Чарльз Диккенс - Сверчок за очагом (пер.Линдегрен)
При этомъ финалѣ чайникъ, побитый окончательно, закипѣлъ ключемъ и былъ снятъ съ огня, потому что кипятокъ полился черезъ край. Тутъ миссисъ Пирибингль кинулась къ дверямъ, гдѣ подъ стукъ колесъ фургона, лошадиный топотъ, мужской голосъ, лай запыхавшейся собаки поднялась настоящая суматоха, еще усугублявшаяся поразительнымъ и таинственнымъ появленіемъ крохотнаго ребенка.
Откуда взялся этотъ младенецъ или какимъ образомъ успѣла схватить его на руки миссисъ Пирибингль въ такой короткій моментъ, я рѣшительно не знаю. Какъ бы то ни было, но живой младенецъ покоился на рукахъ хозяйки дома, и она, повидимому, порядочно гордилась имъ, когда ее нѣжно подвелъ къ огню коренастый мужчина гораздо выше ростомъ и старше самой миссисъ Пирибингль; чтобъ поцѣловать ее, ему пришлось сильно нагнуться. Но она стоила этого труда. Великанъ шести футъ шести дюймовъ, страдающій ломотой въ костяхъ, не полѣнился бы сдѣлать это.
— Боже мой, Джонъ, — сказала хозяйка, — на что ты похожъ!
Дѣйствительно, у него былъ ужасный видъ. Густой туманъ осѣлъ у бѣдняги на рѣсницахъ на подобіе засахаренной изморози; а при свѣтѣ огня обмерзлыя бакенбарды стали отливать радугой.
— Видишь ли, Дотъ, — медленно произнесъ онъ, разматывая шарфъ, надѣтый у него на шеѣ, и грѣя руки у очага;- погода, конечно, не лѣтняя. Значитъ, немудрено, что я такъ промокъ.
— Хотѣлось бы мнѣ, Джонъ, чтобъ ты не называлъ меня «Дотъ!» Я не люблю этого, — подхватила миссисъ Пирибингль такимъ тономъ, который ясно противорѣчилъ ея словамъ.
— А что же ты такое, какъ не Дотъ [1]? — возразилъ Джонъ, съ улыбкой поглядѣвъ на нее сверху внизъ и обнимая ее за талью со всею нѣжностью, на какую была способна его громадная мускулистая рука. Ты точка, а на рукахъ у точки, — тутъ онъ взглянулъ на ребеночка, — нѣтъ, я не скажу, чтобъ не сглазить; но я чуть-чуть было не пошутилъ. Кажется, никогда не случалось мнѣ быть ближе къ шуткѣ.
По его собственному мнѣнію онъ часто бывалъ близокъ то къ тому, то къ другому, «чуть-чуть» не дѣлалъ то того, то другого, этотъ неповоротливый, тихій, честный Джонъ; такой массивный и такой легкій по уму, такой грубый по внѣшности, но мягкій душою, такой скучный въ людяхъ и такой проворный дома; такой тупоголовый и такой добрый. О, мать природа, даруй твоимъ дѣтямъ истинную поэзію сердца, которая таилась въ груди этого фургонщика — между прочимъ онъ былъ только простымъ фургонщикомъ — и тогда мы помиримся съ прозой жизни и будемъ цѣнить истинное достоинство человѣка.
