Эдён Хорват - Юность без Бога
— Обо мне?
Усмехается.
Довольно бессмысленно.
Как будто он сейчас к чему-то прислушивается.
К чему?
Что он услыхал?
Крылья безумия?
Я спешу на выход.
Наживка
Дома опять лежит голубой конверт. Ага, клуб!
Они снова ничего не заметили — я открываю и читаю:
Восьмой отчет клуба. Вчера вечером Т. побывал в «Кристалл-кино». Выйдя из кино, он беседовал с элегантной дамой, которую там, должно быть, и повстречал. Потом они с дамой пошли на Игрекштрассе, дом номер 67. Через полчаса они появились из подъезда и расстались. Он поехал домой. Дама посмотрела ему вслед, скорчила гримасу и демонстративно сплюнула. Может быть, это была и не дама. Она высокая, светловолосая, на ней темно-зеленое пальто и красная шляпа. Больше ничего замечено не было.
Усмехаюсь.
У Т. случилось любовное приключение?! Но интересно не это. Почему она скорчила гримасу?
Конечно же, это была не дама, но почему она демонстративно сплюнула?
Пойду спрошу у нее самой.
Потому что сейчас надо проверять каждый след, каждый мимолетнейший, незначительнейший…
Если сейчас не клюнет, придется, пожалуй, ловить его сетью, сетью с мельчайшими ячейками, через которые ему бы уже не удалось ускользнуть.
Иду на Игрекштрассе, 67 и спрашиваю у экономки о светловолосой даме…
Понимает меня с полуслова:
— Фройляйн Нелли живет в семнадцатой квартире.
В доме обитают маленькие люди, добрые бюргеры. И фройляйн Нелли.
Звоню в квартиру под номером семнадцать.
Открывает блондинка:
— Привет! Давай, заходи!
Мы с ней незнакомы.
В прихожей висит зеленое пальто, на столике красная шляпа.
Это она.
Сейчас разозлится, что я пришел только за тем, чтобы ее расспросить. Значит, пообещаю ей гонорар. Нет, не рассердилась, но не доверяет. Нет, я не полицейский, мне только хотелось бы знать, почему вчера она плевала вслед молодому человеку.
— Сперва деньги! — говорит она.
Я отдаю.
Она удобно устраивается на софе, угощает сигаретой и меня.
Закуриваем.
— Прямо неохота про это рассказывать, — произносит она.
Опять замолкает.
И вдруг ее прорывает:
— Почему я сплюнула? Да потому, что это было просто мерзко! Отвратно! — Ее передергивает.
— Как так?
— Представьте, он при этом смеялся!
— Смеялся?
— Меня аж холодом обдало, и тут я рассвирепела и влепила ему пощечину. А он бросился к зеркалу и говорит: «Даже не покраснело!» Ни за что бы к этому парню больше не притронулась, но, к сожалению, придется снова иметь удовольствие…
— Снова? Кто же вас заставляет?
— Заставить себя я не позволю, или я не Нелли! Но таким образом я окажу кое-кому услугу, если еще раз пущу к себе эту гадину… придется даже сделать вид, что я в него влюбилась!
— Окажете услугу?
— Да, именно, кое-кого я таким образом отблагодарю.
— Кого же?
— Этого Нелли вам не скажет. Неизвестный господин.
— Но чего же этот неизвестный господин хочет?
Она смотрит на меня со значением и медленно выговаривает:
— Он хочет поймать рыбу.
Я подскакиваю и ору: «Что?! Рыбу?!» Она страшно пугается.
— Да что с вами? — говорит она, поспешно загасив сигарету. — Нет, нет. Ни слова вам больше Нелли не скажет. Вы просто рехнулись. Идемте, идемте! Адьё!
Иду. Ноги заплетаются, в голове сумбур.
Кто тут ловит рыбу?
Что вообще происходит?
Кто этот неизвестный господин?
В сетях
Дома меня встречает обеспокоенная хозяйка.
— Тут незнакомый господин, — говорит она. — Ждет вас уже полчаса, и, боюсь, с ним что-то не то. Он в гостиной.
Вхожу в гостиную.
Уже вечер, а он сидит впотьмах.
Зажигаю свет.
Юлий Цезарь!
— Наконец-то! — говорит он и включает свой череп. — Навострите же уши, коллега!
— В чем дело?
— Есть Рыба!
— Что?
— Да. Он уже плавает вокруг наживки, вот-вот возьмет! Пойдем, нам нужно скорее туда! Аппарат уже там, все на мази!
— Какой еще аппарат?
— Я вам все объясню!
Быстро идем по улице.
— Куда?
— В «Лилию»!
— ?
— Как бы вам это сказать, дитя мое? «Лилия» — это обычное увеселительное заведение.
Он шагает очень быстро, начинается дождь.
— Дождь — это хорошо. В дождь они быстрей клюют.
