Жюль Ромэн - Чья-то смерть
Он прошел, в возбуждении, до угла откоса; у его ног был глубокий ров, а за спиной — город.
«И все же этого мало, слишком мало. Я не хочу этого, я хочу большего.
Мне нужно больше. Мне мало цепляться за первого встречного.
О, какой ужас! И подумать, что все это, может быть, только воспоминание!»
При этой мысли он почувствовал прилив такого отчаяния, что оно граничило с покорностью.
«Только воспоминание! Ведь если бы я не присутствовал на этих похоронах, у меня сегодня не было бы этой мысли. Тогда у него не было бы и этой доли существования. Эта малость даже не подарок. Воспоминание! И воспоминание во мне! Такому большому телу, и так иссохнуть!»
Ночь подымалась изо рва, как дыхание. Впереди пространство было занято предместьем.
Существо, лишенное надежды, стояло спиной к небу. Предметы казались неподвижными и в то же время движущимися. Что могло быть коснее, прочнее прибито к земле, чем эти фабричные трубы? Но шедший из них дым был так естественно подвижен, что казался излиянием чистого движения.
Молодой человек сжал кулаки и немного отстранил их от тела, как будто нес два ведра с водой. Он чувствовал в себе гнев и покоряющую силу. Предметы расстилались, подобно неукрощенной державе. В его теле кипела, к его кулакам приливала мощь, способная все одолеть. Он негодовал; он желал как бы мщения. Умерший говорил с ним, жаловался ему.
«Если бы я напрягся весь, — думал живой, — если бы я равномерно собрал все свои силы, я уверен, я бы мог воссоздать все, что разрушено. Огромный прилив, бьющий мне в бока и плечи, я заставил бы хлынуть в воронку; он упал бы в форму чьей-то души, как в полый буй, и оттуда бы вырвался бесконечный вой. Это было бы днем Воскресения, первого Воскресения.
Но я чувствую, что слабею. Пружины, которыми я полон, скрипят или мякнут. Возвращается ненавистное спокойствие. И вдоль моего тела струится гибельная ясность; ощетинившаяся кожа умащается и умиротворяется. Я буду спокоен, немного утомлен и, о ужас!, удовлетворен! Я буду по-прежнему жить своим ритмом и на своем месте, тактом раньше одних, тактом позже других, ни с кем не одновременно. И настанет вечер, когда я тоже буду кем-то умершим».
1908–1910.
