Элизабет Гаскелл - Руфь (Без указания переводчика)
— Руфь никогда не бывала ни дерзкой, ни безстыдной; она неопытна и могла оскорбить васъ по глупости.
Споръ утомилъ его и онъ жалѣлъ, что дѣло дошло до него. Съ той минуты какъ онъ узналъ подлѣ себя свою мать, его стала безпокоить трудная задача его отношеній къ Руфи и всевозможные планы мелькали въ его умѣ; но онъ нашолъ такимъ утомительнымъ трудомъ обдумывать и соображать ихъ, что рѣшилъ отложить ихъ въ сторону до выздоровленія.
Но затрудненіе, въ которое поставила его связь съ Руфью, примѣшивало въ его умѣ, къ воспоминанію о ней, чувство досады и раскаянія, что онъ впутался въ это дѣло. Онъ желалъ бы никогда не встрѣчаться съ нею, но желалъ и этого съ тою томною лѣнью, съ какою желалъ и чувствовалъ все что не касалось непосредственно его ежедневнаго комфорта. Это стало для него самымъ затруднительнымъ, самымъ непріятнымъ дѣломъ. Впрочемъ несмотря на то, что Руфь была причиною его затрудненія, онъ не могъ слышать когда на нее клеветали; вѣроятно движенія его выразили это слишкомъ твердо, потомучто мистриссъ Беллингемъ тотчасъ же повела дѣло иначе.
— Я считаю лишнимъ спорить насчетъ характера этой дѣвушки, но надѣюсь, что ты не станешь оправдывать свою связь съ нею; надѣюсь еще, что ты не до такой степени утратилъ чувство приличія, чтобы допустить чтобы мать, твоя оставалась подъ одною кровлею съ этою погибшею женщиною, рискуя безпрестанно встрѣчаться съ нею.
Она подождала отвѣта, но его не было
— Я спрашиваю тебя объ одномъ: прилично это или нѣтъ?
— Полагаю что нѣтъ, отвѣчалъ онъ мрачно.
— А я полагаю изъ твоего отвѣта, что по твоему мнѣнію лучше всего было бы рѣшить затрудненіе такимъ образомъ: чтобы я уѣхала и оставила тебя съ твоею развратною спутницею.
Отвѣта попрежнему не было, но признаки нетерпѣнія и скуки возрастали. Всему этому виною была Руфь. Наконецъ мистеръ Беллингемъ заговорилъ:
— Вы не хотите помочь мнѣ выйти изъ затрудненія. Я вовсе не желаю чтобы вы уѣхали и не намѣренъ платить оскорбленіями за всѣ ваши заботы обо мнѣ. Руфь не въ такой степени заслуживаетъ осужденія какъ вы полагаете, это я говорю и повторяю; но я готовъ не видѣться съ нею болѣе, если вы научите меня какъ это сдѣлать, не поступая неблагородно. Только, прошу васъ, избавьте меня отъ всѣхъ этихъ дрязгъ, пока еще я такъ слабъ. Я совершенно отдаюсь въ ваши руки. Раздѣлайтесь съ нею какъ знаете; лишь бы это было сдѣлано какъ дѣлаютъ порядочные люди, и чтобы я никогда болѣе не слыхалъ объ этомъ. Я не вынесу; дайте мнѣ покоя, избавьте отъ нравоученій, пока я запертъ тутъ и ничѣмъ не могу развлечься отъ непріятныхъ мыслей.
— Положись на меня, милый Генри.
— Довольно, маменька: это прескверное дѣло и я не могу не винить себя въ немъ. Мнѣ непріятно о немъ думать.
— Не будь слишкомъ строгъ къ себѣ и не упрекай себя, милый Генри, пока ты еще такъ слабъ. Ты хорошо дѣлаешь, что раскаяваешься, но я, съ моей стороны, убѣждена, что эта женщина разставляла тебѣ сѣти. Но, какъ ты говоришь, все должно быть сдѣлано прилично. Признаюсь, я была глубоко огорчена, услыхавъ объ этомъ дѣлѣ; но съ той минуты какъ я увидѣла ее — ну, хорошо, оставимъ это, если тебѣ не нравится. Благодарю Бога, что ты понялъ наконецъ свое заблужденіе.