— Послушайте, — кричу я ему. — Вы что тут придумали?
— Я все рассчитал, еще тогда, когда мы сидели. Идем, идем, мы опаздываем.
— Но как вы собирались, ничего мне не сказав, поймать рыбу?
— Мне хотелось сделать вам сюрприз, доставьте мне эту радость! — И вдруг, несмотря на страшный дождь и спешку, он останавливается. Странно смотрит на меня, а потом медленно произносит:
— Вы спрашиваете, — и у меня такое ощущение, что он подчеркивает каждое слово, — вы меня спрашиваете, почему я ловлю Рыбу? Вы же сами про это мне рассказали, помните, дня два назад? Вы тогда пересели за другой столик, и я вдруг почувствовал, как вы расстроены из-за этой девочки, и мне стало ясно: я вам должен помочь. Помните, как вы сидели за столиком? Вы, кажется, писали письмо.
— Письмо?
Да, точно! Писал родителям!
Когда я, наконец, смог из себя выдавить: «Бог поможет». Меня шатает.
— Что с вами? Да вы совершенно побелели! — слышу я голос Цезаря.
— Нет, ничего!
— Вам сейчас самое время выпить шнапсу!
Наверное!
Дождь идет, воды становится все больше.
Меня колотит.
Одно короткое мгновенье я видел сеть.
Н.
Нелегко отыскать в темноте эту «Лилию».
Внутри немногим светлее.
Зато теплее, и, по крайней мере, нет дождя.
Нас встречает хозяйка:
— Дамы уже там, — и указывает на третью ложу.
— Браво! — говорит Цезарь и оборачивается ко мне. — На самом деле дамы и есть моя наживка. Некоторым образом — дождевые червяки.
В третьей ложе сидят фройляйн Нелли и толстая кельнерша.
Фройляйн Нелли сразу меня узнает, однако по привычке помалкивает.
Только кисловато улыбается.
Цезарь останавливается в растерянности.
— Где рыба? — с ходу спрашивает он.
— Не явился, — отвечает толстуха.
— Продинамил меня! — сладко улыбнувшись, поясняет Нелли.
— Она два часа прождала его у кино, — смиренно кивает Толстуха.
— Два с половиной, — поправляет Нелли, и улыбка на ее лице внезапно исчезает. — Я так рада, что этот мерзавец не пришел.
— Ну надо же! — качает головой Цезарь и представляет меня дамам. — Мой бывший коллега!
Толстуха меня разглядывает, фройляйн Нелли глядит в пустоту. Поправляет бюстгальтер.
Мы усаживаемся.
Шнапс обжигает и согревает.
Мы — единственные посетители.
Хозяйка водружает на нос очки и начинает листать газету. Наклонилась над стойкой, и, кажется, будто она зажимает руками уши.
Знать ничего не знает и знать не хочет. Каким образом обе эти дамы стали дождевыми червяками?
— Что здесь на самом деле происходит? — спрашиваю я Юлия Цезаря. Он наклоняется ближе ко мне:
— Уважаемый коллега, первоначально я не хотел посвящать вас в это дело, история ведь грязней некуда, но потом я подумал, что еще один свидетель не повредит. Мы втроем, я и дамы, хотим реконструировать преступление.
— Реконструировать?
— В известной степени.
— Но зачем?
— Мы хотели, чтобы Рыба повторил убийство. И даже по давно известной гениальной схеме. На самом деле, я хотел реконструировать все это дело в постели.
— В постели?
— Слушайте внимательно, коллега, — говорит он и включает свой череп. — Фройляйн Нелли должна была ждать его у кино, чтобы он на самом деле подумал, что она в него влюблена.
Он смеется.
А вот фройляйн Нелли не смешно. Она делает гримасу и сплевывает.
— Не плюйся тут! — зубоскалит Толстуха. — Плеваться по своему усмотрению запрещено законом.
— Закон мне позволяет… — начинает Нелли.
— Так. Только без политики, — перебивает ее Юлий Цезарь и снова оборачивается ко мне. — Тут, в этой самой ложе, нашу дорогую Рыбу нужно было напоить. Да так, чтобы он уже не смог плавать, и его можно было поймать голыми руками — тогда обе дамы прошли бы вместе с ним через заднюю потайную дверь в номер. Рыба была бы снулая. Фройляйн Нелли улеглась бы на пол и Толстуха накрыла бы ее простыней, как будто это труп. Потом Толстуха бросилась бы на Рыбу с диким криком: «Что ты наделал? Дитя человеческое, что ты наделал?!» И тут вошел бы я, говоря: «Полиция!», и объявил бы, что во хмелю он убил Нелли, так же как в свое время поступил с тем, другим, и мы бы разыграли целую сцену, я дал бы ему пару оплеух, держу пари. Коллега, он бы себя выдал! И произнеси он хоть одно словечко, я бы его выудил. Как пить дать!
Я не могу сдержать улыбки.
