Кнут Гамсун - Царица Савская (пер. Кившенко)
Фрёкенъ испуганно крикнула:
— Вы испачкаетесь масляной краской!
Но было слишкомъ поздно. Я уже прислонился къ стѣнѣ лѣвымъ плечомъ.
Она посмотрѣла на меня растерянно, взглянула потомъ на Лотту и сказала:
— Что же намъ теперь дѣлать?
Лотта отвѣтила:
— Вычистимъ чѣмъ-нибудь! — и обѣ нокатились со смѣху.
Затѣмъ мы всѣ втроемъ снова спускаемся съ лѣстницы, и Лотта приноситъ что-то, чтобы счистить съ меня краску.
Я сажусь, и мы начинаемъ болтать.
Можешь мнѣ вѣрить или нѣтъ, но говорю тебѣ, что когда я разстался въ этотъ вечеръ съ фрёкенъ, у меня были самыя смѣлыя надежды. Мы болтали и смѣялись надъ всевозможными пустяками, и я увѣренъ, что мы просидѣли съ добрую четверть часа на лѣстницѣ. А дальше? Дальше ничего не произошло. Я совсѣмъ не хочу хвастаться, но все же я никакъ не думалъ, чтобы молодая дѣвушка могла провести съ молодымъ человѣкомъ Добрую четверть часа почти съ глазу на глазъ, если бы она не имѣла при этомъ никакихъ намѣреній. Когда же мы, наконецъ, разстались, она вдобавокъ дважды сказала: «покойной ночи». Затѣмъ еще разъ пріотворила дверь своей комнаты, медленно произнесла въ третій разъ: «покойной ночи» и только тогда захлопнула дверь. Потомъ я слышалъ, какъ онѣ тамъ съ Лоттой принялись весело смѣяться. Да, мы всѣ трое были въ прекрасномъ настроеніи.
Итакъ, я въ своей комнатѣ… въ ея комнатѣ.
Это была совсѣмъ обыкновенная гостинничная комната съ голыми, выкрашенными въ синій цвѣтъ стѣнами и узкой, низкой кроватью. На столѣ лежала книга — переводъ Инграама: «Царь изъ дома Давидова». Я началъ читать ее. Изъ комнаты молодыхъ дѣвушекъ все еще раздавались хихиканье и смѣхъ. Что за милая веселая дѣвушка! Этотъ серьезный взглядъ и такое юное лицо!.. Какъ шаловливо она могла смѣяться, хотя выглядѣла такой гордой! Я погрузился въ задумчивость. Мечты о ней безмолвно, но властно царили въ моемъ сердцѣ.
* * *Утромъ я проснулся отъ прикосновенія чего-то твердаго, — оказалось, что я уснулъ съ «Царемъ изъ дома Давидова» въ рукахъ, и книга очутилась у меня подъ бокомъ. Я вскочилъ, быстро одѣлся, такъ какъ было уже девять часовъ. Я спустился внизъ и сталъ завтракать. Фрёкенъ нигдѣ не было видно. Я подождалъ съ полчаса, — она не приходила. Наконецъ, я политично сдросилъ Лотту, гдѣ же фрёкенъ.
— Фрёкенъ уѣхала, — отвѣчала Лотта.
— Уѣхала? Развѣ фрёкенъ не живетъ въ этомъ домѣ?
— Нѣтъ, это фрёкенъ изъ помѣщичьяго дома, вотъ тамъ наверху. Она уѣхала рано утромъ въ Стокгольмъ.
Я остолбенѣлъ. Она, понятно, не оставила мнѣ никакого письма, никакой записки. Я такъ растерялся, что даже не освѣдомился объ ея имени.
Но теперь для меня все стало безразличнымъ. Нѣтъ, никогда не слѣдуетъ полагаться на женскую вѣрность!
Съ чувствомъ полнаго равнодушія и раненымъ сердцемъ поплелся я въ Гётеборгъ. Да и кто бы могъ это предположить! — она, которая выглядѣла такой честной и гордой!.. Но пусть! я хотѣлъ перенести это, какъ подобаетъ мужчинѣ. Никто въ гостиницѣ не долженъ видѣть, какъ я страдаю.