Мистриссъ Беллингемъ посидѣла нѣсколько минутъ молча, о чемъ то раздумывая, потомъ послала за своимъ письменнымъ приборомъ и принялась писать. Сынъ ея пока безпокойно двигался въ нервномъ раздраженіи.
— Это дѣло замучитъ меня на смерть, отозвался онъ: — я не могу оторвать отъ него мысли.
— Ужъ предоставь мнѣ; я такъ устрою что все будетъ хорошо.
— Нельзя ли намъ уѣхать отсюда ныньче вечеромъ? Въ другомъ мѣстѣ меня это не такъ будетъ мучить; я боюсь опять увидѣться съ нею, меня пугаетъ сцена; а потомъ опять мнѣ кажется, что я долженъ бы повидаться и объясниться съ нею.
— Ты не долженъ и помышлять объ этомъ, Генри, сказала мистриссъ Беллингемъ, испугавшись одной этой мысли. Скорѣе мы уѣдемъ отсюда черезъ полчаса и попробуемъ перебраться къ ночи въ Пенъ-тре-Воласа. Теперь нѣтъ еще трехъ часовъ и намъ остается цѣлый вечеръ. Симпсонъ останется здѣсь и уложитъ остальныя вещи, а потомъ приѣдетъ съ ними къ намъ. Мангональдъ и кормилица поѣдутъ съ нами. Въ силахъ ли ты проѣхать двадцать миль, какъ ты полагаешь?
— Все на свѣтѣ, только бы выйти изъ этого затрудненія. Мистеръ Беллингемъ сознавалъ, что ему не такъ слѣдовало бы поступить съ Руфью, хотя прямой долгъ его ни разу не представился его уму. Но ему представлялся случай выпутаться изъ этой дилеммы и избѣжать множества упрековъ; онъ хорошо зналъ, что мать его не скупая на деньги, обдѣлаетъ дѣло «прилично»; а онъ съ своей стороны можетъ во всякое время дать Руфи тѣ объясненія, какія сочтетъ нужными. Такимъ образомъ онъ далъ на все свое согласіе и вскорѣ даже нѣсколько развлекся отъ своей скуки, глядя на хлопотливыя приготовленія къ отъѣзду.
Все это время Руфь спокойно сидѣла въ своей комнатѣ, убивая скучные, долгіе часы въ придумываніи всевозможныхъ сценъ свиданія. Комната ея выходила на дворъ и находилась во флигелѣ, довольно далеко отъ главнаго корпуса дома; поэтому происходившіе въ домѣ хлопоты не могли возбудить въ ней подозрѣній. Впрочемъ, если бы даже до ея слуха и доходило хлопанье дверей, громкія распоряженія и стукъ экипажей, то и тогда ей не пришло бы въ голову подозрѣвать истины. Въ любви ея было слишкомъ много вѣры.
Былъ уже пятый часъ когда кто-то постучался къ ней въ дверь. Ей подали письмо, оставленное на ея имя мистриссъ Беллингемъ. Не безъ труда удалось этой леди удовлетворить себя изложеніемъ того что ей нужно было сказать, но наконецъ она написала слѣдующее:
«Выздоровѣвъ отъ жестокой болѣзни, сынъ мой, благодаря Бога, искренно созналъ порочность отношеній, въ которыхъ онъ жилъ съ вами. Чтобы исполнить его непремѣнное желаніе и избавить его отъ новаго свиданія съ вами, мы рѣшили оставить этотъ домъ; но передъ этимъ я хотѣла бы поощрить васъ къ раскаянію и напомнить вамъ, что не одинъ вашъ собственный грѣхъ ляжетъ вамъ на душу, но и грѣхъ всякаго молодого человѣка, какого вамъ удастся вовлечь въ развратъ. Буду молить Бога, чтобы вы снова обратились къ честной жизни и даю вамъ добрый совѣтъ, если вы еще не „умерли во смерти и во грѣхѣ“, вступить въ какое-нибудь исправительное заведеніе. Сообразно съ желаніемъ моего сына, препровождаю къ вамъ въ этомъ пакетѣ банковый билетъ въ пятьдесятъ фунтовъ.
