Жоржи Амаду - Город Ильеус
— Ты назвал меня вором, щенок…
Жоаким вскочил, Раймунда вытерла ему кровь, стекавшую из разбитой губы, и проводила до шоссе. Она ничего не сказала мужу, но это была первая ночь, когда Антонио видел, что жена не может уснуть. Она с ума сходила по сыну, они без слов понимали друг друга, любили подолгу молча сидеть рядом, им было хорошо вдвоем. Антонио Витор любил поговорить и с большой нежностью относился к дочке; она была болтушка, как он, всех в округе знала и со всеми дружила, ни одной вечеринки не пропустила, ей нравилось плясать, наряжаться, она носила розу в волосах, пришивала бантики и ленточки к своим ситцевым платьям, на пальце у неё блестело колечко с фальшивым камнем. Она уже свела знакомство с бродячими торговцами и покупала у них всякую мишуру.
Отношения между отцом и сыном испортились, в сущности, из-за того, что Антонио не мог простить Жоакиму его равнодушие к их земле, к плантации. Антонио Витор не понимал, как это мог Жоаким уехать, жить в городе, плавать матросом на судах, водить грузовики и автобусы, вместо того чтобы помогать отцу обрабатывать их клочок земли. Антонио были нужны рабочие руки, и если бы Жоаким остался дома, не пришлось бы платить лишнему работнику. Антонио Витор не понимал: как это можно не интересоваться собственной землёй? Это очень огорчало его в сыне. Как у Жоакима хватило сил уехать, если у отца есть собственный кусок земли? Что у него было на уме? Ничего хорошего, это ясно, даже Карлос Зуде говорил, что Жоаким водится с подозрительными людьми, смотреть, сказал, надо за сыном. А дерзкий мальчишка уверяет, что он, Антонио Витор, отец, которого Жоаким уважать должен, мало платит работникам, эксплуатирует их, грабит… Такая дерзость стоит пощечины, что ж, пощечину он от отца и получил. Антонио Витор платил как все. Он нанимал всего несколько человек, помогать при сборе урожая. Фирмо тоже его не забывал в трудный момент, как, впрочем, и он Фирмо. Крупные помещики не нуждались в помощи соседей. На их плантациях работало много людей не только во время уборки урожая, но и в остальные месяцы, когда надо было подрезать ветки на деревьях, расчищать землю, строить новые баркасы. Антонио Витор в перерыве между сборами урожая отпускал своих батраков. Платил им и отпускал до нового сезона. А Жоаким говорит, что он их грабит… У него даже своей лавки для работников не было, как у крупных помещиков. Вот в лавке, там действительно грабят людей, продают самое необходимое по ценам просто невероятным. Конечно, Антонио Витор тоже мог бы открыть маленькую лавочку у себя в усадьбе и продавать там продукты восьми батракам, которых нанимал на время уборки урожая. Тогда бы пришлось платить каждому меньше… Гораздо дешевле было бы… Но на это не было денег, ему едва удавалось заплатить в срок людям. На подрезку деревьев и на питание уходил весь годовой доход. Кроме того, он уже давно занялся посадкой новых деревьев, на что приходилось употреблять часть дохода с урожая, приносимого старыми. Всё, что он выручал за год, съедал этот кусок земли. Его деньги, с таким трудом нажитые, превращались в деревца какао. Его плантация… С какой гордостью произносил он эти слова.
А Жоаким ворчит, что он грабит работников… Только пощёчины он и заслуживает, пусть научится уважать отца! В конце концов ведь и сам Антонио Витор был батраком тридцать лет назад, когда приехал в эти земли Юга начинать новую жизнь. Никогда больше не пришлось ему побывать в его родной Эстансии. Это была его заветная мечта, он надеялся всё-таки когда-нибудь съездить в те края. Там ведь, наверно, живёт его сын, сын его первой подруги Ивоне, может быть, он лучше поймёт отца, чем Жоаким… Жоаким в мать вышел… Не то чтобы Раймунда была плохая, — Антонио Витор даже ударил себя по лбу, чтобы отогнать эту мысль. Раймунда хорошая и работящая. Жоаким унаследовал от неё только упрямый характер и резкие манеры, которые придавали ему также некоторое сходство с семьёй Бадаро. Может быть, в жилах Жоакима тоже течет кровь Бадаро, ведь говорили же когда-то, что маленькая служанка и воспитанница Раймунда — дочь старого Марселино. Как бы то ни было, а Жоаким доставлял много огорчений Антонио Витору. После того как отец дал ему пощечину, он домой не возвращался. Антонио Витор и Раймунда, словно по молчаливому уговору, не говорили о сыне.
