Ярослав Гашек - Рассказы, фельетоны, памфлеты 1901-1908
А вскоре возвращался с корзиной бутылок и начинал раздавать прихожанам свое зеленое лесное вино, свое земляничное вино.
Когда они смотрели на его белую голову, на его милое лицо, на трясущуюся от радости бороду, у многих слезы навертывались на глаза. Многие не могли не печалиться при мысли, что же будет, когда старый священник почиет вечным сном под березами и лиственницами домбровицкого кладбища.
Потом в Домбровице пришла зима, а ее пан священник всегда очень страшился. Она была причиной того, что в течение всей весны и лета старый священник молился, чтобы господь бог отпустил ему грехи, которые он совершил за прошедшую зиму и совершит в будущем.
Иногда ему казалось, что молиться впрок все же немного неуместно, но он успокаивал себя мыслью, что господь бог знает, почему так неустойчивы перед соблазном существа человеческие.
Каковы же были грехи, совершенные им зимой? Его зимним грехом было пристрастие к своему зеленому вину.
В зимние вечера он грустил о тех зеленых лесах, по которым любил ходить. И, погружаясь в тепло, идущее от огромной печки, садился перед большой бутылью своего зелья, как бы переносясь в благоухание лета.
Стаканчик возле бутылки то наполнялся красивой зеленой влагой, то снова становился пустым.
Когда первые капли напитка касались губ священника, перед его глазами вставала свежая зелень дубов, елей, берез и проплывали места, красные от обилия зрелых ягод крупной земляники.
Лежащий перед ним молитвенник оставался нераскрытым, и вместо вечерней молитвы в тихой комнате раздавались удивительные звуки, свидетельствующие о том наслаждении, с каким он маленькими глотками пил зеленую искрящуюся влагу.
Старый пан фарарж сидел, пил и думал о зелени лесов, о весне, о лете, и мысли его не прерывались даже тогда, когда внизу недалеко от фары начинали выть волки и раздавались выстрелы, разгоняющие голодных бестий.
Не могла его вывести из такого состояния и сестра (она была моложе его на два года и вела все хозяйство), когда приходила и начинала, упрекать своего брата за грехи, призывая на помощь всех святых, имена которых всплывали в ее уме.
Пан фарарж не говорил ничего, он только кивал белой головой и размышлял об аромате зеленых лесов.
Когда же он направлялся к постели, у него немного кружилась голова, и он затягивал песню о лесных девах и о зеленом вине, так что его сестра-старушка затыкала уши.
На другой день утром он поздно вставал и зарекался, что отныне на этот адский напиток даже не посмотрит. Но ничего не поделаешь! Приходил вечер, в лунном сиянии на улице блестел снег, и снова им овладевала тоска по лету, и снова он опорожнял один стаканчик за другим.
Сколько лет уже день за днем молилась его сестра, чтобы господь бог уберег ее брата от грядущих адских мук, но каждую зиму повторялись вечера, когда молитвенник оставался нетронутым, а стаканчики опорожнялись.
Напрасны были все ее хождения по «святым» местам, напрасно жертвовала она на мессах деньги за своего несчастного брата.
Иногда, размышляя об этом, она начинала горько плакать.
В ее набожных раздумьях представления о муках ада связывались с образом пана фараржа.
Однажды зимой дьявол, как она говорила, особенно преуспел в искушении пана фараржа.
Как-то перед сном священник так громко пел о прекрасных лесных девах, что Юржик Овчина -деревенский стражник, возвращавшийся поздно вечером из корчмы,– остановился перед фарой, и через минуту в ночной тишине послышался дуэт.
Один голос, довольно сильный, но приглушенный толстыми оконными стеклами, принадлежал священнику, другой, более хриплый, голос стражника, так был похож, по-видимому, на вытье волка, что несколько крестьян с ружьями и палками поспешили к фаре, где остановились в изумлении и с такой набожностью стали прислушиваться к пению пана фараржа, распевавшего о лесных девах и о зеленом вине, как если бы это была молитва, возносимая в костеле пресвятой деве Марии.
Когда на следующий день к полудню священник встал с постели, то узнал от своей заплаканной сестры о большом прегрешении, которое вчера вечером он совершил, опять искушенный дьяволом.
И он вновь зарекался, но вечером повторилось то же самое, и снова полдеревни набожно и почтительно, с открытыми ртами, слушали под окнами спальни, как там, наверху, их старый духовный пастырь распевает удивительные песни о зеленом вине и лесных девах.
