Рене Баржавель - Девушки и единорог
Через месяц у леди Гарриэтты начались первые схватки. Все радостно приготовились к появлению мальчика. Но родилась девочка.
У нее на голове серебрился светлый пушок; за длинными ресницами и опущенными веками дремали глаза.
Когда Эми впервые увидела девочку, ее охватило странное волнение, которое она постаралась скрыть. Никому не говоря об этом, она дала девочке гэльское имя; она давно ожидала встретить ребенка, достойного этого имени. Отец назвал ее Гризельдой.
Через несколько недель волосы девочки поменяли серебряный оттенок на золотистый, сначала светлый, но потом становившийся все более и более темным.
Сэр Джон, сначала огорчившийся, что опять родилась девочка, быстро утешился, решив, что в следующий раз обязательно будет мальчик.
Через неделю после рождения Гризельды у лисы появилось три лисенка, и у одного из них был белый хвост.
Мисс Блюберри уехала, не дождавшись конца года. Она не смогла выносить хихиканье ирландских служанок, грубый язык которых с трудом понимала. Ей постоянно казалось, что они издеваются над ней. Посоветовавшись с женой, сэр Джон решил обойтись без гувернантки. Он сам будет заниматься учебой девочек, а леди Гарриэтта возьмет на себя их воспитание.
В следующий раз у леди Гарриэтты снова родилась девочка. Ее назвали Элен. И пятым ребенком тоже была девочка. Джейн оказалась последним ребенком.
Леди Гарриэтта обустроила свои комнаты, заполнив тревожную пустоту тысячами любимых безделушек. Она воздвигла против неизвестного барьер из штор с бахромой и кистями, зонтиков из сатина с вышивкой, кресел, цветных ковриков, канделябров с хрустальными подвесками и рояля. Из недосягаемого для всего иррационального убежища она спокойно обеспечивала уютную жизнь для членов семьи, гарантируя безупречную работу прислуги.
Семейство лис покинуло остров. В норе под тисом остался только лисенок с белым хвостом.
Сэр Джон, работавший в открытой четырем ветрам библиотеке, окруженный книгами и рукописями, полностью изолированный от внешнего мира, находился ближе к Древнему Вавилону, чем к Ирландии. Ему никак не удавалось расшифровать шумерскую письменность, но он упорно продолжал изучать ее, классифицировать, сравнивать, придумывать новые гипотезы, которыми обменивался с рассеянными по всему свету такими же фанатиками. Он был счастлив. Годы проносились над ним, ничуть не изменяя его облик. Ведь он, обосновавшись на острове, оказался неподвластен событиям, подгоняющим поток времени. Смена времен года осталась для него только для того, чтобы снова и снова возвращать весну.
Но деревья продолжали расти, а девочки становились девушками. И на материке, на другом конце дамбы, росло стремление Ирландии вернуть себе независимость.
* * *
Джонатан, восседавший в красном мундире на лошади, внимательно смотрел сверху на Гризельду, а Гризельда, тоненькая и прямая, стоявшая под портретом с поднятой головой, смотрела снизу на Джонатана. За ней на коленях ползала ее горничная Молли с полным ртом булавок, пытаясь привести в порядок складки платья цвета полыни. Они сами сшили это платье, используя картинки из модного парижского «Журнала для дам и барышень». Гризельда вдохновенно добавила к журнальному образцу шнурки, петлички и черные пуговицы, что позволило создать шедевр эпохи барокко, не имевший никакого смысла в жизни на острове Сент-Альбан.
Но Гризельда не жила на острове, она всего лишь временно существовала на нем. Она ожидала, когда начнется ее настоящая жизнь, кото-рая, как она была уверена, рано или поздно найдет ее. Возможно, в один из ближайших дней. В любом случае, это произойдет очень скоро. Через две недели Гризельде исполнялось восемнадцать лет. После этого она начнет стареть.
В комнату вихрем ворвалась Китти в платье из коричневой шерсти, какие обычно носили служанки. Прижимая к груди корзинку, сплетенную из ивовых прутьев, она крикнула Гризельде:
— Держи! Это для тебя!.. Послушай, ты так похожа на деда! Я никогда раньше не замечала этого!..
Она замерла на несколько секунд, чтобы несколько раз перевести взгляд с сестры на портрет, потом закружилась вокруг нее, рассеивая по комнате запахи земли, моря и своего большого серого пони.
Китти поставила корзинку возле Гризельды, рядом с Молли, ползавшей на коленях вокруг платья. Затем она приподняла крышку корзинки, извлекла из нее небольшой меховой комок в белых и рыжих пятнах и сунула его Гризельде.
— Это щенок от колли Эмера Мак Рота. Чистокровный колли!
