в сторону, он увидел угрожающий оскал Рикардо. Между тем этот последний казался совершенно углубленным в свои мысли.
— Помимо всего, — продолжал мистер Джонс свойственным ему словно далеким голосом, — с этим ничего нельзя поделать. Мы здесь и здесь останемся. Попробуйте только выгнать нас вон. Смею вас уверить, что если это вам удастся, то не без того, чтобы вам здорово влетело, очень здорово. Я думаю, мы можем ему это обещать, Мартин, что ты скажешь?
Секретарь оскалил зубы и бросил на Шомберга пронизывающий взгляд, как будто ему не терпелось броситься на него, пустив в ход и зубы и когти.
Шомберг выдавил из своей груди глухой смешок: ха-ха-ха.
Мистер Джонс устало закрыл глаза и стал удивительно похож на труп — и это было уже довольно неприятное зрелище. Но когда он поднял веки, нервы Шомберга подверглись еще худшему испытанию. Напряженная сила этого взгляда без определенного выражения — и это-то и было всего страшнее — казалось, растворила в сердце бедняги последние остатки решимости.
— Вы ведь не воображаете, что имеете дело с обыкновенными людьми? — спросил мистер Джонс тем протяжным тоном, в котором, казалось, слышалось нечто вроде потусторонней угрозы.
— Он джентльмен, — заявил Рикардо с внезапным движением губ, заставившим его усы неожиданно и странно взъерошиться, как у кота.
— О, я не об этом думал, — сказал «просто Джонс», тогда как Шомберг, онемевший и словно прикованный к стулу, переводил взгляд с одного на другого, слегка наклонившись вперед. — Разумеется, я джентльмен, но Рикардо придает этому социальному преимуществу слишком большое значение. Что я хочу | казать, это, что ему, например, которого вы видите таким спокойным и безобидным, ничего не стоило бы поджечь ваш гостеприимный дом. Он вспыхнул бы, как коробка спичек. Подумайте-ка об этом. Это мало подвинуло бы ваши дела, не так ни?.. Что бы ни случилось…
— Полноте, полноте, господа, — протестовал шепотом Шомберг, — это пахнет дикарями…
— А вы привыкли иметь дело только с прирученными людьми, не так ли? Ну, мы не ручные. Мы уже однажды два дня держались против целого разъяренного города, потом удрали со своей добычей. Это было в Венесуэле. Спросите Мартина… он вам расскажет…
Шомберг машинально взглянул на Рикардо, который только облизнулся со сладострастным видам, но не проронил ни слова.
— Ладно… Это будет, пожалуй, немного длинная история, — согласился мистер Джонс после недолгого молчания.
— У меня нет ни малейшего желания услышать ее, уверяю вас, — сказал Шомберг. — Мы здесь не в Венесуэле. Вы бы не вырвались так из этого города. Но эти разговоры положительно нелепы. Неужели вы хотите уверить меня, что вы пускались в неслыханные приключения только из желания заработать несколько гильдеров в вечер, вы и этот другой… джентльмен, — проговорил он, подозрительно рассматривая Рикардо, как рассматривают неизвестное животное. — Мои клиенты не похожи на толпу богачей с набитым деньгами карманом. Меня удивляет, что вы даете себе столько труда из-за пустяков.
Мистер Джонс ответил на рассуждения Шомберга заявлением, что надо же как-нибудь убивать время. Убивать время не воспрещается. Что касается остального, то мистер Джонс, находясь в разговорчивом настроении, лениво заметил таким холодным голосом, словно он выходил из могилы, что он обязан отчетом только самому себе, совершенно так же, как если бы весь мир представлял собой огромные дикие джунгли. Что касается Мартина, то он с ним заодно… и по основательным соображениям.
Рикардо подтверждал все эти откровенности быстрыми гримасами, в которых не было ничего человеческого. Шомберг опустил глаза, потому что его смущал вид этого человека, но он начинал терять терпение.
— Ну, конечно; я с первого взгляда увидел, что вы оба отчаянные люди, нечто вроде того, что вы говорите. Но что скажете вы, если я вам заявлю, что я почти такой же отчаянный, как и вы, господа? Люди говорят: «Этому Шомбергу хорошо с его гостиницей», а между тем я, кажется, охотно дал бы вам себя вы потрошить и сжечь всю лавочку. Вот!