С той поры такие песнопения стали повторяться, и крестьяне каждый вечер ходили послушать пана фараржа.
Для его сестры настали печальные времена. Всюду она видела адский огонь и однажды, набравшись мужества, дрожащей рукой написала викарию[4] в тарновскую консисторию письмо, в котором просила во имя спасения пана фараржа в Домбровицах явиться с ревизией к ее брату, по-отечески пожурить его и высвободить из сетей и когтей дьявольских.
Она подписала письмо, окропила его слезами и послала в Тарное, ни словом не обмолвившись об этом своему брату.
Прошло несколько дней.
В один прекрасный зимний день перед фарой зазвенели колокольчики, четыре ретивых коня забили копытами по мерзлой земле так, что искры полетели, а из саней вышел достопочтенный тарновский пан викарий, объявив удивленному пану фараржу, что приехал с ревизией.
Молнией пронеслась в голове священника мысль – не проведали ли в Тарнове о его певческих упражнениях,– и он не отважился взглянуть на седого, хотя и более молодого, чем он, викария, который, напротив, очень был учтив со старым седовласым фараржем.
Досточтимый пан викарий выразил свое удовлетворение состоянием костела и после ужина уселся напротив пана фараржа, подыскивая повод, каким бы образом он мог выполнить просьбу сестры священника, которая в это время в соседних покоях усердно молилась.
– Здешние края летом, вероятно, необыкновенно красивы,– начал он после длительного молчания.
– Да, необыкновенно красивы,– печально произнес пан фарарж, поглядывая в угол, где стояла большая бутыль с благочестивой этикеткой.
– Сколько радости приносят вам эти леса летом,– продолжал пан викарий,– а зимой грустно.
И тогда лучше всего сидеть у теплой печки и читать молитвенник. Прекрасно читаются размышления святого Августина и отцов церкви. Тогда уже не страшно никакое дьявольское искушение. Брат мой, я привез с собой несколько книг о вечной жизни и замечательные рассуждения святого Августина. Лучше всего это читать по вечерам два-три раза. Сейчас я их принесу.
С этими словами он удалился в соседнюю комнату.
Священник после его ухода что-то смекнул, подскочил к бутылке и отведал своего волшебного напитка.
Когда достопочтенный викарий вернулся с грудой книг в руках, пан фарарж снова уже спокойно сидел на своем месте, набожно уставившись в потолок.
– Вот здесь то чтение, которое возносит душу читающего к иным мирам и которое отгоняет все дурные мысли,– сказал пан викарий, раскладывая перед фараржем книги, и спустя некоторое время добавил:
– Тут у вас такой аромат, как будто бы влились сюда запахи леса.
– Это мое «Лесное вино, вино земляничное»,– радостно вырвалось у пана фараржа, и, не дожидаясь ответа, он наполнил зеленым напитком два стаканчика и чокнулся со сконфуженным паном викарием.
Они опорожнили стаканчики.
– Не правда ли, необыкновенный вкус? – спросил сияющий пан фарарж, видя, как пан викарий причмокивает. – Еще одну, не так ли?
И снова опорожнились стаканчики.
– Необыкновенно! Кажется, что человек бродит летом по лесу и впитывает в себя благоухание лета,– мечтательно, со вздохом промолвил ревизор.
У священника блестели глаза, когда он рассказывал о своем изделии, о детище своего разума, экстракте своих мыслей.
При этом оба всякий раз отведывали зеленый напиток, и досточтимый викарий перед каждым новым стаканчиком шептал: «Multum nocet, multum no-cet»[5],– совершенно забыв о цели своего посещения, о дьяволе, о святом Августине и о святых отцах.
Когда же вечером крестьяне по обыкновению собрались перед фарой, они к своему изумлению услышали, что из спальни пана фараржа доносятся звуки пески о лесных девах и о зеленом вине, распеваемой не одним, а двумя голосами, причем тот, второй, незнакомый голос был намного сильнее...
О дальнейшем я умолчу. Добавлю только, что это был первый, но далеко не последний визит и что когда досточтимый тарновский пан викарий, вернувшись на третий день домой, развернул большую бутылку «Лесного вина, вина земляничного», то, к своему удивлению, обнаружил, что оберткой ей послужило несколько страниц книги, святого Августина и святых отцов.
«Лесное вино, вино земляничное» снискало домбровицкому пану фараржу бессмертную славу.
