Пауло Коэльо - Вероника решает умереть
– Лучше такси, – попросила она, вслушиваясь как бы со стороны в произносимые ею звуки и ощущая каждую вибрацию голосовых связок.
Попасть в больницу означало бы признать, что дела ее действительно плохи, а Мари была исполнена решимости до последней минуты бороться за то, чтобы все вернулось к норме.
Они вышли на улицу. На морозном воздухе она понемногу стала приходить в себя, однако необъяснимый, панический страх остался. Пока муж, охваченный тревогой, лихорадочно ловил такси, она опустилась на бровку, стараясь не смотреть вокруг, потому что и проходящий автобус, и затеявшие игру мальчишки, и музыка, доносившаяся из расположенного неподалеку парка аттракционов, – все это казалось совершенно ирреальным, пугающим, кошмарным, чужим.
Наконец появилось такси.
– В больницу, – сказал муж, помогая жене сесть в машину.
– Нет, ради Бога, домой, – взмолилась Мари. Ее страшила сама мысль вновь оказаться неизвестно где, в совершенно незнакомом месте, ей отчаянно хотелось чего-нибудь привычного, родного. Пока машина мчалась в сторону дома, тахикардия пошла на убыль, а температура, похоже, начала возвращаться к норме.
– Мне уже лучше, – сказала она мужу. – Просто, наверное, что-то не то съела.
Когда добрались домой, мир снова стал таким, каким она его знала с детства. Мари увидела, что муж взялся за телефон и спросила, куда это он собирается звонить.
– Я собираюсь вызвать врача.
– Не нужно. Посмотри на меня, видишь – все уже в порядке.
У нее вновь был нормальный цвет лица, сердце билось как прежде, а от недавнего страха не осталось и следа.
Всю ночь Мари металась в тревожном сне и проснулась в уверенности, что в кофе, который они пили перед киносеансом, кто-то подмешал наркотик. Все это, похоже, просто чья-то глупая и жестокая шутка, и она вознамерилась под конец рабочего дня связаться с полицией и с нею наведаться в тот бар, чтобы попытаться найти виновника.
На службе Мари разобрала несколько незавершенных дел, пытаясь с головой окунуться в работу – в ней еще оставались отголоски недавнего страха, так что нужно было доказать самой, что вчерашнее больше не повторится.
С одним из коллег она начала обсуждать фильм о Сальвадоре и мимоходом упомянула, что ей уже надоело целыми днями заниматься одним и тем же.
– Наверное, пора мне на пенсию.
– Вы у нас одна из лучших сотрудниц, – сказал коллега. – А юриспруденция – из тех редких профессий, где возраст всегда только плюс. Отчего бы вам не взять длительный отпуск? Я уверен, что вы вернетесь совсем другим человеком.
– Я вообще хочу начать новую жизнь. Пережить настоящую опасность, помогать другим, делать то, чего до сих пор никогда не делала.
На этом разговор закончился. Она вышла на площадь, пообедала в более дорогом, чем обычно, ресторане и вернулась в контору пораньше.
Именно этот момент и стал началом ее отчужденности.
Остальные сотрудники еще не пришли с обеда, и Мари воспользовалась этим, чтобы пересмотреть дело, до сих пор лежавшее у нее на столе. Она открыла ящик, чтобы достать авторучку, которая всегда лежала на одном и том же месте, но никакой авторучки не обнаружила. Мгновенно пронеслась мысль, что с ней в самом деле происходит что-то странное, раз она не положила ручку на привычное место.
Этого было достаточно, чтобы сердце вновь бешено заколотилось, и тотчас вернулся весь ужас вчерашнего вечера.
Мари оцепенела. В лучах солнца, проникавших сквозь жалюзи, все приобрело вдруг совершенно иные цвета – более яркие, более резкие, и при этом саму ее захлестнуло чувство, что в следующую же минуту она умрет. Все было совершенно чуждым – и что вообще она делает за этим столом?
Господи, если Ты есть, пожалуйста, помоги мне.
Все тело словно окатило холодным потом: ее захлестнула волна страха, который невозможно было контролировать. Если бы в этот момент сюда кто-нибудь вошел и увидел ее взгляд, полный ужаса, она бы пропала.
Холод!
Именно холод на улице привел ее вчера в чувство, но как выбраться на улицу? Она вновь с болезненной отчетливостью воспринимала любую мелочь происходящего с ней – ритм дыхания (временами у нее было ощущение, что, если бы она осознанно не делала вдохов и выдохов, организм не смог бы делать этого самостоятельно), движения головы (образы перемещались с места на место, словно при движении телекамеры), а сердце колотилось все сильнее, и тело утопало в липком холодном поту.
И – страх. Ничем не объяснимый гигантский страх что-либо сделать, ступить хоть шаг, выбраться из этой комнаты.
