Жюль Ромэн - Приятели
Обзор книги Жюль Ромэн - Приятели
Жюль Ромэн
ПРИЯТЕЛИ
ПОСВЯЩЕНИЕ
Я посвящаю это переиздание «Приятелей» Обществам и Собраниям молодых людей, которые, в разных краях, оказали этой книге честь принять ее в качестве Наставления к Веселью и Требника Шутливой Мудрости;
а именно: «Единодушным Б.Л.Д.» и «Лозаннским Беллетристам».
Ж.Р. Декабрь 1921.I
ПИР
— Хозяин!
— Что прикажете?
— Пожалуйте сюда! Вы нам нужны. Нам требуется знать, входит ли в ваши кувшины литр. Вот этот господин с красным носом полагает, что да; а я полагаю, что нет. У нас пари.
— Вы извините, но только прав этот господин.
— Какой господин?
— Да вот, господин с… как вы изволили сказать…
— С красным носом?
— Послушайте, хозяин, я считаю недопустимым, чтобы вы принимали участие в шутках…
— Я не сказал… это не я сказал, что у вас красный нос… Я, напротив, нахожу, что, в смысле красноты, ваш нос…
— Довольно! Речь идет о ваших кувшинах, а не о моем носе.
— В мои кувшины входит литр.
— Ага!..
— Постойте, постойте! К нашему симпатичному целовальнику я обратился за тем, чтобы узнать его мнение, только мнение, а не за третейским судом. Как третейского судью я его отвожу… Он был бы одновременно и судьей, и стороной. К тому же он знает, что счастье и добродетель существуют только отвлеченно. Мы платим за эти горшки, как за литр. Он нам советует пить их, как литр. Таким образом, нас грабят только материально, а это несущественно. Важна только душа.
— Позвольте!..
— Да, хозяин! Ваш очевидный интерес — очевидный не для этих господ, ибо они пьяны и не чувствительны к очевидности, — а очевидный для нас с вами, состоит в том, чтобы придавать этим стаканчикам, я говорю именно стаканчикам, баснословную емкость…
— О!
— Извините!
— Я продолжаю. Пусть мне дадут литр, литр настоящий, литр… натуральный.
— Я…
— Да, вы меня понимаете, стеклянный литр, но благородный… гарантированный серьезной фирмой… Например, литр Перно… пустой, разумеется…
— Я вам сейчас достану; но я должен вам заметить…
— Поторопитесь!
Хозяин открыл какую-то дверь и нырнул во мрак, пахнущий топленым маслом.
Говоривший обвел взглядом собрание. Потом голосом человека, который в видимом обнаруживает сущность:
— Что за картина! Что за картина! У вас вид омнибуса.
Все переглянулись. Чувствовалось, что оскорбление нанесено тяжкое; но никто не отдавал себе ясного отчета в его размерах. Кто-то возроптал, из принципа. Другие гоготали, стараясь опорочить оратора:
— Бедный Бенэн! И пьян же он!
Тот подмигнул:
— Я знаю, что говорю. У вас рожа омнибуса.
У него, конечно, не хватило бы сил сказать об этом подробнее. Но меткость сравнения наполнила его мозг ликованием. Он выпил залпом, только чтобы себя поздравить.
Он даже поперхнулся, настолько грудь его сотрясалась от внутреннего смеха.
Дверь отворилась, и хозяин явился на свет из тьмы топленого масла.
— У меня нет пустого Перно. Но вот вам обыкновенный литр, это все равно.
Бенэн нахмурил брови.
— Вы надо мной смеетесь? Чем вы докажете, что в ваш обыкновенный литр входит именно литр?
— Другого у меня нет.
— Вы, может быть, сейчас нарочно сделали ваш обыкновенный литр?
— О!
Всех возмутила эта болезненная недоверчивость. Хозяин стоял с литром в руке. Бенэн обернулся к нему:
— Чего вы ждете?
Тот, ворча, отошел.
— Мне пришла мысль.
— Мы тебя слушаем.
— Емкость моего желудка равняется двум литрам, точка в точку. Я выпью раз за разом два таких кувшина. Если у меня появится ясное ощущение полноты, я признаю себя побежденным. В противном случае, будет считаться доказанным, что вы заблуждаетесь.
— Ты над нами издеваешься!
— Дать тебе выпить два кувшина?.. Хорошо; если ты за них заплатишь!
— Хитрость пьяницы!
— Ладно! Научные методы вам претят. Они оскорбляют вашу косность. Мы прибегнем к средству более грубому. Мартэн, взлезай на стул и взгляни поближе на газовый рожок.
— Но…
— Поживей!
— На что же я должен смотреть?
— Не на огонь, на стекло.