Пріятно было смотрѣть на Дотъ, хорошенькую и миніатюрную, съ ребенкомъ на рукахъ, похожимъ на куколку. Уставившись глазами въ огонь съ кокетливой мечтательностью, она склонила изящную головку на бокъ, чтобы прислониться ею къ широкой груди фургонщика не то съ естественной, не то съ притворной наивностью, полной подкупающей ласки. Пріятно было смотрѣть на него, какъ онъ съ нѣжной неловкостью старался поддержать свою легкую ношу, чтобъ его зрѣлое мужество послужило подходящей опорой цвѣтущей юности жены. Пріятно было наблюдать, какъ Тилли Слоубой, ожидавшая въ глубинѣ комнаты, когда ей отдадутъ малютку, любовалась, (несмотря на свой юный возрастъ), этой группой и стояла съ разинутымъ ртомъ, съ выпученными глазами, вытянувъ голову впередъ, точно упиваясь этимъ зрѣлищемъ. Не менѣе пріятно было наблюдать, какъ Джонъ, фургонщикъ, при упоминаніи жены о ребенкѣ сначала хотѣлъ дотронуться до него, но потомъ отдернулъ руку, точно боясь раздавить малютку, и нагнувшись къ нему смотрѣлъ на него издали съ какой-то недоумѣвающей гордостью, какую обнаружилъ бы пожалуй добродушный, дворовый песъ, еслибъ неожиданно оказался отцомъ молодой канарейки.
— Ну, не красавчикъ ли онъ, Джонъ? Не милашка ли, когда такъ сладко спитъ?
— Конечно, милашка, — подтвердилъ мужъ. — Ужасный милашка. Онъ, кажется, всегда спитъ, не такъ ли?
— Что съ тобою, Джонъ? Разумѣется, нѣтъ!
— Неужели? — произнесъ Джонъ, погружаясь въ раздумье. — А я думалъ, у него глаза всегда закрыты. Алло!
— Какъ это можно, Джонъ! Вѣдь ты пугаешь людей!
— Ребенку вредно закатывать глаза такимъ образомъ, — сказалъ удивленный фургонщикъ, — не правда ли? Гляди, какъ онъ мигаетъ обоими заразъ! А посмотри на его ротъ. Вѣдь онъ разѣваетъ его, какъ золотая и серебряная рыбка.
— Ты не заслуживаешь быть отцомъ, не заслуживаешь, — пристыдила его Дотъ со всею важностью опытной матроны. — Но откуда тебѣ знать, какимъ легкимъ испугамъ подвержены дѣтки, Джонъ! Ты не знаешь ихъ даже по имени, глупый ты человѣкъ!
Переложивъ младенца на лѣвую руку и похлопавъ его по спинкѣ, вѣроятно, для здоровья, она со смѣхомъ ущипнула мужа за ухо.
— Нѣтъ, гдѣ мнѣ знать, — отвѣчалъ Джонъ, снимая съ себя плащъ. — Ты вѣрно говоришь, Дотъ. Я немного смыслю по этой части. Вотъ то, что мнѣ пришлось жестоко бороться съ вѣтромъ сегодня вечеромъ, это я знаю. Онъ дулъ съ сѣверо-востока прямо въ фургонъ всю дорогу домой.
— Бѣдный старина, это вѣрно! — подхватила миссисъ Пирибингль, принимаясь суетиться. — Возьми скорѣе дорогого крошку, Тилли, пока я займусь дѣломъ. Право, я кажется задушила бы его поцѣлуями, еслибъ не было жалко. Отстань отъ меня, пусти, мой милый песъ! Пошелъ, Боксеръ, пошелъ! Дай мнѣ прежде заварить чай, Джонъ; потомъ я помогу тебѣ разбирать свертки, какъ трудолюбивая пчела. «Малютка-пчелка за работой…» и такъ далѣе, какъ тебѣ извѣстно, Джонъ. Училъ ли ты «Малютку-пчелку», когда ходилъ въ школу, Джонъ?
— Ужъ не помню хорошенько, — отвѣчалъ мужъ. — Я былъ очень близокъ къ тому. Но я только испортилъ бы эту басенку.
— Ха, ха! — расхохоталась Дотъ. У нея былъ самый пріятный смѣхъ, какой только можно себѣ представить. — Какой ты, право, у меня милый, старый олухъ, Джонъ!