Зато они много говорили о дочке, о своей Розе, которая вышла замуж за надсмотрщика из фазенды полковника Фредерико Пинто. По правде сказать, если бы не Раймунда, Розе, наверно, не удалось бы выйти замуж. Роза родилась в тот год, когда умер Синьо Бадаро, в год больших дождей, когда поместье «Санта Ана» подверглось разделу. Антонио Витор так сильно переживал раздел поместья своих бывших хозяев, как будто это было его собственное владение. За эти земли Антонио Витор проливал свою кровь, из-за этих земель убивал людей. А теперь довелось увидеть, как люди, не имеющие ничего общего с семьей Бадаро, захватили в свои руки плантации и строят на них новые дома. В округе поговаривали, что Ольга, вдова Жуки Бадаро, уехала в Баию, где швыряла деньгами как безумная. Раймунда стала ещё более молчаливой, она была уже на последнем месяце беременности, но работу на плантации не бросала. Роза родилась во время всех этих переживаний и принесла с собой радость в глинобитный дом… Ещё совсем маленькой она начала помогать на плантации, а когда Жоаким убежал из дому, стала вместо него погонять двух ослов, возивших какао к корыту. С малых лет ей нравилось наряжаться и красить темные щеки красной бумагой. Потеряла она свою чистоту как-то ночью во время праздника. Отдалась Тибурсио где-то в кустах и осталась беременной. Антонио Витор побил её, когда узнал, Раймунда вырвала у дочери признание, узнала имя виновного, пошла к нему и устроила скандал. Может быть, слава Антонио Витора, меткие пули которого уложили столько людей во время борьбы за Секейро Гранде, больше, чем что-либо иное, убедила Тибурсио в необходимости жениться на Розе. Свадьбу справили в Итабуне, со священником, и оба жили теперь в поместье полковника Фредерико, где Тибурсио работал надсмотрщиком и зарабатывал неплохо. По временам Роза приезжала навестить родителей. Тибурсио тоже навещал, рассказывал о жизни в фазенде. Жена полковника любила Розу, ребенок которой воспитывался в помещичьем доме.
В этом году Антонио Витор надеялся собрать девятьсот арроб. Если за арробу дадут двадцать тысяч рейс, то, пожалуй, останется немного денег, чтоб съездить в Эстансию. Девятьсот арроб — это уже кое-что, его плантация стоит теперь немало. А может быть, и больше, хотя техника-то у него слаба, баркас и корыто малы, электрической печи нет, их дом мало чем отличается от дома любого работника плантаций.
Но, несмотря на всё это, теперь, когда начинаются дожди, этот год обещает быть удачным. Другие годы были тяжелее, плохие были годы, трудные, иногда казалось, что не вытянешь. Как-то раз пришлось занять денег под большие проценты, когда засуха погубила урожай целого года и молодые побеги какао погибли. Он тогда не разорился только потому, что произошло повышение цен, и ему удалось заплатить долг, даже осталось немного. Антонио вспомнил и про наводнение, когда водой затопило молодые деревья и смыло часть дома.
Но всё это было дело прошлое, всё это осталось позади, а теперь он может собрать девятьсот арроб какао. Можно будет новый дом выстроить, нанять больше людей, пусть Раймунда отдохнет от работы на плантации. Ей очень нужно отдохнуть. Она так ослабла и постарела за последнее время, волосы совсем поседели, по ночам она стонала, ее мучили боли в ногах. Теперь через год-два она сможет отдохнуть в новом доме с побеленными стенами, с настланным полом. Она честно заслужила отдых, работала всю жизнь как вол. Она даже не походила на женщину, трудно было представить себе, что она когда-то была молодой. Она напоминала дерево, выросшее в этой земле и глубоко ушедшее в неё корнями; именно на корни были похожи ноги её, черные, с растопыренными пальцами. Старое дерево, выросшее в земле какао…
Ей тоже нужен был этот дождь, который, казалось, совсем не собирается пойти в этом году, нужен для того, чтобы лицо её расцвело трудной улыбкой. С тех пор как над их краем нависла угроза засухи, Раймунда ходила хмурая, сердитая, говорила, что всё теперь пропало и никакой надежды нет. Она нуждалась в дожде, как нуждались в нем какаовые деревья. И вот теперь плывут над холмами тучи, чреватые дождём. Будет дождь, цветами покроются стволы и ветки какаовых деревьев, и на плантациях будут утопать в грязи ноги людей, а потом плоды какао станут жёлтыми, как золото. Для Антонио Витора нет в мире ничего более прекрасного, чем плантация какао, когда плоды, жёлтые, налитые спелым соком, озаряют своим золотым светом тень ветвей. И Раймунде тоже кажется, что это самое прекрасное в мире виденье. Она помолодеет, когда начнутся дожди, и с лица её сойдёт выражение суровой замкнутости, ноги будут утопать в мягкой грязи, растопыренные пальцы уйдут в землю, как корни дерева. Она похожа на дерево, выросшее в этой земле, их земле, которую они двадцать семь лет обрабатывали своими руками, на которой жили, спали, ели, любили, родили детей. Они глубоко ушли корнями в эту землю — два дерева, теперь уже два старых дерева.
