Джозеф Конрад - Изгнанник
— Большие знания дают безопасность, — сказал Абдулла.
Их голоса снова затихли. Бабалачи побежал к дереву и скрылся в его тени, прислонясь к стволу. Они прошли несколько раз совсем близко от Бабалачи. Время от времени Бабалачи ловил или отрывок фразы, или громкое восклицание. Раз он услышал, как Виллемс говорил:
— Ты заплатишь эти деньги, как только я буду на корабле. Я должен их получить.
Бабалачи не мог уловить ответа Абдуллы. Когда они снова прошли мимо, Виллемс сказал:
— Так или иначе, моя жизнь в твоих руках. Лодка, которая доставит меня на твой корабль, отвезет деньги Омару. Ты должен держать их наготове в запечатанном мешке.
Опять их было не слышно, но вместо того, чтобы вернуться, они остановились у огня и посмотрели друг на друга. Некоторое время они стояли неподвижно. Смотревший напряженно Баба лачи увидел, как губы Абдуллы почти незаметно зашевелились Виллемс схватил руку Абдуллы и потряс ее. Бабалачи протяжно и облегченно вздохнул. Совещание кончилось. По-видимому, все в порядке. Он отважился теперь подойти к ним. Бабалачи посмотрел испытующе на Абдуллу.
— Я ухожу, — сказал тот, — и буду ждать тебя, туан Виллемс, за рекой, до второю заката солнца.
Абдулла и Бабалачи пошли, а белый остался у костра. Два араба, которые пришли с Абдуллой, опередили их и прошли через маленькую калитку к свету и говору главного двора, но Бабалачи и Абдулла остановились по эту сторону. Абдулла сказал:
— Все обстоит хорошо. Мы поговорили о многом. Он согласен.
— Когда? — живо спросил Бабалачи.
— Через сутки. Я обещал все, что он просил, и свои обещания исполню.
— Твоя рука всегда открыта, о щедрейший из всех правоверных! Ты не забудешь своего слугу, который призвал тебя сюда. Разве я не сказал правду? Она обворожила его сердце.
— Он должен быть совершенно невредим, понимаешь ли ты? — проговорил Абдулла медленно и многозначительно, — Совершенно невредим, как будто бы он находился среди своих белых, пока…
Бабалачи насторожился.
— Пока я не скажу, — докончил Абдулла. — А что касается Омара… — он запнулся на одно мгновение, затем очень тихо произнес: — Он очень стар.
— Да, да, стар и хвор, — пробормотал Бабалачи с внезапной грустью.
— Он хотел, чтобы я убил белого. Он умолял меня убить его тотчас, — добавил Абдулла презрительно, направляясь к калитке.
— Он нетерпелив, как те, кто чувствует приближение смерти, — заметил Бабалачи в его оправдание.
— Омар будет жить у меня, — продолжал Абдулла, — когда… Но все равно. Помни, белый должен остаться невредим.
— Он живет в твоей тени, — ответил Бабалачи торжественно. — Этого довольно! — Он коснулся рукой лба и пропустил Абдуллу вперед: Абдулла торопился уехать.
На берегу реки неясно различимые фигуры приходят в шумливое и беспорядочное движение. Раздаются крики, приказания, ругань, шутки. Сверкают факелы, дающие больше дыма, чем света, и при их красном мерцании является Бабалачи и объявляет, что лодки готовы.
Скоро Сеид Абдулла несется вниз по илистой реке, между мрачными стенами дремучего леса, на пути к прозрачному открытому морю, где «Властелин островов» дожидается своего хозяина, качаясь на якоре под красными скалами Танджонг-Мирры.
Некоторое время Лакамба, Сахамин и Бахассун смотрели молча во влажный мрак, в который погрузилась большая лодка, несущая Абдуллу и его неизменное счастье. Затем оба гостя начали беседу, полную радостных ожиданий. Сахамин стал восторженно мечтать о далеком будущем. Он накупит прау, отправит отряды вверх по реке, расширит свою торговлю и, опираясь на капитал Абдуллы, разбогатеет скоро. Да, будет добрым делом пойти завтра к Олмэйру и, пользуясь последним днем благосостояния ненавистного человека, забрать у него товара в кредит. Сахамин рассчитывал, что ловкостью и умением этого можно добиться. В конце концов игра стоит свеч, потому что грядущий переворот упразднит все долги. Сахамин не преминул поделиться этой блестящей мыслью со своими товарищами, смеясь старческим смехом, когда они шли вместе от берега к усадьбе. Но вдруг Бахассун прервал болтовню старика со свойственным молодежи энтузиазмом… Торговля — хорошее дело. Но разве уже совершилась перемена, которая сделает их счастливыми? Белого надо ограбить сильной рукой!..
Бабалачи остался один со своими грандиозными планами. Тонкий самбирский дипломат погрузился в думы о будущем. Когда он решился, наконец, оставить берег, ему пришлось проползти вдоль щелей, избегая середины двора, где мерцали слабые огни, как будто в черной мгле отражались звезды яркого неба.
