Чарльз Диккенс - Блюмсберийские крестины
Примите увѣреніе, любезный дядюшка, въ совершенной преданности къ вамъ
Чарльза Киттербела.
«Р. S, Я еще пишу нѣсколько словъ, чтобъ сообщить вамъ, что мы сію минуту открыли настоящую причину безпокойства маленькаго Фредерика: это вовсе не простуда, какъ я полагалъ, но небольшая заноза, которую кормилица вчера вечеромъ нечаянно занозила ему въ ногу. Мы вынули ее, и дитя, по видимому, успокоилось, хотя бѣдняжка все еще часто принимается горько плакать.»
Почти не предвидится надобности говорить, эти это интересное посланіе не произвело благотворнаго дѣйствія на душу ипохондрическаго Домпса. Отказаться теперь не было возможности, а потому Домпсъ принялъ при этомъ случаѣ самое лучшее выраженіе лица, — то есть самое жалкое выраженіе; купилъ хорошенькій серебряный молочникъ для младенца Киттербела и приказалъ вырѣзать на немъ заглавныя буквы его имени: «Ф. Ч. В. К.», съ приличными украшеніями.
Понедѣльникъ былъ прекрасный день, вторникъ былъ очаровательный, среда равнялась обоимъ имъ вмѣстѣ, а четвергъ прекраснѣе ихъ всѣхъ: подумайте только, четыре послѣдовательныхъ дня прекрасной погоды въ Лондонѣ! Въ извощикахъ начала проявляться тоска, уличные подметальщики отчаявались уже въ средствахъ къ своему существованію. Газета «Утренній Вѣстникъ» увѣдомляла своихъ читателей, что до нея дошли слухи, будто бы одна старуха изъ Камденъ-Тоуна признавалась, что такой прекраснѣйшей погоды не запомнятъ самые древніе старожилы; эйлингтонскіе писцы, съ огромными семействами п скудными доходами, скидывали съ себя черные штиблеты, съ негодованіемъ отказывались брать съ собой зеленые зонтики и съ самодовольствіемъ отправлялись въ городъ въ бѣлыхъ чулкахъ и лоснистыхъ шляпахъ. Домпсъ смотрѣлъ на все это съ видомъ крайняго негодованія — торжество его приближалось быстро. Онъ звалъ, что еслибъ прекрасная погода вмѣсто четырехъ дней простояла цѣлыхъ четыре недѣли, то при первомъ его выходѣ изъ дому непремѣнно пойдетъ дождь, и что въ пятницу будетъ самая несносная погода — и, дѣйствительно, убѣжденіе его было справедливо.
— Я зналъ, что это будетъ, говорилъ про себя Домпсъ, огибая въ пятницу около половины двѣнадцатаго часа уголъ, противоположный дому лорда-мера: — я звалъ заранѣе, что это будетъ, — такъ оно и есть.
И, въ самомъ дѣлѣ, физіономія дня была такова, что могла навести уныніе и на человѣка повеселѣе Домпса. Съ осьми часовъ утра лилъ сильный дождь, не прекращаясь ни на минуту; каждый, кто только входилъ въ Чипсэйдъ или выходилъ оттуда, казался мокрымъ, холоднымъ и грязнымъ. Всякаго рода заброшенные и долго скрываемые зонтики были пущены въ дѣло. Безпрестанно встрѣчались кэбы, съ «таксой», такъ тщательно вставленной между стекломъ и глянцовитыми каленкоровыми занавѣсками, какъ таинственная картинка въ какомъ нибудь радклифовскомъ замкѣ; отъ лошадей дилижанса паръ валилъ какъ изъ паровой машины; никто не думалъ «пережидать» подъ навѣсами подъѣздовъ и подъ воротами: каждый былъ убѣжденъ, что это была бы тщетная попытка, и потому каждый торопился къ своей цѣли, припрыгивая и перескакивая черезъ лужи, остерегаясь грязи, скользя во гладкимъ тротуарамъ, точь-въ-точь, какъ аматёры катанья на конькахъ, во время гулянья на каналѣ Серпентэйнъ.
Домпсъ остановился на минуту: онъ вспомнилъ, что на крестины ему нужно было показаться въ щеголеватомъ видѣ. Взять кэбъ значитъ навѣрное перебрызгаться грязью, взять карету — это не согласовалось съ его экономическими идеями. На противоположномъ углу стоялъ дилижансъ — самое послѣднее средство, — но зато онъ не разу еще не слышалъ, чтобы дилижансы опрокидывались, и въ случаѣ, еслибъ кондукторъ, по неловкости своей, столкнулъ его въ грязь, то за это Домпсъ могъ бы «вывести его самого на чистую воду».
— Не угодно ли, сэръ? вскричалъ молодой джентльменъ, исполнявшій должность кондуктора при дилижансѣ «Деревенскіе Ребята».
Домпсъ перебрался черезъ улицу.
— Пожалуйте сюда! закричалъ возничій дилижанса «Не зѣвай», загородивъ входъ къ дверямъ своего противника. — Сюда! пожалуйте сюда! тотъ дилижансѣ полнехонекъ!
Въ раздумьи Домпсъ остановился, и въ то время, какъ съ дилижанса «Деревенскіе Ребята» посыпался сильный градъ проклятій на дилижансъ «Не зѣвай», кондукторъ съ «Адмирала Нэпира» рѣшилъ споръ самымъ удовлетворительнымъ образомъ, схвативъ обѣими руками Домпса и всунувъ его въ средину своей кареты, которая только что подъѣхала, и въ которой недоставало не болѣе какъ шестнадцати человѣкъ.