* * *Это было какъ разъ въ то время, когда Юлій Кронбергъ выставилъ въ Гётеборгѣ свою большую картину: «Царица Савская». Я, какъ и всѣ, пошелъ посмотрѣть на картину и былъ прямо-таки пораженъ: удивительнѣе всего было то, что царица Савская сильно напоминала мою фрёкенъ, не тогда, когда она смѣялась и шутила, а именно въ то мгновеніе, когда она, выпрямившись, стояла въ пустомъ экипажѣ, какъ бы уничтожая меня грознымъ взглядомъ за то, что я хотѣлъ изобразить лошадь.
И видитъ Богъ, что я опять почувствовалъ на себѣ этотъ взглядъ; картина лишила меня покоя, она слишкомъ чувствительно напомнила мнѣ о потерянномъ счастьѣ. И въ одну прекрасную ночь, вдохновленный этой картиной, я написалъ мою извѣстную критическую статью о «Царицѣ Савской». Въ этой статьѣ я писалъ о «Царицѣ» слѣдующее:
«Она эфіопка, лѣтъ девятнадцати, стройная, заманчиво прекрасная, царица и женщина въ одно и то же время. Лѣвой рукой приподнимаетъ она покрывало съ лица и устремляетъ взоръ на царя. Она не смугла, даже ея черные волосы совершенно скрыты подъ ея серебристо-свѣтлой короной. У нея видъ европеянки, путешествующей по востоку и загорѣвшей отъ горячихъ лучей солнца. Только глаза ея темнаго цвѣта, цвѣта ея родины, съ мрачнымъ, вмѣстѣ съ тѣмъ огненнымъ взглядомъ, который заставляетъ зрителя содрогаться. Этихъ глазъ не забудешь, ихъ еще долго будешь вспоминать и видѣть передъ собой даже во снѣ».
Насчетъ глазъ прекрасно сказано. Нельзя такъ выразиться, не испытавъ на себѣ чего-нибудь подобнаго. Пусть спросятъ кого угодно! И съ того дня мысленно я всегда называлъ странную дѣвушку съ почтовой станціи въ Бери «Царицей Савской».
II
Но это еще не конецъ. Четыре года спустя она снова появляется на моемъ горизонтѣ, именно теперь, всего недѣлю тому назадъ.
Я поѣхалъ изъ Копенгагена въ Мальмё, чтобы повидаться съ однимъ человѣкомъ, который меня тамъ ожидалъ;- я опять разсказываю все просто, какъ было. Я отправилъ свои вещи въ отель, и мнѣ отвели тамъ комнату. Я вышелъ, чтобы отправиться къ ожидавшему меня человѣку, но сначала рѣшилъ прогуляться къ желѣзнодорожному вокзалу, чтобы собраться съ мыслями. На вокзалѣ встрѣтилъ я одного знакомаго и разговорился съ нимъ.
И вотъ какъ разъ въ ту минуту, когда стоялъ и разговаривалъ, я внезапно увидалъ одно лицо въ поѣздѣ, уже готовомъ къ отходу. Лицо это обернулось въ мою сторону, и два глаза пристально устремились на меня. Боже, да вѣдь это «Царица Савская!»
Моментально вскакиваю я въ поѣздъ, и черезъ мѣсколько секундъ мы отъѣзжаемъ. Это судьба! Развѣ это не судьба, что я очутился въ этомъ мѣстѣ, снова увидѣлъ ее по прошествіи четырехъ лѣтъ и вскочилъ въ отходящій поѣздъ, тогда какъ всѣ мои вещи остались въ отелѣ? Въ судьбѣ своей никто не властенъ! Я даже и свой плащъ отослалъ въ гостиницу.
И вотъ, въ этомъ настроеніи я вскочилъ въ поѣздъ.
