Эдгар По - Труп-обвинитель
Вещи начали принимать решительно дурной оборот для Пеннифатера. Заметили, что он сделался очень бледен и не нашел ответа, когда от него требовали объяснений. Смущение еще более подтвердило подозрения. Самые искренние друзья стали требовать его немедленного ареста, но тут великодушие старого Карлуши Бонанфан обнаружилось в всей своей полноте. Он защищал Пеннифатера в долгой изящной речи, где сказал в заключение, что подсудимый – достойный наследник Шутлеворти и что он никогда не решится на такое ужасное дело.
– Я прощаю ему от всей души за нанесенную мне некогда обиду, добавил вежливый джентльмен, – и жалею только о том, что в настоящее время факты против него. Между тем, я далек от мысли придавать вещам буквальное значение и постараюсь доказать, что это… ничто иное, как сцепление каких-нибудь неблагоприятных обстоятельств.
Бонанфан говорил еще около получаса, и длинная речь его дышала и умом, и добротою; к несчастию, люди, одаренные нежною душою, не всегда держатся своих мыслей. Ослепляемые чрезмерною ревностью, они впадают в ошибки и еще более запутывают дело.
То же самое случилось на этот раз и с старым Карлушей, несмотря на его красноречие. Он говорил много хорошего и защищал виновного с энергиею молодого адвоката, вышедшего лишь впервые на судейскую эстраду, но достиг своими словами, не знаю каким образом, только того, что его начали считать величайшим оратором, а Пеннифатера величайшим злодеем.
Самая главная ошибка благородного защитника заключалась в том, что он называл обвиняемого достойным наследником своего доброго друга. Между тем, никто не соглашался в душе с этими словами, припоминая некоторые угрозы, обращенные за год или за два дядей к племяннику, не имевшему других родственников.
Жители Ратлебурга были люди очень наивные; они думали, что за угрозами всегда следует их исполнение и что Шутлеворти непременно лишит наследства молодого человека. Поэтому и не мудрено, что племянник из боязни потерять огромное наследство решился ужасным преступлением покончить с своим дядею. К такому-то выводу и пришли соседи.
И вот без дальних церемоний Пеннифатер был арестован, и его друзья после бесполезных розысков возвратились к себе вместе с обвиненным.
Дорогою новое обстоятельство еще более подтвердило их подозрения. Бонанфан, шедший впереди толпы, сделал вдруг скачок, нагнулся и поднял какой-то предмет, лежавший в траве, который он поспешно осмотрел. Находившиеся поблизости соседи заметили, что он спрятал найденное в кармане своего пальто, но так неловко, что в поднятом предмете многие узнали большой каталонский нож. Двенадцать свидетелей признали это оружие принадлежащим молодому человеку, потому что на рукоятке находились начальные буквы его фамилии. Лезвие ножа было покрыто засохшею кровью.
С этой минуты все сомнения исчезли: никто более не сомневался уже в преступлении Пеннифатера, и потому, по прибытии в Ратлебург, он тотчас же был представлен уголовному судье.
Дело подсудимого с каждою минутою все более и более ухудшалось. Арестант, спрошенный, что он делал утром в день отъезда Шутлеворти, имел смелость признаться, что охотился поблизости болота, в котором, благодаря проницательности Бонанфан, открыли окровавленный жилет.
Старый джентльмен явился к судье в качестве свидетеля, и со слезами на глазах сделал следующее показание.
Он сказал, что чувство долга и понимание священнейших обязанностей запрещают ему долее хранить молчание. До этой минуты искренняя любовь, питаемая им к племяннику друга, хотя и дурно с ним поступившему три месяца тому назад, приказывала ему объяснить все факты только неблагоприятным стечением обстоятельств, но теперь, видя перед глазами слишком убедительные показательства, он считает дело ясным и не требующим подтверждений.
– Мне нельзя долее колебаться, – прибавил он; – и я изложу судье все, что мне известно… Ах! как это тяжело любящему сердцу!…
И он рассказал, что накануне исчезновения Шутлеворти тот объявил племяннику о своем отъезде на следующий день в соседний город для отдачи в Провинциальный банк очень большой суммы денег. Потом в его присутствии объявил племяннику, что решился утвердить духовное завещание, не оставляющее ему ни одного су. Бонанфан, оканчивая показание, потребовал от обвиняемого подтверждения своих слов.
К большому удивлению всех присутствовавших в камере уголовного судьи молодой Пеннифатер отвечал, что все, сказанное свидетелем – истинная правда.
