Нодар Думбадзе - Я, Бабушка, Илико и Илларион
— Пока ничего особенного? — ответил я.
— Мамонтий, Мамонтий! — запричитала женщина.
— Интересно, какой идиот его крестил! — сказал Илларион. «Мамонтий»! Ну что это за имя? Лучше назвали бы Серапионой! Как ты думаешь, Зурикела, подходящее для него имя — Серапиона? Я широко улыбнулся, но ничего не ответил. Комната то озарялась ярким светом, то погружалась в темноту, стены все время раскачивались.
— Что вы с ним сделали? — набросилась на Иллариона Вабале. — Проваливай отсюда! — огрызнулся Илларион. — При чем тут мы? Не умеет пить, нечего было хлестать водку! Даже осмотреть меня не успел, подлец!
— Не волнуйся, Илларион, я сам тебя осмотрю! сказал я, взял со стола указку и ткнул ею в приколотую к стене таблицу: — Какая это буква, дорогой мой. Илларион?
— Какая, солнышко? — спросил меня Илларион.
— Вот эта!
— Какая, кретин, прочти!
— Вот эта — "ч"! — сказал я.
— Чу! — сказал Илларион.
— Умница, дядя Илларион, да ты прекрасно видишь! А это какая буква?
— А ну-ка, которая?
— На перевернутое "т" похожа!
— Наверное, "ш", — догадался Илларион.
— Иди, я тебя поцелую, — сказал я.
Мы обнялись.
— Вон! — завизжала Бабале. — Убирайтесь!
— Ладно, ладно… Уйдем… Все равно пользы от твоего мамонта — как от покойника.
— Убирайтесь! — прошипела Бабале.
— «Я гуриец, ты гуриец, ре-е-еро-о», — затянул песню Илларион, обнял меня за плечи, и мы, пошатываясь, покинули дом Мамонтия Цверава…
…В ту ночь боль в глазу Иллариона стала невыносимой. Пришлось вызвать машину «Скорой помощи», Илларион улыбался и утешал меня:
— Ну что ты приуныл, дурачок? Не бойся, ничего со мной не случится. Зато для твоей Софьи какой праздник наступил, развалится теперь на моем месте, как барыня! Ну, выше голову! Кому я говорю?! Я стоял во дворе, зареванный и жалкий, и смотрел на Иллариона. Голос его звучал бодро, на лице играла деланая улыбка, но я видел, как у него дрожали губы и по морщинистым щекам текли слезы. Пятнадцать дней спустя Илларион выписался из больницы без глаза. Он молча вошел в комнату, молча сел. Я ни о чем не спрашивал его, он тоже ни о чем не говорил. Так продолжалось всю неделю. Я аккуратно посещал лекции, был со всеми вежлив и предупредителен, а после занятий сломя голову мчался домой, к моему Иллариону.
Однажды, вернувшись из университета, я не застал Иллариона в комнате. Я выглянул в окно — и замер. Была теплая солнечная погода. Илларион сидел во дворе на стуле под шелковицей. На коленях у него примостилась Софья. устремив в небо задумчивый взгляд, Илларион курил, нежно поглаживая по спине притихшую Софью, и о чем-то вполголоса с ней разговаривал. Я прислушался.
— Тебе говорят, глупая, тебе! Понимаешь, что значит быть безглазым? Это значит — не видеть солнца, луны, деревьев, людей… Жить в кромешной тьме… Если бы я не согласился на операцию, пришлось бы вообще потерять зрение. Поняла? Ни черта ты не поняла, дуреха! Эх, был бы здесь наш Мурада!.. А ты — глупое создание!.. Что, обиделась? Ну, будет, будет тебе… Как же я теперь вернусь в деревню? Всю жизнь я дразнил Илико кривым чертом… Куда мне теперь деваться?.. Ну, хорошо, проживу здесь еще месяц, другой, третий… А потом? Ведь придется в конце концов вернуться домой?.. А может, он ничего и не заметит? Как же! Не такой он дурак, чтобы не отличить стекляшку от настоящего глаза!.. Не отвезти ли ему в подарок такую же стекляшку? Как ты думаешь? Привезу и скажу: «Ну все, старик, конец нашему балагурству… Вставь себе эту штуку и коси на здоровье от моего имени… Отныне мы с тобой равны…» Как ты думаешь, обрадуется он моему несчастью? Да? Никогда больше не говори этого! Как ты могла даже подумать! Не знаешь ты моего.
— Илико! Умрет старик с горя! Нет? Да как же нет, когда я и Зурикела — твой непутевый хозяин — ему дороже всего на свете! .. Ну иди, иди, все равно не понять тебе этого…
Илларион осторожно спустил с колен кошку и слегка подтолкнул ее. Софья пошла к окну. Илларион взглядом проводил ее, и я увидел, что он плачет. Плакал и я. Плакал и радовался, что Илларион не видит моих слез.
ЗДРАВСТВУЙ, ИЛЛАРИОН!
