Эдён Хорват - Юность без Бога
Обратно в лес, где снег метровой глубины.
Где ты закоченеешь на трескучем морозе…
Где умрешь с голоду во льду!
Только смотри, теперь буду говорить я!
Другие глаза
И я говорю про незнакомого парня, убившего Н., и рассказываю, что Т. хотелось увидеть, как приходит и уходит человек, рождение и смерть, и все, что лежит между ними, ему хотелось в точности узнать, как это происходит. Ему хотелось проникнуть во все тайны, но только для того, чтобы встать над ними со своей насмешкой. Он был неспособен созерцать благоговейно, потому что его страх был просто трусостью. А любовь к реальности была просто ненавистью к правде.
И пока я это говорю, вдруг чувствую удивительную легкость, оттого что Т. больше нет.
Одним меньше!
Так я рад?
Да!
Да, я рад!
Потому что, несмотря на собственную вину перед носителем зла, как это прекрасно и замечательно, когда злодей уничтожен!
И я рассказываю всё.
— Господа, — говорю я, — есть лесопилка, и она больше не пилит, и есть дети, которые сидят в окнах и расписывают кукол.
— А при чем тут мы? — спрашивает меня высокий полицейский чин.
Мать Т. смотрит в окно.
Снаружи ночь.
Кажется, она улыбнулась.
Что она услыхала?
Шаги?
Да, ведь ворота открыты…
— Нет никакого смысла пытаться внести поправки в расчеты, — говорю я и внезапно сам слышу свои слова.
Мать Т. опять пристально глядит на меня.
И я слышу собственный голос: «Возможно, я довел вашего сына до смерти…»
Я запинаюсь….
Почему мать улыбается?
Она сошла с ума?
Она начинает смеяться — все громче!
У нее начинается припадок.
Она стонет, кричит.
Я слышу только слово «Бог».
Потом она визжит: «Нет смысла!»
Ее пытаются успокоить.
Она отбивается.
Слуга крепко держит ее.
— Она пилит, пилит! — причитает она.
Что?
Лесопилка?
Она увидела детей в окнах?
Явился тот, кто относится без почтения даже к вашему, милостивая госпожа, времени?
Потому что Он проходит по всем дорогам, большим и маленьким?
Она продолжает биться.
И тут она роняет клочок бумаги, будто кто-то выбил его у нее из рук.
Полицейский поднимает бумагу.
Скомканную бумажку.
Оторванная часть той самой записки, на которой стояло «Учитель довел меня до смерти».
И на ней Т. написал, что довело его до смерти: «Потому что учитель знает, что я убил Н. Камнем…»
В зале становится совсем тихо.
Мать Т. раздавлена.
Сидит не шевелясь.
И вдруг улыбается снова и кивает мне.
Что это было?
Нет, это не она…
Это были не ее глаза…
Тихие, как темные озера в лесах моей родины.
И печальные, как детство без света.
Так на нас сверху смотрит Бог, вдруг думается мне.
Как-то мне представилось, что у него мстительные, пронзительные глаза…
Нет, нет!
Бог — это правда.
«Расскажи, — слышу я снова, — расскажи, что ты вскрыл шкатулку. Сделай мне милость и не обижай меня…»
Тут мать Т. медленно идет к высокому полицейскому чину и тихо, но твердо говорит: «Мне хотелось уберечься от позора, но, когда учитель упомянул этих детей в окнах, я подумала — уже не имеет смысла».
Над водами
Завтра я уезжаю в Африку.
На моем столе стоят цветы. От моей славной хозяйкина прощание.
Родители написали мне, они рады, что я получил должность, и огорчены, что мне приходится уезжать так далеко за море.
Да, и вот еще одно письмо! Голубой конверт.
«Огромный привет неграм! Клуб».
Вчера я навестил Еву.
Она счастлива, что рыбу поймали. Священник обещал мне позаботиться о девушке, когда она выйдет из заключения.
Да, глаза у нее вороватые.
Прокуратура прекратила следствие по моему делу, а Ц. уже на свободе. Я укладываю чемодан.
Юлий Цезарь презентовал мне светящийся череп. Главное — теперь его не потерять.
Все укладывай, ничего не забудь!
И ничего здесь не оставляй!
Негр едет к неграм.
