Уильям Моэм - Рассказы
— Она спрашивает, говорили ли вы с губернатором, — шепнул торговец.
— Да. Он отказал. Мне ужасно жаль, но я больше ничего сделать не могу.
— Я так и знал. Они боятся идти против миссионеров.
— О чем вы разговариваете? — весело спросил Дэвидсон, подходя к ним.
— Я как раз говорил, что вряд ли вам удастся выехать в Апию раньше чем через три недели, — без запинки ответил торговец.
Он ушел, а они вернулись в гостиную. После еды мистер Дэвидсон посвящал один час развлечениям. Вскоре послышался робкий стук в дверь.
— Войдите, — сказала миссис Дэвидсон своим пронзительным голосом.
Дверь осталась закрытой. Миссис Дэвидсон встала и открыла ее. На пороге стояла изменившаяся до неузнаваемости мисс Томпсон. Это была уже не нахальная девка, которая насмехалась над ними на шоссе, а измученная страхом женщина. Ее волосы, всегда тщательно уложенные в прическу, теперь свисали космами. На ней были шлепанцы и заношенные, измятые блузка и юбка. Она стояла в дверях, не решаясь войти; по лицу ее струились слезы.
— Что вам надо? — резко спросила миссис Дэвидсон.
— Можно мне поговорить с мистером Дэвидсоном? — прерывающимся голосом сказала она.
Миссионер встал и подошел к ней.
— Входите, входите, мисс Томпсон, — сказал он сердечным тоном. — Чем я могу служить вам?
Она вошла.
— Я… я извиняюсь за то, что наговорила вам тогда, и за… за все остальное. Я, наверное, была на взводе. Прошу у вас прощения.
— О, это пустяки. У меня спина крепкая и не переломится от пары грубых слов.
Она сделала движение к нему, отвратительное в своей приниженности.
— Вы меня разделали вчистую. Совсем сломали. Вы не заставите меня вернуться во Фриско?
Его любезность мгновенно исчезла, голос стал суровым и жестким.
— Почему вы не хотите возвращаться туда?
Она вся съежилась.
— Да ведь там у меня родня. Не хочу я, чтобы они меня видели вот такой. Я поеду, куда вы скажете. Только не туда.
— Почему вы не хотите возвращаться в Сан-Франциско?
— Я же вам сказала.
Он наклонился вперед, устремив на нее огромные сверкающие глаза, словно стараясь заглянуть ей в самую душу. Вдруг он резко перевел дыхание.
— Исправительный дом.
Она взвизгнула и, упав на пол, обхватила его ноги.
— Не отсылайте меня туда. Господом богом клянусь, я стану честной. Я все это брошу.
Она выкрикивала бессвязные мольбы, и слезы ручьями катились по накрашенным щекам. Он наклонился к ней и, приподняв ее голову, заглянул ей в глаза.
— Так, значит, исправительный дом?
— Я смылась, а то бы меня зацапали, — отрывисто шептала она. — Если я попадусь быкам,[10] мне припаяют три года.
Он отпустил ее, и она, снова упав на пол, разразилась отчаянными рыданиями. Доктор Макфейл встал.
— Это меняет дело, — сказал он. — Теперь вы не можете требовать, чтобы она вернулась туда. Она хочет начать жизнь снова, не отнимайте же у нее этой последней возможности.
— Я хочу предоставить ей ни с чем не сравнимую возможность. Если она раскаивается, пусть примет свое наказание.
Она не уловила истинного смысла его слов и подняла голову. В ее опухших от слез глазах мелькнула надежда.
— Вы меня отпустите?
— Нет. Во вторник вы отплывете в Сан-Франциско.
У нее вырвался стон ужаса, перешедший в глухой, хриплый визг, в котором не было уже ничего человеческого. Она стала биться головой об пол. Доктор Макфейл кинулся ее поднимать.
— Ну, ну, так нельзя. Пойдите к себе и прилягте. Я дам вам лекарство.
Он поднял ее и кое-как отвел вниз. Он был очень зол на миссис Дэвидсон и на свою жену за то, что они не захотели вмешаться. Метис стоял на площадке, и с его помощью доктору удалось уложить ее на кровать. Она стонала и судорожно всхлипывала. Казалось, она вот-вот лишится чувств. Доктор сделал ей укол. Злой и измученный, он поднялся в гостиную.
— Я наконец уговорил ее лечь.
Обе женщины и Дэвидсон сидели так же, как он их оставил. Очевидно, пока его не было, они не разговаривали и не шевелились.
— Я ждал вас, — сказал Дэвидсон странным, отсутствующим голосом. — Я хочу, чтобы вы все помолились вместе со мной о душе нашей заблудшей сестры.
Он взял с полки Библию и сел за обеденный стол. Посуда после ужина еще не была убрана, и, чтобы освободить место, ему пришлось отодвинуть чайник. Сильным голосом, звучным и глубоким, он прочел им главу, в которой говорится о том, как к Христу привели женщину, взятую в прелюбодеянии.[11]
— А теперь преклоните вместе со мной колени и помолимся о душе возлюбленной сестры нашей Сэди Томпсон.