— Ну, а потом?
— Различаешь ли ты в двух сантиметрах книзу от верхнего края фабричный знак?
— Нет… Ах, да!
— Смотри внимательно. Видишь ты три молотка?
— Да… как будто.
— Перед тобой ламповое стекло марки «Три молотка».
Восхищенный трепет пробежал по собранию. Наступило покорное молчание.
— Мартэн, подай мне это ламповое стекло.
— Но… я же обожгусь…
— Захвати его снизу. Возьми салфетку… или носовой платок. И быстрей!
Мартэн старательно исполнил приказание. Он спустился, осторожно держа стекло, словно как змею или краба. Бенэн очень ловко взял стекло, поставил его посередине стола и сказал:
— Давайте дуть, чтобы оно остыло!
Он так убежденно подал пример, что остальные за ним последовали.
— Ну вот, готово. Мне нужен серьезный человек. Юшон! Ладонь, открытую!
— Зачем?
— Не твое дело!
— Как? Ты хочешь, чтобы я подставил свою кожу? Ну нет!
— Не злоупотребляй моим терпением!
— Ну, бог с тобой! Ты пьян. Предпочитаю не спорить. Забавляйся!
Бенэн водрузил ламповое стекло стоймя на ладони у Юшона и удостоверился, плотно ли примыкает к ней нижний край.
— Лесюер! Подай сюда кувшин, тот, который полный.
Словно священнодействуя, Бенэн поднял кувшин, наклонил его, погрузил его носик в отверстие лампового стекла; вино потекло. У Бенэна был вид жреца. Зато у кувшина был вид толстого господина, которого тошнит и которого поддерживают за голову.
— У! Это отвратительно!
— Ты нам морочишь голову!
— Наше белое вино!
— Он губит наше белое вино!
— Юшон! Надо быть идиотом, чтобы идти на это!
Юшон улыбался.
В разгаре опыта Бенэн остановился. Он обратился к Юшону:
— Смотри, не шевелись!
Он обратился к собутыльникам:
— Господа, вы глупы! Известно ли вам, что это стекло — образца № 8 марки «Три молотка»?
— Ну да, известно! Давно известно! Только это и известно. Так что же из этого?
— Стекло для газовой лампы, образца № 8, марки «Три молотка», содержит ровно поллитра.
Удар для аудитории был жестокий.
Бенэн продолжал:
— Если я два раза наполню из кувшина это ламповое стекло до краев, я проиграл.
Он возобновил прерванную проверку. Но Юшона это занятие перестало интересовать, потому что утратило свою таинственность. Он отдернул руку. Такая перемена взглядов имела наихудшие последствия. Вино, не задерживаемое ладонью, хлынуло, как внезапный понос, пролилось на скатерть, заструилось по салфеткам, по брюкам, по полу.
Ответственность немедленно взвалили на Бенэна. Поднялся крик. Но кто-то произнес:
— Бенэн нас морочил!
А другой добавил:
— Выставим его!
И это мнение встретило поддержку. Бенэна схватили со стула. Его поволокли, притащили к стеклянной двери, выходящей на двор.
Он отбивался; он вопил:
— Подлецы! Вы проиграли пари. Я — жертва вашей пунической верности!
Это не помогло. Комната снесла его, как курица яйцо.
— Вот уж кого не жаль!
— Он успокоится немного.
— У меня нога вся мокрая.
— Он глумился над нами.
— У него от вина бывают нелепые мысли.
Ламандэн кивал головой. Нос его словно резал воздух на ломтики. Ибо у Ламандэна голова была круглая, как яблоко, а нос тонкий, длинный, изогнутый, как нож, воткнутый в яблоко.
— Когда он выпьет лишний стакан, его хочется убить, — сказал Брудье.
И глаза у него стали круглые и начали ворочаться. Его усы сделались свирепы, жирные пальцы принялись комкать скатерть.
— И пьян же он был! — добавил Лесюер, и ноздри его раздулись в куче волос, заменявшей ему лицо.
Вся его голова, казавшаяся не связанной с телом, была словно пудель, который лает, вскочив на стул.
— Иногда он переходит все границы, — сказал Омер, обладавший красным носом.
Откровенно говоря, нос его был не краснее любого носа. Но остальная часть лица была цинкового цвета. По сравнению с ней все становилось красным.
— Я не мог понять, — сказал Юшон, — что он такое затевает с этим стеклом.
И Юшон разглядывал розовый кружок, выдавленный стеклом на его ладони. Его глаза блестели за большими круглыми очками, как какие-то примечательные предметы, помещенные для сохранности под стеклянный колпак. Его гладкое, мягкое и белое лицо было слоем ваты, на который бережно положены эти примечательные предметы.