Проскользнув мимо калитки в ограде Омара, он терпеливо крался вдоль легкого бамбукового палисадника, пока не остановился у тяжелого частокола, ограждающего личный участок Лакамбы. Отсюда он мог видеть через забор хижину Омара и костер перед ней. У огня сидели две тени: мужчина и женщина. Он тихо ушел поискать — если не сна, то, по крайней мере, покоя.
VI
Как только Абдулла и его товарищи покинули ограду, Аисса подошла к Виллемсу и встала рядом с ним. Он не обратил внимания на ее выжидательную позу, пока она не коснулась его легким движением, и тогда он яростно накинулся на нее, сорвал с нее покрывало и растоптал его, как будто это был его смертельный враг. Она смотрела на него, слегка улыбаясь, следя с любопытством за дальнейшим развитием этой замысловатой игры. Его гнев прошел, но он продолжал смотреть строго и непреклонно. Суровые линии вокруг рта исчезли, как только ее пальцы коснулись его шеи. Как неподвижный кусок железа, вздрогнув, притягивается сильным магнитом, так он, затрепетав, подался вперед, обхватил ее своими руками и страстно при жал к груди. Он выпустил ее так же внезапно; она зашаталась, отступила назад и сказала с ласковым упреком:
— Безумец, если бы ты задушил меня своими сильными ру ками, что бы ты делал тогда…
— А тебе хочется жить… чтобы снова убежать от меня? сказал он кротко.
Она подходила к нему маленькими шажками, слегка раска чиваясь всем телом. Он смотрел на нее, очарованный и взвод нованный.
— Что мне сказать человеку, который отсутствовал три дня? Три, — повторила она, игриво вытянув три пальца перед Вил лемсом.
Он хотел схватить ее за руку, но она была настороже и спря тала руку за спиной.
— Нет, — сказала, она, — Меня нельзя поймать. Но я хочу прийти. Я приду сама, потому что я хочу. Не шевелись. Не трогай меня своими могучими руками, о дитя!
Говоря, она придвинулась к нему. Виллемс не шевелился. Прижимаясь к нему и держась на цыпочках, она заглядывала ему в глаза, и ее собственные глаза, казалось, стали больше. Своим сверкающим, нежным, заманивающим и многообещающим взглядом она, казалось, извлекала его душу через его неподвижные зрачки, и с его лица исчезло осмысленное выражение. Он едва дышал, упиваясь ее близостью.
— Ближе, ближе! — шептал он.
Она подняла медленно руки, обхватила его за шею и откинулась назад. Ее голова запрокинулась, веки закрылись и густые волосы повисли вниз, черной волной. Он стоял твердо и непоколебимо, как одно из больших деревьев в окрестных лесах, и его глаза смотрели на нежный изгиб ее подбородка, на подъем шеи, на пышную грудь с жадным, сосредоточенным выражением, как измученный голодом человек смотрит на пищу. Она дотянулась и нежно коснулась головой его щеки. Он вздохнул. Бросив взгляд на тихие звезды, она сказала:
— Ночь прошла наполовину. Мы закончим ее у этого огня. У этого огня ты мне расскажешь все: твои слова и слова Сеид Абдуллы. Слушая тебя, я забуду про эти три дня, потому что я добрая. Скажи мне, я добрая?
Он сказал сквозь дремоту: «да», — и она побежала к большому дому.
Когда она вернулась со свертком тонких циновок, он уже подложил дров к огню и помог ей приготовить ложе на ближайшей к шалашу стороне. Она опустилась быстро, но с сознательно грациозным движением, а он растянулся во весь рост с нетерпеливой поспешностью, как будто хотел кого-то опередить. Она положила его голову себе на колени, и, когда он почувствовал, как ее руки трогают его лицо и пальцы играют его волосами, ему казалось, что она им овладевает; он испытывает чувство умиротворения, счастья и сладостного восторга. Руками он провел по ее шее и потянул ее вниз. Ее лицо наклонилось над ним. Он прошептал:
— Я бы хотел умереть вот так, — теперь!
Она посмотрела на него своими большими темными глазами, в которых не было ответного огонька.
' — Расскажи мне теперь все. Все слова, сказанные тобой и Сеид Абдуллой.
Ее голос вернул ему сознание. Почему ему так трудно говорить о том, что он собирается делать? Угрызения совести годятся для дураков. Его прямая обязанность состоит в том, чтобы быть счастливым. Клялся ли он когда-либо в верности Лингарду? Нет. Ну, тогда он не позволит, чтобы интересы этого старого дурака стали между ним и его счастьем. Счастье? Но на верном ли он пути? Под счастьем подразумеваются деньги, много денег. Так, по крайней мере, он предполагал всегда, пока не узнал этих новых ощущений…