Я оглядѣлся кругомъ. Это было купэ перваго класса, и тамъ сидѣло только двое пассажировъ; я сѣлъ рядомъ и устроился поуютнѣе съ сигарой и книгой. Куда теперь приведетъ меня судьба? Я хотѣлъ ѣхать туда, куда ѣхала «Царица Савская»; нужно было только внимательно слѣдить за нею: гдѣ она сойдетъ, тамъ сойду и я; вся моя задача состояла въ томъ, чтобы встрѣтиться съ ней. Когда пришелъ кондукторъ и спросилъ билетъ, у меня, конечно, его не оказалось.
Но куда же я собственно ѣду?
Этого я и самъ не знаю хорошенько, но…
Ну, тогда мнѣ придется заплатить до Арлефа съ доплатой въ сорокъ ёръ. Въ Арлефѣ я долженъ взять билетъ дальше.
Я сдѣлалъ такъ, какъ сказалъ кондукторъ, и съ радостью доплатилъ. Потомъ въ Арлефѣ я взялъ билетъ до Лунда: «Царица Савская», можетъ быть, ѣхала въ Лундъ, и я не хотѣлъ упускать ее изъ виду.
Но она не сошла въ Лундѣ. Теперь мнѣ снова пришлось уплатить кондуктору — на этотъ разъ до Лакаленга и, сверхъ того, снова 40 ёръ доплаты — это составляло уже восемьдесятъ ёръ. Въ Лакаленгѣ я рѣшилъ взять билетъ прямо до Хецлехольма, для большей вѣрности, и потомъ снова усѣлся въ купэ, приведенный въ нервное состояніе усложнявшейся поѣздкой.
Кромѣ того, меня раздражала болтливость пассажировъ. Какое мнѣ, чортъ возьми, дѣло, что въ Гамбургѣ появилась эпизоотія. Мои спутники были, навѣрное, шведскіе торговцы скотомъ, такъ какъ битыхъ два съ половиною часа говорили только объ эпизоотіи въ Гамбургѣ. Да, это поистинѣ необыкновенно интересно! А, кромѣ того, развѣ меня не ждутъ въ Мальмё? О, Господи, пусть ждутъ!
Но «Царица Савская» не вышла и въ Хецлехолмѣ.
Я взбѣсился, я уплатилъ котщуктору до Балинглофа, опять съ доплатой 40 ёръ — это уже составило одну крону и двадцать ёръ — и въ Валинглофѣ взялъ со стиснутыми отъ ярости зубами билетъ прямо до Стокгольма. Это стоило 118 кронъ — чортъ побери, порядочная сумма! Теперь ясно, что «Царица Савская», точь въ точь какъ тогда, ѣхала въ Стокгольмъ.
Проходилъ часъ за часомъ, и мы все ѣхали; я наблюдалъ на каждой станціи, но она не сходила. Я видѣлъ ее въ окно, и она тоже внимательно смотрѣла на меня. Ахъ, ея чувства ко мнѣ остались тѣ же — это было мнѣ ясно. Но она была чуточку смущена и опускала глаза, когда я проходилъ мимо. Я не кланялся, — всякій разъ я забывалъ объ этомъ. Не сиди она, какъ привязанная, въ дамскомъ купэ, я бы давно уже, конечно, засвидѣтельствовалъ ей свое почтеніе, напомнилъ бы ей о нашемъ старомъ знакомствѣ и о томъ, что я когда-то спалъ на ея кровати; я бы могъ порадовать ее тѣмъ, что превосходно проспалъ вплоть до девяти часовъ.
Какъ похорошѣла она въ эти четыре года! Теперь она стала еще болѣе величественной, чѣмъ тогда.
Снова проходилъ часъ за часомъ; не случилось ничего особеннаго, кромѣ того, что около пяти часовъ поѣздъ переѣхалъ корову; мы слышали, какъ захрустѣли кости, и остановились на минуту, чтобы изслѣдовать рельсы, а потомъ снова поѣхали дальше. Мои спутники стали говорить о поѣздкѣ на пароходѣ въ Орезундъ, что тоже было необыкновенно интересно. Какъ я страдалъ, какъ страдалъ! А вѣдь этотъ человѣкъ все ждалъ меня! Чортъ бы побралъ этого молодца въ Мальмё!
