Александр Дюма - Кавказ
С сожалением думаю, как пойдет жизнь этого храброго офицера, если он будет иметь несчастье, впрочем неизбежное, лишиться когда-нибудь «Русского» или «Турка». Вероятно, он застрелится, если только не начнет «делать визитов», подобно вышеупомянутому доктору или «путешествовать», как капитан.
Что касается простых казаков, то у них два любимых животных — петух и козел. Каждый эскадрон имеет своего козла, каждый казачий пост — своего петуха.
Козел приносит двойную пользу: запах его прогоняет в конюшне всех вредных гадин — скорпионов, фаланг, тысяченожек. Это — польза положительная, материальная. А вот польза и в поэтическом отношении: он удаляет всех тех домовых, которые ночью входят в конюшни, заплетают гривы у лошадей, вырывают у них волосы из хвоста, ползают по их спине и заставляют их с полуночи до рассвета скакать во сне, хотя они и не двигаются с места.
Козел это эскадронный начальник — он сознает свое достоинство. Если конь начинает пить или есть прежде его, он бьет дерзкого своими рогами, и лошадь, которая знает свою вину, не пытается даже защищаться.
Говоря о петухе, то он, так же, как и козел, полезен и в материальном и в поэтическом отношениях. Материальное назначение его состоит в том, чтобы возвещать время. Донской или линейный казак редко имеет карманные часы и еще реже настенные.
Мы были свидетелями радости всего казачьего поста, когда петух, потерявший было голос, снова начал петь. Казаки собрались на совет и стали обсуждать причины этого события. Более смышленый из них сказал: «Может быть, он перестал петь потому, что скучает без кур?»
На другой день, на рассвете, все казаки отправились искать кур, и мародеры принесли трех. Не успели спустить кур на землю, как петух запел. Это доказывает, что не всегда нужно торопиться рубить голову петуху, если он перестал петь.
Глава V
Абрек
По прибытии в Щуковую я прежде всего позаботился сообщить о своем приезде полковнику — командиру поста.
Щуковая по части грязи достойная соперница Кизляра.
Я возвратился, чтобы похлопотать об обеде. Но дело было сделано. Один из наших попутчиков-офицеров, тот, который возвращался в Дербент, привез слугу-армянина, весьма искусного в приготовлении шашлыка. Он накормил нас шашлыком не только из баранины, но и из ржанок и куропаток. О вине нечего было и хлопотать, — мы привезли с собою девять бутылок. К тому же, блаженное состояние, в котором находился наш молодой поручик, доказывало, что и до нас в Щуковой не было недостатка в вине.
К концу обеда вошел полковник — это был его ответный визит.
Прежде всего мы спросили его о дороге. На расстоянии ста пятидесяти верст почтовое сообщение прервано, ибо ни один станционный смотритель не хочет, чтобы каждую ночь воровали у него лошадей и чтобы самому лишиться головы.
Полковник уверял, что местные ямщики возьмутся отвезти нас за восемнадцать или двадцать рублей, и обещал прислать их к нам сегодня же, чтобы договориться с ними об условиях.
Наш дербентский офицер укрепил нас в этой надежде: он уже начал вести переговоры о трех лошадях для своей кибитки и условился за двенадцать рублей.
Действительно, через четверть часа после ухода полковника, показались два ямщика, с которыми мы и уговорились за восемнадцать рублей, что составляет семьдесят два франка. Для переезда в тридцать миль это была очень порядочная цена, тем более порядочная, что благодаря нашему конвою, с которым ямщики могли возвратиться, их лошадям не угрожало никакой опасности.
Положившись на данное двумя щуковцами слово, мы разлеглись на скамейках и заснули так сладко, как будто бы лежали на самых мягких перинах.
Проснувшись, мы велели сказать ямщикам, чтобы те привели лошадей. Но вместо лошадей заявились сами ямщики. Эти честные люди передумали: они не соглашались уже за восемнадцать рублей, а просили двадцать, т. е. сто франков. Они ссылались на то, что ночью был сильный мороз.
Ничего так не раздражает меня, как неискусное жульничество, а это был форменный грабеж средь бела дня. Не задумываясь о будущем, я начал с того, что выгнал ямщиков, сопровождая это русским выражением, которое освоил для экстренных случаев и, смею сказать, вследствие частых упражнений, выучился произносить весьма отчетливо.
— Что же нам теперь делать? — спросил Муане, когда те ушли.
— Мы сейчас отправимся смотреть прелестную вещь, которую нам не пришлось бы видеть, если бы мы не имели дела с двумя проходимцами.