Судья тотчас же распорядился послать двух агентов в квартиру преступника для произведения там необходимого обыска.
Посланные возвратились с сафьянным портфелем, принадлежавшим уже несколько лет г. Шутлеворти; но в портфеле ничего не было.
Блюститель правосудия напрасно старался исторгнуть признание от обвиненного; тот отрицал взводимое на него преступление.
Кроме портфеля полицейские агенты нашли в тюфяке несчастного молодого человека рубашку и платок, помеченные его именем и запятнанные, по-видимому, кровью.
Между тем, узнали, что лошадь Шутлеворти околела вследствие полученной ею раны. Бонанфан предложил вскрыть труп животного, чтобы найти в нем пулю.
Сказано – сделано.
Старый Карлуша, взяв на себя этот труд, вынул из груди лошади небольшую пулю, приходившуюся как раз к дулу ружья Пеннифатера.
Пулю подсудимый признал за принадлежащую ему.
Более сомнений существовать не могло, все улики были неопровержимы.
Судья отправил племянника Шутлеворти в тюрьму и отказался принять поручительство Бонанфан, убедительно предлагавшего в залог огромные деньги.
Такое новое доказательство великодушия старого джентльмена сделало его идеалом доброты в глазах всех жителей Ратлебурга.
Надо признаться, что в этом случае достойный человек слишком увлекся любовью и ревностью, так как, предлагая поручительство, он забывал, что не имеет ничего кроме долгов.
Легко понять, с каким нетерпением городское население дожидалось суда присяжных над Пеннифатером.
Все обвиняли его в совершенном злодеянии и желали строгого примерного наказания.
Наконец роковой день наступил. Многочисленная публика еще с утра собралась в большой зале здания, занимаемого Фемидой.
Улики, собранные Бонанфаном, были так неопровержимы, что присяжные после минутного совещания, обвинили подсудимого в убийстве его дяди с целью ограбления и с желанием завладеть наследством.
Несчастный Пеннифатер, осужденный на смерть, отправлен на время в темницу графства, где и должен был ожидать казни.
Великодушие Карла Бонанфан увеличило к нему почтение и любовь граждан Ратлебурга.
С ним самим сделалась удивительная перемена: прежняя расчетливость, доходившая даже до скряжничества, заменилась излишнею расточительностью и щедростью. Он с заметным удовольствием подавал пришедшему гостю бутылку лучшего вина, предлагал настоящую гаванскую сигару, тогда как прежде от него трудно было получить даже стакан холодной воды.
В одно прекрасное утро этот достойный джентльмен получил письмо, сильно его изумившее. Оно заключалось в следующем:
Г. Бонанфан. В Ратлебурге.
А. Н. 1.
Милостивый государь.
По приказанию нашего уважаемого доверителя и корреспондента, г. Барнабе Шутлеворти, мы имеем честь послать к вам по данному им адресу ящик с лучшим шато-марго.
Ваши покорнейшие слуги
Гог, Фрог, Ког и К°
P.S. Ящик вам доставится через шесть часов по получении письма. Передайте наше почтение г. Шутлеворти.
Бонанфан по смерти своего приятеля совершенно не надеялся получить когда-нибудь обещанное вино и смотрел теперь на эту посылку, как на видимое благоволение к нему умершего Барнабе. В избытке радости он пригласил многих друзей на ужин в следующий день, чтобы отведать подарок покойного Шутлеворти. Однако джентльмен в разосланных приглашениях не думал упоминать его имени, на что, без сомнения, имел важные причины.
На следующий день вечером многочисленное и избранное общество собралось у Бонанфан. Могу сказать, нисколько не преувеличивая, что половина жителей Ратлебурга находилась там. Я был приглашен одним из первых.
Вечер прошел очень весело, хотя хозяин и печалился о том, что шато-марго, ожидаемое еще утром, прибыло только после сытного, великолепного ужина. Будущая перспектива множества бутылок с отличным вином обрадовала гостей, решивших торжественно внести в зал дорогую посылку и при громких криках ура! мгновенно распечатать ее.
Все принялись за дело. Ящик был поставлен на стол среди бутылок и стаканов, из которых многие полетели на пол и разбились вдребезги. Старый Карлуша, выпивший уже напорядках, с сияющим и улыбающимся лицом поднялся с кресла и, ударив по столу графином, потребовал молчания во время священной церемонии, т. е. откупорки божественного нектара.