Рикардо издал насмешливое хихиканье. Шомберг, тяжело дыша, смотрел в землю. Он и в самом деле дошел до отчаяния Что касается мистера Джонса, то он сохранил свой ленивый скептицизм.
— Та, та, та! У вас недурное ремесло. Вы совершенно руч ной; вы…
Он остановился, потом закончил с отвращением:
— У вас есть жена.
Шомберг сердито топнул ногой и глухо пробормотал какое то проклятие.
— Чего ради вы тычете мне в глаза этим проклятым несчастьем? — воскликнул он. — Если бы вы увезли ее с собой к черту на кулички, я бы не стал вас догонять.
Этот неожиданный взрыв произвел на мистера Джонса необычайное впечатление. Он с ужасом отодвинул свой стул вместе со своей особой, словно Шомберг кинул ему в лицо змею.
— Что это за дьявольская дерзость? — с трудом выговорил он. — Что она означает? Как вы смеете…
Рикардо слегка захихикал.
— Говорю вам, что я в отчаянии, — повторил Шомберг. — Я в таком отчаянии, в каком еще никто никогда не был. Мне наплевать на все, что может со мной случиться.
— В таком случае, — начал мистер Джонс (и голос его звучал спокойной угрозой, как будто самые банальные и обыденные слова принимали в его мозгу новое роковое значение), — зачем вы так глупо придирались к нам? Если вам наплевать, как вы говорите, то вы с тем же успехом можете дать нам ключ от вашего концертного сарая для маленькой спокойной игры, для скромного небольшого банка, приблизительно с одной дюжиной свечей. Это пришлось бы по вкусу вашим клиентам, судя по тому, как они держали пари на эту партию экарте, которую я сыграл с тем блондином с ребячьей физиономией… Как его зовут? Они мечтали о банке, право! И, кроме того, я побаиваюсь, как бы этот самый Мартин не наделал беды, если вы будете чинить нам препятствия. Но вы, конечно, этого не сделаете. Подумайте-ка о спросе на напитки!
Подняв, наконец, глаза, Шомберг встретился взглядом с двумя таинственными лучами, которые мистер Джонс направлял на него из пещерной глубины своих глазных впадин, защищенных дьявольскими ресницами.
Он вздрогнул, как будто в них таились ужасы страшнее убийства, и, указывая движением головы на Рикардо, сказал:
— Я не сомневаюсь, что он ни секунды не колебался бы перед тем, как разделаться со мною, если бы вы подталкивали его сзади! Почему я не потопил своего катера и не пошел вместе с ним ко дну прежде, чем причалить к пароходу, который вас сюда привез! Ах, я словно в аду уже несколько недель. Вы немного можете к этому прибавить. Я предоставлю вам концертный И1Л — и плевать мне на последствия! Но как быть со слугой, который будет работать ночью? Если он увидит вместе с картами деньги, он, несомненно, станет болтать, и это моментально разнесется по всему городу.
Бледная улыбка искривила губы мистера Джонса.
— О, вы, я вижу, хотите, чтобы дело уладилось. Отлично! Таким образом люди выбиваются на дорогу. Не беспокойтесь. Вы Ьудете рано отправлять спать своих китайцев, и каждый вечер мы будем приводить сюда Педро. Он не обладает, быть может, традиционной ловкостью официанта, но для того, чтобы обносить поднос, он отлично сойдет, а вы с девяти до одиннадцати часов будете выдавать напитки и собирать деньги.
— Теперь их будет трое, — подумал несчастный Шомберг.
Но если Педро и был кровожадным животным, животное это было, по крайней мере, простое и бесхитростное. В нем не было ничего таинственного, ничего беспокойного, ничего, напоминающего превращенную в человека скрытную и хитрую дикую кошку или посланное самим адом дерзкое привидение в образе исхудалого человека, обладающего способностью внушать ужас. Педро со своими клыками, своей всклокоченной бородой и странным взглядом своих маленьких, медвежьих глазок производил приятное впечатление чего-то естественного. Впрочем, Шомбергу уже не приходилось возражать.
— Решено, — согласился он мрачно. — Но слушайте, господа: если бы вы явились сюда три месяца — нет, менее чем три месяца тому назад — вы бы встретили тут человека, совершенно не похожего на то, что я собою сейчас представляю. Это истинная правда. Что вы об этом скажете?