Это пройдет.
Вчера ведь прошло. Но сейчас, когда она на работе, кто знает – пройдет ли? Мари посмотрела на часы – они тоже вдруг предстали как нелепый механизм с двумя стрелками, вращающимися вокруг одной оси, указывая меру времени, и никто никогда бы не смог объяснить, почему делений на циферблате должно быть двенадцать, а не обычных десять, как и на любой другой шкале, установленной человеком.
Только не думать о таких вещах. Не то я тотчас сойду с ума.
Сойти с ума. Вот как, наверное, всего точней называется то, что с ней сейчас происходит. Собрав всю свою волю. Мари встала и пошла в туалет. К счастью, коридор был пуст, и она добралась до цели за минуту, которая показалась ей вечностью. Над раковиной она умылась холодной водой, и ощущение заброшенности в совершенно незнакомый и враждебный мир прошло, но страх остался.
Это пройдет, – уговаривала она себя. – Вчера ведь прошло.
Мари помнила, что вчера все длилось минут тридцать. Она заперлась в одной из кабинок и, сев на крышку унитаза, прижала голову к коленям. В этой позе зародыша стук сердца стал невыносимым, и она тут же выпрямилась.
Это пройдет.
Она оставалась там, все более чужая самой себе, словно загипнотизированная той безвыходной западней, в которую угодила. Она вслушивалась в происходящее за дверцей кабинки – шаги людей, входящих в туалет и выходящих из него, звуки открываемых и закрываемых кранов, бессмысленные разговоры на банальные темы. Неоднократно кто-то дергал дверцу, но Мари что-то бормотала и дверь оставляли в покое. Особенно грозным и зловещим был шум водослива – казалось, он вот-вот развалит здание, увлекая всех в преисподнюю.
Но все-таки страх понемногу проходил, и сердцебиение возвращалось к нормальному ритму. Хорошо еще, что ее секретарша не отличалась внимательностью и вряд ли придала какое-либо значение отсутствию начальницы, иначе за дверцей уже собрались бы все коллеги, допытываясь у Мари, что с ней такое.
Почувствовав, что она вновь в состоянии себя контролировать, Мари выбралась из кабинки, долго умывалась, потом вернулась наконец в офис.
– У вас, кажется, всю тушь смыло, – заметила одна из стажерок. – Дать вам мою косметичку?
Мари даже не удостоила ее ответом. Войдя к себе в кабинет, она взяла сумку и сказала секретарше, что уходит домой.
– Но ведь назначено столько встреч! – запротестовала секретарша.
– Здесь не вы даете указания; вы их получаете. Вот и сделайте так, как я говорю: отмените встречи.
Секретарша проводила удивленным взглядом начальницу, от которой за все три года работы не слышала ни одного резкого слова. Наверное, в самом деле какие-то серьезные неприятности: может, ей сообщили, что как раз сейчас муж дома с любовницей, вот она и торопится его застукать?
Она хороший адвокат и знает, что делает, – сказала себе секретарша. Скорее всего, уже завтра начальница попросит у нее прощения.
Но «завтра» не наступило. В ту ночь Мари долго говорила с мужем и описала ему все симптомы того, что с ней происходит. Вдвоем они пришли к выводу, что учащенное сердцебиение, холодный пот, отчужденность, беспомощность и потеря самоконтроля – все это можно назвать одним словом: страх.
С помощью мужа Мари попыталась проанализировать ситуацию. Про себя он подумал – а вдруг это рак мозга, – но ничего не сказал. Мари, в свою очередь, все больше укреплялась в подозрении, что случившееся с ней – лишь начало чего-то в самом деле ужасного, и тоже промолчала. По здравом размышлении, как и подобает умным и зрелым людям, они попытались прийти в разговоре к какому-то общему знаменателю.
– Наверное, тебе стоит пройти обследование.
Мари согласилась, но при одном условии: никто ничего не должен знать, даже их дети.
На следующий день она попросила у себя в адвокатской конторе 30-дневный отпуск за свой счет. Муж хотел отвезти ее в Австрию, где имеются лучшие специалисты по болезням мозга, но Мари отказывалась выходить из дома – теперь приступы были все чаще и все более продолжительными.
С большим трудом – главным образом при помощи успокоительных – они добрались до ближайшей больницы, где Мари прошла всестороннее обследование. У нее не нашли никакой патологии, включая и аневризму, и это принесло хоть какое-то успокоение.
Но сами приступы беспричинной и неодолимой паники никуда не исчезли. Муж ходил за покупками и готовил, а Мари ограничилась ежедневной обязательной уборкой, чтобы хоть как-то отвлечься. Она принялась читать подряд все, какие только могла найти, книги по психиатрии, но вскоре их забросила: ей казалось, что любая из описанных там болезней есть и у нее.
