Пол Гэллико - Римский Парень
Лишауэры приехали из Вены. Отец Лени, известный археолог, был хранителем Римского музея. Сама Лени училась у него долгие годы.
– Эй!-сказал Томми.- Я знал, здесь что-то есть. Моя мать – венка, отец – американец. А вы читаете прошлое, словно это книга. И тем не менее вы очень милая и простая. Никогда не встречал такой, как вы. Заткнись, Томпсон, а то ты того!
– Того? – спросила Лени.
– Спятил,- объяснил Томми и неслышно добавил: ‹Из-за тебя›, продолжив вслух: – Вы должны научиться нашему прекрасному языку. Я вас научу, если вы мне поможете с этой древней историей.
Лени с любопытством взглянула на него большими глазами.
– Вы очень странный. Пишете о спорте и интересуетесь античностью. Я-то думала, что вы интересуетесь только тем, как делать деньги.
– Мне нравится делать деньги,- признался Томми.- Только бы они не взяли верх. А что нравится вам, кроме старых латинских рукописей?
– О,- сказала Лени, всерьёз раздумывая над этим вопросом и загибая пальцы: – Мне нравится танцевать, играть в теннис, кататься на лыжах, на…
– Ладно, и того хватит,- прервал Томми.- В моей гостинице в пять часов после чая танцы. Как насчет того, чтобы попрыгать?
Лени яростно дёрнула головой в знак согласия.
Весь день они собирались пойти в музей делле Тэрме. Но над Римом плыло синее небо, в воздухе стоял аромат цветов, и Лени была в простом белом платье с кушачком и большой соломенной шляпе. К тому же они наняли извозчика, которого звали Пьетро Дондоло, а его красивую лошадь – Джиневра. Пьетро напевал про себя отрывки из оперных арий. Хотя было тепло, он был облачен в потрёпанное синее пальто с пелериной, на голове красовался мятый цилиндр, и вместо того, чтоб понукать свою Джиневру в прозе, он напевал ей, за что Томми и Лени полюбили его от всей души.
Пьетро повез их через порт Пинциано, сквозь аромат садов Боргезе к Пьяцца ди Пополо. Оттуда они пересекли Тибр по мосту Маргариты и покатили вдоль мутной реки мимо собора Святого Ангела и дворцов Сальвиати и Корсини. Казалось совершенно естественным, что рука Лени покоится в руке Томми, а пальцы их переплелись.
Томми рассказал Лени кое-что о себе и о той необычной жизни, которую вёл дома. Постоянные состязания профессионалов, бейсбольные и теннисные матчи, гольф… В пятнадцать лет ему пришлось бросить школу и поступить рассыльным в спортивный отдел газеты. Его отец, учитель пения, разорённый годами депрессии, как мог старался пополнить образование сына. У Томми оказались способности к журналистике, он стал редактором того же отдела и постоянно жил в атмосфере спорта, состязаний и пота. Но в Томми были заложены и стремление к красоте, симпатия к людям, к тому хорошему, что в них есть. Прелестная девушка, сидевшая рядом, возбуждала в нём чувства, которые он лучше всего выразил бы на своем жаргоне. Девушку же пленили необычность этого американца по сравнению с другими, его оптимизм, воодушевленность, за которыми она угадывала душевную глубину.
Они снова пересекли Тибр у моста Палатино, и поехали назад по этому удивительному, сверкающему городу мимо большого памятника Виктору Эммануилу и дворца Венеции, и зашли в маленькое кафе, и танцевали венские вальсы, и Томми обучал Лени американскому слэнгу, и она с тихой радостью смотрела на широкую улыбку, не сходившую с его лица.
– Ты лучше всех. Поняла? Это значит, что на свете не было такой девушки, как ты. Ты классная девчонка.
Лени торжественно повторила за ним:
– Я классная девчонка.
– А вот тебе другое выражение. Например, когда человек влюблён, он говорит: ‹Девушка, вы меня сразили наповал›. Усекла?
– Усекла,- ответила Лени, точно копируя его интонацию.
– А мне тоже можно ‹наповал›, или это занятие только для джентльменов?
Вальс, в котором они кружились, ощущая полное слияние музыки и движения, совсем затуманил им головы. К тому времени, когда они пошли в знаменитый ресторан у Форума, они уже были влюблены друг в друга. Парочка сидела обнявшись в сырой прохладе грота, окутанная волшебством этого дня, и слушала маленький оркестр – гитару, мандолину и скрипку.
– Слушай,- сказал Томми, когда они выпили с Бенедетто,- давай сразу поставим все точки над i. Я люблю тебя. Я никогда никого больше не полюблю. Я хочу на тебе жениться, сейчас, сразу. Чтобы ты поехала со мной. Я не могу терять тебя. Лени взяла его за руку и сказала:
– О, Томми! Мне кажется, что я тоже очень…- И вдруг глаза её погасли. Она глубоко вздохнула и отпустила его руку. Он понял, что это отбой.
