Малькольм Лаури - У подножия вулкана
— Эй, эй, что случилось?
Кто-то окликнул его по-английски, голос, зычный, словно на параде, прозвучал прямо над головой и принадлежал, как консул теперь увидел, человеку, который резко затормозил перед ним свой длинный и низкий автомобиль, урчавший «гр-гр-рандиозно» или нечто похожее.
— Ничего.— Консул вскочил на ноги, мгновенно протрезвев, — Полный порядок.
— Какой там порядок, если вы валялись посреди улицы, э?
Повернутое к консулу лицо англичанина на толстой шее, повязанной полосатым английским галстуком, хотя и встревоженное, сняло румянцем, оживлением и доброжелательностью, чем то напоминая фонтан перед роскошным дворцом.
Консул стряхнул с одежды пыль; ощупал себя на всякий случай; но нигде не было ни царапинки. Он явственно видел перед собой фонтан. Могла бы душа, омытая там, очиститься от скверны или утолить свою жажду?
— Порядок, сами видите,— сказал он.
— Благодарю вас от души.
— Но послушайте, какого дьявола вы валялись посреди улицы, я же вас чуть не задавил, тут наверняка что-нибудь да н еладно, э? Разве нет? — Англичанин заглушил мотор.— «Эй, послушайте, а ведь я вас где-то уже встречал.
— …
— …
— Колледж «Тринити». — Консул чувствовал, что в собственной его речи зазвучали английские интонации. — Или же вы кончали...
— «Кай».
— По такие галстуки, как на вас, носят в «Тринити»... — сказал консул с вежливым торжеством.
— В «Тринити»?.. М-да. Но это, собственно, галстук моего брата.— Англичанин, опустив подбородок, посмотрел на галстук, и румянец на его веселом лице стал еще ярче.— Мы едем в Гватемалу... Чудесная страна. Жаль, что все запакостили нефтью, правда? Глядеть тошно... слушайте, приятель, а вы уверены, что не поломали себе кости или еще что-нибудь?
Нет. Ничего я не поломал, сказал консул. Но его била дрожь. Англичанин подался вперед, нашарил ключ в замке зажигания.
— Вы уверены, что все в порядке? Мы остановились в отеле «Белья виста» и уедем не раньше вечера. Могу прихватить вас с собой, вздремнули бы у нас в номере... Чертовски приятное заведение, что говорить, но и шум чертовский стоял всю ночь напролет. Вы ведь были там на балу — я угадал?
А потом заплутались, правильно? На всякий случай у меня в машине всегда припасена бутылочка... Нет. Это не шотландское виски. Ирландское. Фирма «Берк», Ирландия. Не угодно ли отведать? Или вы предпочитаете...
- М-м... — Консул припал к бутылке.— Миллион благодарностей.
Пейте же... пейте смело...
Миллион благодарностей. — Консул вернул бутылку. — Миллион.
— Ну, всего. - Англичанин завел мотор. - Счастливо оставаться приятель. Да не валяйтесь больше на улицах. А то вас, чего доброго, задавят, или засадят, или упекут куда-нибудь ко всем чертям. Вон тут какая дорога паскудная. А погодка сегодня что надо, не правда ли?
Англичанин махнул рукой на прощание и поехал вверх по склону.
— Если и с вами что стрясется, — отчаянно закричал консул ему вслед,— я готов... обождите, вот моя карточка!..
Бам!
... Консул остался с карточкой в руке, но то была не карточка доктора Вихиля и не его собственная. «Правительство Венесуэлы имеет честь...» Что такое? «Правительство Венесуэлы принимает к сведению...» Откуда это взялось? «Правительство Венесуэлы принимает к сведению заявление, сделанное министерству иностранных дел. Каракас. Венесуэла». Что ж, пускай Каракас — какая разница?
Прямой, как Джим Таскерсон — теперь он, бедняга, наверное, тоже женат,— снова полный бодрости, спускался консул по калье Никарагуа.
В доме уже не слышно было шума воды из ванной: в мгновение ока он привел себя в порядок. Схватив у Консепты под носом поднос с завтраком (прежде всего он тактично добавил туда бутылку со стрихнином), консул, придав своему лицу невинное выражение, словно человек, совершивший под шумок ловкое убийство, вошел в комнату Ивонны. Там было чисто и светло. Ивонна, подложив руку под голову, дремала на кровати, застеленной ярким индейским покрывалом.
— Ну вот!
— Ну вот!
Журнал, который она только что просматривала, валялся на полу. Консул, слегка потупясь над подносом с апельсиновым соком и печеными яйцами, отважно подошел, преодолевая смятение чувств.
— Хорошо ли ты тут устроилась?
— Спасибо, превосходно.