Маргарита Беллингемъ.»— Неужели это конецъ всему? Неужели онъ въ самомъ дѣлѣ уѣхалъ? Руфь вскочила съ мѣста и повторила послѣдній вопросъ служанкѣ, которая, догадываясь о содержаніи письма и любопытствуя узнать произведенный имъ эфектъ, медлила выходить изъ комнаты.
— Такъ точно, миссъ; экипажъ отъѣзжалъ отъ воротъ, когда я пошла къ вамъ. Вотъ вы еще увидите его на дорогѣ въ Испити, если хотите взглянуть въ окно 24 No.
Руфь побѣжала за служанкою. Точно: экипажъ тихо катился по бѣловатой дорогѣ, походя издали на ползущаго жука.
Она могла еще догнать его; она могла, могла еще сказать ему послѣднее прости, въ послѣдній разъ взглянуть на него и запечатлѣть въ сердцѣ его образъ — нѣтъ, еслибы онъ увидалъ ее, онъ никогда, никогда бы ее не покинулъ. Вотъ что пришло ей въ голову. Она бросилась назадъ въ свою комнату, набросила чепецъ и бѣгомъ сбѣжала съ лѣстницы, придерживаясь дрожащею рукою за перила; она выбѣжала въ первую попавшуюся дверь, не заботясь о гнѣвѣ мистриссъ Морганъ. Та была сильно раздражена строгими выговорами, которые сдѣлала ей уѣзжая мистриссъ Беллингемъ и которыхъ не могла загладить щедрость платы. Къ этому прибавлялся дерзкій поступокъ Руфи, выбѣжавшей въ своей иступленной поспѣшности, не смотря на воспрещеніе, въ главную дверь.
Но Руфь была далеко, прежде нежели мистриссъ Морганъ успѣла кончить свою рѣчь. Руфь неслась по дорогѣ, безъ сознанія, безъ мысли отъ захватывающей духъ быстроты Казалось жилы порвутся отъ біенія у нея въ сердцѣ и въ вискахъ, но что за бѣда, лишь бы ей догнать карету. Это былъ какой-то кошмаръ, постоянно ускользавшій отъ самыхъ пламенныхъ желаній и усилій, постоянно уходившій далѣе и далѣе. Каждый разъ какъ карета показывалась, она была уже далѣе, но Руфь этого не замѣчала. Лишь бы только ей преодолѣть трудный подъемъ на нескончаемую гору. Оттуда она легко сбѣжитъ внизъ, и какъ она надѣялась, скоро догонитъ экипажъ. Во время бѣга она молилась съ какимъ-то дикимъ жаромъ: она молилась, чтобы ей было дано хотя однажды еще взглянуть на него, даже если бы она тутъ же, на мѣстѣ должна была умереть. Это была одна изъ тѣхъ молитвъ, которымъ Богъ по милосердію своему не внемлетъ, молитва дикая, отчаянная. Какова бы она ни была, но Руфь вложила въ нее всю душу и повторяла ее, повторяла безъ конца.
Наконецъ волнистый, нескончаемый подъемъ былъ пройденъ; Руфь добралась до самой вершины и остановилась на голой широкой равнинѣ, поросшей красновато-темнымъ верескомъ и терявшейся въ дали, въ лѣтнемъ вечернемъ туманѣ. Вся дорога лежала передъ Руфью, но желаннаго экипажа, но желаннаго человѣка на ней уже не было. Въ этой пустынѣ не было ни одного живого существа; только дикая горная коза спокойно паслась у дороги и по этому спокойствію можно было судить, что она давно уже позабыла о шумѣ проѣхавшаго тутъ экипажа.