– Так,- сказал он.- Прокол. В чём дело, Лени? У тебя другой парень?
Она глядела испуганно и тревожно.
– О, Томми, я не должна была так себя вести. У нас не то, что у вас. Ведь с давних пор считается, что я буду женой профессора Дзанни. Он папин коллега. Я знаю, что папа очень этого хочет. Здесь совсем другой порядок. Отец – глава семьи. Он не поймёт нас. Особенно теперь, когда у него такие неприятности. О, Томми, я погибаю…
Томми мрачно произнес:
– Ясно. Кто я для вас всех? Пустое место. – Он замолчал и, поймав недоуменный взгляд, сказал: – Не обращай внимания, милая, это я не тебе. Слушай, что за неприятности у твоего отца? Расскажи мне, Лени.
– О, Томми,- снова сказала Лени. – Это всё из-за ‹Отдыхающего бойца›. Ты же его не видел. Папа обнаружил его у одного фонтана. Это – его великое открытие. Таких совершенных бронзовых фигур ещё не находили. Папа писал, что это стиль и манера школы скульптора Праксителя, а времена – императора Тита, Золотой век Римской империи.
– И что же?…
– А то, что один профессор из Неаполя, Гульельмо, опубликовал статью об этой статуе, против папы. У него большой вес в научном мире. Он писал, что она… ну, как это говорят?
Томми присвистнул.
– Я понял. Фальшивка?
– Да, фальшивая, ненастоящая. Три года тому назад судили братьев Мандзини за то, что они сделали, а потом закопали в землю много поддельных статуй. Профессор Гульельмо писал, что статуя моего отца – подделка братьев Мандзини.
– Ну, а разве твоему отцу верят меньше, чем тому профессору?
– Гульельмо очень известен в Италии и сановит. А мы австрийцы. И где доказательства? И что у папы есть, кроме опыта, долгих лет работы?
Томми пожевал нижнюю губу.
– И если твой отец не докажет, что прав, он теряет работу. Замечательно. Ну, а тот малый, за которого тебе полагается выйти… Какая у него позиция в этой игре?
Лени нахмурилась.
– Он ужасно расстроен. Он боится, что профессор Гульельмо может оказаться прав.
– Ну и гусь! – сказал Томми.- И если уйдёт твой отец, он займёт его место.
– О, Томми! – воскликнула Лени.- Как ты догадался?
– Обычная история, малыш.- Он вздохнул.
– И тут на ринг выходит наш герой. Что ж он делает? Ничего. Потому как он всего-навсего тупой репортёришка. До этого места сюжетец недурён.
– Сюжетец, Томми?
– М-да… Парень любит девушку. Отец девушки не любит парня. На самом деле он даже не в курсе, что парень есть. Отец девушки сел в лужу. Гоп-гоп, появляется наш герой на белом коне, спасает отца. Отец говорит: ‹Благословляю вас, дети мои!› Парень получает девушку. Правда, здесь не очень сходится. Ну какой герой из репортёра? Давай уйдем отсюда, Лени, покатаемся. Хочу проветрить мозги.
Они набрали полные карманы сахара для Джиневры. Пьетро Дондоло сидел на козлах, напевая про себя арию из ‹Марты›; пока он кончал её, они покормили лошадь. Пьетро сказал Лени что-то по-итальянски, и они тронулись.
– Куда он нас везёт? – спросил Томми. – Хотя какое это имеет значение в такую ночь!
– Он сказал, что сегодня полнолуние и потому он повезет нас в Колизей.
Эта действительно полная луна светила сквозь каркас Колизея, освещая простой белый крест, на котором умирали христианские мученики. Лени и Томми прошли туда через главный вход, выбирая дорогу между кусками упавших колонн, плит туфа и мраморных карнизов. Огромная раковина древней арены была пустынной, лишь множество огромных колизейских кошек, живших тут же, кишели в ней. Иногда лунный свет выхватывал их глаза, и они мерцали в темноте. Крадущиеся кошачьи тени то казались почти живыми, то застывали вычерченным силуэтом на длинных, обломанных колоннах.
Лени и Томми сидели, прижавшись друг к другу, на круглой, как барабан, плите сломанной колонны, проникаясь древним спокойствием, красотой каменных глыб и силуэтов арок.
Мягко и выразительно Лени начала говорить:
– Здесь, в центре, находится ложе, на котором возлежал император. С этого ложа свисало большое пурпурное покрывало. Патриции и сенаторы сидели согласно своему рангу. На маленькой галерее, выше, сидели куртизанки. Плебс, простой народ, сидел там, на самом верху.
– И мальчишки на галёрке,- прервал Томми.
– Наверно, и тогда у простого парня было не больше шансов заполучить местечко около ринга, чем у нашего какого-нибудь Джонни во время матча.
– В дни, когда палило солнце или лил дождь, поднимали огромный разноцветный тент, который, как крыша, покрывал всю арену.