Ивонна с улыбкой взяла у него поднос. Она выписывала популярный астрономический журнал, и с обложки на консула взирали с насмешкой купола обсерватории, темные, в золотых нимбах, похожие своими очертаниями па шлемы римских воинов.
— «Племена майя, — прочел он вслух, — достигли немалых успехов в астрономических наблюдениях. Однако система Коперника была им не известна». — Он бросил журнал на кровать, непринужденно опустился на стул, закинул ногу за ногу, сложил руки и сидел в странной безмятежности, поставив стакан со стрихнином на пол возле себя. — Откуда она могла быть им известна?.. А мне нравятся их «блуждающие» годы. Их календарь тоже не мешает знать! А какие у них прелестные названия месяцев: Поп. Во. Сип. Соц. Сек. Шюль. Йашкин.
— Мак,— сказала Ивонна со смехом.— Ведь у них есть месяц мак, правда?
— Есть йаш и сак. И вайеб: он-то и нравится мне всех больше, месяц всего из пяти дней.
— Однажды ты датировал расписку первым сипа!..
— Но что толку от всего этого? — Консул хлебнул стрихнина, не уверенный, что им полезно запивать виски ирландской фирмы «Берк» (та бутылка, наверное, теперь в гараже отеля «Белья виста»). — Это я о человеческих знаниях. Едва ли не первое покаяние, какое я на себя наложил, состояло в том, чтобы вызубрить наизусть все философские куски из «Войны и мира». Это, понятное дело, было еще до того, как я превзошел премудрости кабалистики и выучился повторять их, как мартышка с Антильских островов. Но, как выяснилось на днях, из всей книги «я только и помню, что у Наполеона ляжка подергивалась.
— А ты не съешь что-нибудь? Ведь ты же, наверное, умираешь с голоду.
— Я уже закусил.
Иконна, с аппетитом уплетая завтрак, спросила:
— А какова конъюнктура?
— Том слегка не в себе, потому что у него конфисковали какую-то недвижимость не то в Тласкале, не то в Пуэбле, а он уже надеялся, что пронесло. Обо мне они еще не составили мнения, а я ушел в отставку, так что мое положение двусмысленно.
— Значит, ты в самом деле...
— К слову, я должен перед тобой извиниться за свой наряд — да я еще и весь в пыли,
— смотреть тошно, а ведь по случаю твоего приезда я мог бы надеть хоть пиджак!
Консул улыбнулся в душе своим интонациям, такими «английскими» они невольно стали в силу причин, открыть которые он не мог.
— Значит, ты в самом дело ушел в отставку!
— Да, бесповоротно! И теперь я подумываю принять мексиканское подданство и поселиться среди индейцев, как Уильям Блэкстоун. Но ты понимаешь, мешает привычка зарабатывать деньги, хотя это, конечно, тайна, покрытая мраком для постороннего... — Консул любовно оглядел картины, висевшие на стенах, большей частью акварели, написанные его матерью и запечатлевшие кашмирские пейзажи: невысокая ограда из серого камня, а за ней, под купой березок и высоким тополем, могила Лаллы Рук; дикий, буйный ландшафт, в котором смутно проглядывало что-то шотландское; теснина, ущелье в Гугганвире; река Шалимар здесь особенно походила на Кам: вид издалека, из долины Синд, на Нанга-Парбат вполне мог быть написан на веранде этого дома, и Нанга-Парбат сошел бы за старика Попо...— Для постороннего,— повторил он,— и столько всяких тревог, раздумий, предчувствий, материальных забот, феодальных пережитков...
— Но...— Ивонна отодвинула поднос с завтраком, достала из сумки, брошенной у кровати, сигарету и, прежде чем консул успел поднести ей спичку, прикурила сама.
— Другой, конечно, уже сделал бы это!
Ивонна курила, откинувшись на подушки... Но потом консул едва слышал ее — а она говорила спокойно, разумно, смело, — чувствуя, как в его душе совершается нечто необычайное. На миг он увидел корабли на горизонте, под черным, плоским, несуществующим небом, и повод как следует напиться (пускай он напьется один-одинешенек, это все равно!) ускользал и вместе с тем приближался, и это могло быть, это было только — господи боже! — единственное его спасение...
— Сейчас? — услышал он свой негромкий голос. — Но сейчас мы не можем взять и уехать, согласись сама, ведь тут Хью, ты, и я, и пятое, и десятое, тебе не кажется? Это не так просто, ведь правда же? (Но спасение его не таило бы в себе столь зловещей угрозы, если б ирландское виски фирмы «Берк» вдруг не ударило ему в голову. Он воспарил, и именно мнимая бесконечность этого парения была под угрозой.) Ведь правда же? — повторил он.
— Хью все поймет, я уверена...
— Но не в том суть!
— Джеффри, здесь, в доме, появилось что-то зловещее...
— ...По моему, это была бы просто подлость...