Он начал с жаром молиться, прося бога сжалиться над грешницей. Миссис Макфейл и миссис Дэвидсон встали на колени, закрыв лицо руками. Захваченный врасплох, доктор неуклюже и неохотно последовал их примеру. Миссионер молился с яростным красноречием. Он был в исступлении, по его щекам струились слезы. А снаружи лил дождь, лил не ослабевая, с упорной злобой, в которой было что-то человеческое.
Наконец миссионер умолк. На мгновение воцарилась тишина, потом он сказал:
— А теперь прочтем «Отче наш».
Они прочитали эту молитву и вслед за ним поднялись с колен. Лицо миссис Дэвидсон стало бледным и умиротворенным. На душе у нее, видимо, было легко и спокойно. Но доктора и миссис Макфейл внезапно охватило смущение. Они не знали, куда девать глаза.
— Я, пожалуй, спущусь поглядеть, как она себя чувствует, — сказал доктор Макфейл.
Когда он постучал к ней, дверь открыл Хорн. Мисс Томпсон сидела в качалке и тихонько плакала.
— Почему вы встали? — воскликнул доктор. — Я же велел вам лежать.
— Мне не лежится. Я хочу видеть мистера Дэвидсона.
— Бедняжка, зачем вам это? Вы не сможете его убедить.
— Он сказал, что придет, если я за ним пошлю.
Макфейл кивнул торговцу.
— Сходите за ним.
Они молча ждали, пока Хорн поднимался наверх. Дэвидсон вошел.
— Извините, что я попросила вас спуститься сюда, — сказала она, мрачно глядя на него.
— Я ожидал, что вы пошлете за мной. Я знал, что господь услышал мою молитву.
Секунду они глядели друг на друга, потом она отвела глаза. Она смотрела в сторону все время, пока говорила.
— Я вела грешную жизнь. Я хочу покаяться.
— Хвала господу! Он внял нашим молитвам!
Он повернулся к Макфейлу и торговцу.
— Оставьте меня наедине с ней. Скажите миссис Дэвидсон, что наши молитвы были услышаны.
Они вышли и закрыли за собой дверь.
— Мда-а-а! — сказал торговец.
В эту ночь доктор Макфейл никак не мог заснуть; когда миссионер прошел к себе, он поглядел на часы. Было два. И все-таки Дэвидсон лег не сразу — через разделявшую их деревянную перегородку доктор слышал, как он молится, пока сам наконец не уснул.
Когда они встретились на следующее утро, вид миссионера удивил доктора. Дэвидсон был бледнее, чем обычно, и выглядел утомленным, но глаза его пылали нечеловеческим огнем. Казалось, его переполняла безмерная радость.
— Вы не могли бы теперь же спуститься к Сэди? — сказал он. — Боюсь, что ее тело еще не нашло исцеления, но ее душа — ее душа преобразилась.
Доктор чувствовал себя расстроенным и опустошенным.
— Вы долго пробыли у нее вчера, — сказал он.
— Да. Ей трудно было остаться одной, без меня.
— Вы так и сияете, — сказал доктор раздраженно.
В глазах Дэвидсона засветился экстаз.
— Мне была ниспослана величайшая милость. Вчера я был избран вернуть заблудшую душу в любящие объятия Иисуса.
Мисс Томпсон сидела в качалке. Постель не была убрана. В комнате царил беспорядок. Она не позаботилась одеться и сидела в грязном халате, кое-как зашпилив волосы в пучок. Ее лицо распухло и оплыло от слез, хотя она обтерла его мокрым полотенцем. Вид у нее был неряшливый и неприглядный.
Когда доктор вошел, она безучастно посмотрела на него. Она была совсем разбита и измучена.
— Где мистер Дэвидсон? — спросила она.
— Он скоро придет, если он вам нужен, — кисло ответил доктор. — Я зашел узнать, как вы себя чувствуете.
— А, да ничего со мной нет. Не беспокойтесь обо мне.
— Вы что-нибудь ели?
— Хорн принес мне кофе.
Она беспокойно посмотрела на дверь.
— Вы думаете, он скоро придет? Мне не так страшно, когда он со мной.
— Вы все-таки уезжаете во вторник?
— Да, он говорит, что я должна уехать. Пожалуйста, скажите ему, чтобы он пришел поскорее. Вы ничем мне помочь не можете. Кроме него, мне теперь никто не может помочь.
— Очень хорошо, — сказал доктор Макфейл.
Следующие три дня миссионер почти все время проводил у Сэди Томпсон. Он встречался с остальными только за столом. Доктор Макфейл заметил, что он почти ничего не ест.
— Он не щадит себя, — жаловалась миссис Дэвидсон. — Он того и гляди заболеет. Но он не думает о себе.