Щенок, потрясенный переменой обстановки и вниманием людей,
пустил струйку прямо на руки Гризельды. Девушка вскрикнула и выронила его. Молли поймала беднягу на лету; Гризельда снова взяла его, опустила на пол и принялась трепать щенка, ласково ругая его. Щенок повизгивал, падал на спину, болтал в воздухе лапами, вскакивал, спотыкался и снова падал.
Наконец, Гризельда подобрала щенка и направилась к двери, держа его на вытянутых руках, чтобы уберечь платье от возможных неприятностей.
— Ты куда? — поинтересовалась Китти.
— Я хочу показать его Уагу, они должны познакомиться.
— Ты сошла с ума! Он же слопает бедняжку!
— Я не позволю.
И она выбежала, преследуемая Молли, державшей в руке конец шнурка, который она не успела прикрепить к нужному месту, и Китти, размахивавшей пустой корзинкой.
Когда девушки выбежали из комнаты, леди Гарриэтта, сидевшая возле камина, вздохнула. Перед ней была натянута вышивка, изображавшая викторианский букет, окруженный гирляндами. Ей требовалось еще много лет, чтобы закончить работу.
* * *
В зарослях цветущего дрока над самой землей мелькало что-то белое, то появляясь в просветах листвы, то исчезая, то снова возникая и стрелой перемещаясь от одного куста к другому. Это был лисий хвост.
Небольшое рыжее животное с белым хвостом прожило гораздо дольше, чем другие представители этого вида. Можно подумать, что время, пытавшееся догнать его, постоянно отставало. Тем, кто иногда замечал его среди зелени, казалось, что с каждой встречей он выглядел все более и более изящным. Если бы кто-то взял его на руки, то наверняка подумал бы, что держит в руках ветер. Обитатели Сент-Альбана, исходя из двуцветной шкурки, прозвали лиса Белым Рыжиком; это имя, произнесенное по-гэльски, превратилось в устах девочек в Уагу. Вот уже несколько лет лис не уходил с острова, питаясь мышами, улитками, кузнечиками и прочей лесной мелюзгой. Чувствуя себя в безопасности, он все же никогда не приближался к людям и позволял увидеть себя только тем, кому доверял.
Иногда Эми, волосы которой стали такими же белыми, как хвост лиса, приходила ночью к его норе, усаживалась на пенек и долго разговаривала с ним. В тишине, наступавшей в промежутках между ее фразами, можно было услышать только сонное щебетанье проснувшихся птиц и негромкий рокот волн. С подробностями, не предназначавшимися для чужих ушей, она рассказывала лису о хлопотах по дому, о жизни терзаемой завоевателями Ирландии. Она говорила, что озабочена судьбой пяти девушек, и нередко просила у Уагу совета.
Лис, внимательно выслушивавший гостью, никогда не показывался из норы. Возможно, он понимал, что она говорила. Иногда, во время визита Эми, он находился далеко от норы, на другом конце острова, где охотился за каким-нибудь кузнечиком, принесенным ветром из Америки. Тем не менее, Эми, закончив свой монолог, всегда уходила умиротворенная, нашедшая в бесконечном ночном покое ответы на свои вопросы.
Щенок, оказавшийся возле норы под корнями тиса, крутился, падал, спотыкаясь, поднимался, обнюхивал землю, приседал от страха, тявкал, вилял хвостом и пытался найти кого-то или что-то, возможно, весь мир.
Лис кружил вокруг него, не показываясь из зарослей дрока, азалий и вереска. Он очень быстро передвигался в давно проделанных им зеленых коридорах, не теряя щенка из виду. Странное существо, такой необычной окраски. Что за зверь? Он давно попытался бы познакомиться с ним поближе, но тот был не один.
С поворота аллеи за щенком следили три девушки. Молли заканчивала пришивать тесьму, то и дело поглядывая на тис. Китти, судорожно сжимавшая ручки корзинки, пригрозила:
— Если он сделает щенку больно, я убью тебя!
— Уходите отсюда, — крикнула Гризельда, топнув ногой. — Пока вы здесь, он не выйдет из кустов!
— Но… — пробормотала Китти.
— Уходите!
Молли поспешно закончила шить и завязала узелок на нитке. Гризельда сердито вытолкала ее и сестру за поворот аллеи.
— Уходите! Возвращайтесь домой!
— Если только он. — снова начала Китти.
— Замолчи!
Когда их шаги затихли в отдалении, Гризельда вернулась к повороту аллеи и замерла в ожидании. Прошло несколько минут, и узкая рыжая мордочка появилась из травы между двумя цветками вьюнка. Потом она увидела сначала два раскосых глаза, потом два прижатых уха, тут же выпрямившихся.