— Пошелъ! вскричалъ «Адмиралъ», и карета загремѣла, какъ паровозъ въ полномъ ходу, съ похищеннымъ пассажиромъ, то привскакивая на выдавшихся камняхъ мостовой, то соскакивая съ нихъ, то покачиваясь въ одну сторону, то въ другую.
— Ради Бога! гдѣ я долженъ сидѣть? спросилъ несчастный Домпсъ стараго джентльмена, въ грудь котораго онъ толкнулъ уже въ четвертый разъ.
— Гдѣ вамъ угодно; только пожалуста оставьте мою грудь въ покоѣ, отвѣчалъ старый джентльменъ, довольно сердитымъ тономъ.
— Можетъ быть, джентльмену лучше бы хотѣлось сѣсть на козлы, подхватилъ мокрый адвокатскій писецъ, въ розовой рубашкѣ и съ улыбающейся физіономіей.
Послѣ нѣсколькихъ толчковъ, не имѣвшихъ, однако, никакихъ дурныхъ послѣдствій, Домпсу удалось наконецъ завладѣть мѣстечкомъ. Въ добавокъ къ невыгодному положенію этого мѣста, — находившагося подъ боковымъ окномъ, которое не запиралось, и между двернымъ, которое, по принятому правилу, не должно было запираться, — въ самомъ близкомъ соприкосновеніи съ нимъ находился пассажиръ, который все утро проходилъ безъ зонтика и до такой степени былъ мокръ, что казалось, какъ будто цѣлый день просидѣлъ въ чанѣ полномъ воды… и даже не былъ ли онъ и еще мокрѣе?
— Сдѣлай милость, не хлопай дверью, сказалъ Домпсъ, обращаясь къ кондуктору, который только что впустилъ еще четырехъ пассажировъ: — нервы мои чрезвычайно слабы — это губятъ меня.
— Кажется, джентльменъ изволитъ что-то говорить? отвѣчалъ кондукторъ, всунувъ въ дверное окно голову и стараясь показать видъ, что онъ не понялъ требованія Домпса.
— Я сказалъ, чтобъ ты не хлопалъ дверью! повторилъ Домпсъ, съ самымъ кислымъ выраженіемъ въ лицѣ.
— Что же я стану дѣлать, сэръ! эта дверь удивительно какая странная: безъ хлопанья не запрется ни за что, отвѣчалъ кондукторъ — и въ подтвержденіе своего оправданія распахнулъ ее и хлопнулъ громче прежняго.
— Извините пожалуста, сэръ, сказалъ маленькій, разряженный, щеголеватый старикъ-джентльменъ, сидѣвшій противъ Домпса: — извините пожалуста; но, вѣроятно, вамъ случалось замѣчать, если только вы ѣзжали въ дилижансахъ въ дождливую погоду, что изъ пяти пассажировъ четыре всегда являются съ огромными каленкоровыми зонтиками, безъ ручекъ наверху и безъ мѣдныхъ наконечниковъ внизу?
— Нѣтъ, мнѣ никогда не приходило въ голову замѣтить это, отвѣчалъ Домпсъ и въ тоже время услышалъ, что часы пробили двѣнадцать: — но теперь, когда вы сказали мнѣ объ этомъ, я…. Ай! aй! завопилъ несчастный Домпсъ, замѣтивъ въ окно, что дилижансъ промчался мимо Друри-лэна, гдѣ онъ приказывалъ высадить себя. — Ай! гдѣ кондукторъ?
— Я полагаю, онъ на козлахъ, оказалъ молодой джентльменъ, въ розовой рубашкѣ, которая скорѣе похожа были на бѣлую, но разграфленную красными чернилами.
— Мнѣ нужно выйти на этомъ мѣстѣ! оказалъ Домпсъ слабымъ голосомъ: предъидущія происшествія имѣли на него сильное вліяніе.
— Ай! снова вскричалъ Домпсъ.
— Ай! въ одинъ голосъ повторили пассажиры: дилижансъ миновалъ въ это время церковь Сентъ-Джилзъ.
— Стой, стой! закричалъ кондукторъ: — провались я сквозь козлы, если только мы не забыли выпустить джентльмена у Друря-лэна. Пожалуйте, сэръ, поскорѣе! поскорѣе! прибавилъ онъ, отпирая дверь и помогая Домпсу вылѣзть, съ такимъ хладнокровіемъ, какъ будто ничего не случилось.
Негодованіе Домпса было безпредѣльно.
— Друри-лэнъ, сказалъ онъ голосомъ ребенка, котораго въ первые разъ опустили въ холодную ванну.
— Вамъ угодно въ Друри-лэнъ? это здѣсь близехонько, сэръ: третій переулокъ направо, сэръ!
Домпсъ не могъ говорить отъ раздраженія; онъ стукнулъ зонтикомъ объ мостовую и пошелъ отъ дилижанса съ твердой рѣшимостью не заплатить ни гроша. Кондукторъ, по какому-то странному стеченію обстоятельствъ, былъ совершенно противнаго мнѣнія, и Богъ знаетъ сколько времени продолжалось бы это несогласіе, еслибъ оно не приведено было къ концу самымъ благоразумнымъ и удовлетворительнымъ совѣтомъ кучера.
— Что тамъ такое! сказалъ этотъ почтенный человѣкъ, привставъ на козлахъ и облокотясь одной рукой о крышу дилижанса. — Послушай, Томъ: скажи джентльмену, что ужь если онъ очень огорчился, то мы даромъ свеземъ его до Эджверской дороги и на обратномъ пути высадимъ у Друри-лэна. Онъ не можетъ отказаться отъ этого.