— Что же это такое?
— Помните, друг мой, «Десятичасовой отпуск» нашего друга Жиро?[70]
— Помню.
— Так вот: есть на Кавказе премиленькая казацкая деревня, которая славится вежливостью и другими добрыми качествами жителей, но особенно красотой женщин, и поэтому нет ни одного офицера на Кавказе, который бы не попросил у своего начальника, по крайней мере раз в жизни, дозволения съездить туда на некоторое время.
— Не та ли это деревня, о которой нам говорил Д'Андре[71] и советовал посетить ее проездом?
— Та самая, а мы проезжаем, не повидав ее.
— Как он называл ее?
— Червленная.
— А далеко ли она отсюда?
— Вот здесь, под носом.
— Нет, в самом деле?
— В тридцати пяти верстах отсюда.
— Э, э! Почти девять миль.
— Девять миль туда, девять миль обратно — всего восемнадцать.
— Как же мы туда поедем?
— Верхом.
— Прекрасно! Но у нас нет лошадей?
— Верховых лошадей здесь сколько угодно. Калино, объясните офицеру, приехавшему за подкреплением и провизией, что мы желаем съездить в Червленную, и вы увидите, что он отдаст в наше распоряжение все, что у него имеется.
Калино передал нашу просьбу поручику.
— Можно, — отвечал Калино, — но он ставит условие.
— Какое?
— Взять и его с собою.
— Я и сам хотел его пригласить.
— А лошади под экипажи на завтрашний день? — сказал Муане как человек предусмотрительный.
— До завтра наши ямщики еще подумают.
— Завтра они запросят тридцать рублей.
— Быть может.
— Итак?
— Итак мы будем иметь лошадей даром.
— Забавно.
— Вы можете наперед держать со мною пари.
— Едем в Червленную!
— Возьмите свой ящик с акварелью.
— А это зачем?
— Затем, что вам придется рисовать портрет.
— Кого?
— Прекрасной Авдотьи Догадихи.
— Откуда вы знаете об ее существовании?
— Я слыхивал о ней еще в Париже.
— Хорошо, прихвачу ящик с акварелью.
— Но это не помешает нам заодно взять и по двуствольному ружью. Калино, друг мой, потребуйте дюжину конвойных казаков.
Через полчаса пять лошадей были оседланы и дюжина казаков готовы.
— А теперь скажите, — обратился я к нашему поручику, — есть здесь, кроме начальника поста, и полковой командир?
— Да.
— Как его имя?
— Полковник Шатилов[72].
— Где он?
— В десяти шагах отсюда.
— Милый Калино, будьте добры, отнесите мою визитную карточку полковнику Шатилову и скажите его денщику, что по возвращении из Червленной я буду иметь честь нанести ему визит — нынче вечером, или завтра утром, если приеду сегодня слишком поздно.
Калино возвратился.
— Ну, как, нашли?
— Нет, он еще в постеле: вчера с женою пировал на свадьбе до трех часов утра. Его же малолетний сын уже встал и, когда услыхал ваше имя, произнес: «О, я знаю господина Дюма, он написал «Монте-Кристо»!
— Прелестное дитя! Эти несколько слов дадут нам завтра шестерку лошадей. Вы понимаете, Муане?
— Дай-то бог! — отвечал он.
— Бог даст, будьте спокойны. Ведь знаете мой девиз: Deus dadit, Deus dabit[73]. На коней!
Через полтора часа мы прибыли в Щедринскую крепость, где остановились, чтобы дать отдохнуть лошадям и переменить конвой.
Мы еще раз встретились с нашим другом Тереком. Прекрасная казачка, которую он принес старому Каспию в дар и которую Каспий принял с такой благодарностью, без сомнения была родом из Червленной.
Возможно, я говорю с моими читателями языком почти непонятным, что вовсе не в моем нраве. Поспешу выразиться яснее.
Вы знаете о Лермонтове, любезные читатели? После Пушкина он первый поэт России. Его сослали на Кавказ за стихи, писанные им на смерть Пушкина, убитого на дуэли. Лермонтов и сам погиб здесь на поединке. Когда вышли первые его стихотворения, санкт-петербургский комендант Мартынов вызвал его к себе.
— Говорят, вы написали стихи? — спросил он строго.
Лермонтов признался в «преступлении».
— Милостивый государь, — произнес комендант, — неприлично дворянину и притом гвардейскому офицеру — сочинять стихи. Для этого ремесла есть люди, называемые авторами. Вы отправитесь на год на Кавказ.