Не думая оспаривать этого, Джонъ вышелъ во дворъ посмотрѣть, позаботился ли какъ слѣдуетъ о лошади мальчикъ, сновавшій взадъ и впередъ мимо двери и окна съ фонаремъ, точно блуждающій огонекъ. Эта лошадь была такъ жирна, что вы не повѣрили бы мнѣ, еслибъ я описалъ вамъ ея размѣры, и такъ стара, что день ея рожденія затерялся въ туманѣ вѣковъ. Боксеръ, чувствуя, что онъ долженъ безпристрастно оказывать знаки вниманія всей семьѣ, метался изъ дома во дворъ и обратно съ ошеломляющимъ непостоянствомъ; онъ-то бѣгалъ съ отрывистымъ лаемъ вокругъ лошади, когда ее чистили у дверей конюшни, то прикидывался, что хочетъ яростно броситься на свою хозяйку, и внезапно останавливался, то заставлялъ вскрикивать Тилли Слоубой, сидѣвшую въ низкомъ креслѣ близь огня, тыкая мокрой мордой ей въ лицо, то выказывалъ навязчивое любопытство относительно ребенка. Послѣ того Боксеръ принялся ходить вокругъ очага и, наконецъ, легъ, точно расположившись здѣсь на ночлегъ; но немного спустя вскочилъ опять и, поднявъ куцый хвостъ, кинулся во дворъ, словно вспомнивъ, что у него назначено съ кѣмъ-то свиданіе и ему нужно мчаться во всю прыть, чтобъ не опоздать.
— Ну, вотъ и чай заваренъ! — возвѣстила Дотъ, суетясь, какъ ребенокъ, играющій «въ хозяйство». — Вотъ тутъ окорокъ, вотъ масло, поджаренный хлѣбъ и все остальное! Вотъ тебѣ корзина для мелкихъ свертковъ, Джонъ, если они у тебя есть. — Куда ты запропастился, Джонъ? Смотри, не урони дитя подъ рѣшетку Тилли, сдѣлай милость!
Надо замѣтить, что миссъ Слоубой, вопреки ея довольно рѣзкому отвѣту на замѣчаніе хозяйки, обладала рѣдкимъ и удивительнымъ талантомъ ежеминутно попадать въ бѣду со своимъ питомцемъ: уже не разъ его недолгая жизнь подвергалась черезъ нее опасности. Фигура у Тилли была сухопарая, угловатая, такъ что одежда какъ будто угрожала свалиться съ ея острыхъ плечъ, на которыхъ она болталась, какъ на вѣшалкѣ. Костюмъ этой юной лэди былъ замѣчателенъ одной особенностью; нянька любила щеголять въ фланелевомъ корсажѣ блекло-зеленаго цвѣта, зашнурованномъ на спинѣ на подобіе корсета. Вѣчно пяля глаза на окружающіе предметы, всѣмъ восхищаясь, а главное безпрестанно любуясь совершенствами своей хозяйки и ея младенца, миссъ Слоубой, хотя и ошибалась слегка въ своихъ сужденіяхъ, но отдавала должное головѣ и сердцу миссисъ Пирибингль; къ сожалѣнію, нельзя того же сказать о головѣ ребенка, которую она умудрялась то и дѣло приводить въ соприкосновеніе съ дверными косяками, буфетами, перилами лѣстницъ, кроватными столбиками и иными посторонними предметами. Однако все это были честные результаты постояннаго изумленія Тилли Слоубой, которая не могла нарадоваться привѣтливому обхожденію своихъ хозяевъ, какъ и своему житью въ такомъ комфортабельномъ домѣ. Дѣло въ томъ, что у нея не было ни роду, ни племени ни съ отцовской, ни съ материнской стороны, и Тилли воспитывалась насчетъ общественной благотворительности, какъ подкидышъ.
Видъ маленькой миссисъ Пирибингль, вернувшейся со двора вмѣстѣ съ мужемъ и какъ будто помогавшей ему нести корзину, (которую на самомъ дѣлѣ тащилъ онъ самъ), позабавилъ бы васъ почти такъ же, какъ забавлялъ онъ добряка Джона. Пожалуй, эта сцена показалась потѣшной и сверчку, по крайней мѣрѣ, онъ снова принялся трещать во всю мочь.