После операции Иллариону уже не сиделось в Тбилиси. Приближался март, и Иллариона тянуло в село — туда, где его ждали старая однорогая корова и неугомонный задира петух, ждали родная земля и родное солнце, ждала весна — пора пробуждения жизни, пора труда и надежд. Отпустить Иллариона домой одного я не мог — он все еще был очень слаб. Кроме того, старик пуще смерти боялся встречи с Илико. Я с плачем вымолил у декана двухдневный отпуск, и в тот же вечер мы отправились в деревню…
…Солнце только выкатилось из-за горы, когда мы подошли к нашему селу. Лениво лаяли уставшие от ночного бдения собаки. Умытые росой деревья кишели всякой птичьей мелюзгой. Над селом стлался легкий туман.
— Гляди, Зурикела, твоя бабушка уже на ногах! — сказал Илларион и показал рукой на струйку белого дыма, поднимавшуюся из трубы нашего дома. Я сорвался с места и с криком помчался вниз по косогору:
— Бабушка!.. Бабушка-а-а!..
Из дома, повязывая на ходу выцветший платок, вышла моя сгорбленная бабушка.
— Бабушка-а-а!
Бабушка приложила ладонь козырьком ко лбу. Несколько минут всматривалась вдаль, потом вдруг встрепенулась, засуетилась, что-то закричала и, раскинув руки, бросилась мне навстречу.
— Зурикела! Сыночек!.. Мы крепко обнялись. Потом я подхватил бабушку на руки и понес к дому.
— Сынок! Дорогой мой! Наконец-то! Боже мой, на кого ты стал похож?! Кожа да кости! Говорила ведь я: ученье хоть кого в бараний рог свернет! О господи…
— Как живешь, бабушка?
— Ты лучше о себе расскажи! Закончил учебу?
— Что ты, бабушка! Учеба только начинается!
— Бедная твоя бабушка! Ты что, один за всех должен учиться? Черт бы побрал твоего учителя! О чем он думает? Ты растолкуй ему, скажи — бабушка у меня больная, одинокая, старая, истомилась в ожидании, — авось сжалится, изверг, ускорит твое обучение!
— Скажу, бабушка, обязательно скажу, — успокаиваю я бабушку. Илларион стоит за моей спиной, качает головой и терпеливо ждет, когда я спущу бабушку на землю.
— Здравствуй, Ольга! — говорит он наконец.
— Илларион, родной, извини меня, ради бога! Совсем я обалдела от радости! Ну, как ты поживаешь? Как твой глаз?
— Какой глаз, Ольга? Нет больше у меня глаза!
— Ну тебя, старый черт!
— Ей-богу, Ольга!
— А это что? Разве это не глаз?
— Гм… Конечно, глаз… Такой, как у того высушенного ястреба, что висит на стене у Илико…
— Неужто стеклянный?
— Да!
— Боже ты мой! Но ты не печалься, Илларион… Мы ведь с тобой, дорогой!.. Да что же это вы стоите на дворе? Заходите, заходите в дом! Небось проголодались с дороги! — засуетилась вдруг бабушка и потащила нас в дом.
Позавтракав, мы перебрались к Иллариону, заняли наблюдательные посты у окна и стали ждать появления Илико. Его долго не было. Наконец скрипнула калитка и во двор вошел Илико. Мы затаили дыхание.
— Илларион! — крикнул Илико.
— Встречай кривого! — прохрипел Илларион и потянулся за кувшином с водой. Я вьшел на балкон.
— Здравствуй, дядя Илико! Заходи, пожалуйста!
— Здравствуй, профессор! — ответил Илико, поднялся на балкон, крепко обнял меня, потом отступил назад и долго, критически разглядывал с ног до головы. Наконец он сокрушенно покачал головой и снова полез целоваться.
— Прохвост ты, мой дорогой! Ну-ка, выкладывай, как поживаешь, как твои дела? Небось с ума свел профессоров? А это что? Усы! — удивился вдруг Илико и дернул меня за ус. — Настоящие?
— Настоящие!
— Врешь, не может быть!
— Говорю, настоящие!
— Такому подлецу — усы? Нет на свете справедливости, иначе ты родился бы безбородым и безусым!.. А где Илларион? Эй, носатый, выйди, покажись!
— Коли пришел в гости — заходи, а нет, так проваливай! — отозвался Илларион. Илико вошел в комнату.
— Здравствуй, Илларион!
— Здравствуй, Илико!
Они обнялись и долго целовали друг друга. Потом Илларион пригласил нас к низенькому столику, вынес вино и маринованный лук-порей. Разговор не клеился. Илико курил, я поглядывал на Иллариона, а Иллариов сидел насупившись и вздрагивал при каждом движении Илико. Наконец тишину нарушил Илико:
— Ну, рассказывайте, что нового в городе? Какие там цены? .. Воблу привез? — вдруг обратился он ко мне.
— Забыл!
— О чем же ты помнил, сукин сын?.. Илларион, что он там делает? Занимается или нет?
— Не знаю… По крайней мере книги я в его руках не замечал…
— Наизусть, наверное, занимается… На каком ты сейчас курсе, прохвост?
— Ты сюда зачем пришел? — разозлился я. — Чтобы меня допрашивать?
