Эрнест Хемингуэй - Рассказы. Прощай, оружие! Пятая колонна. Старик и море
Особое место в сборнике занимает «Очень короткий рассказ». Сам Хемингуэй во время пребывания в госпитале в Италии пережил подобный роман с медсестрой Агнессой фон Куровски, которая обещала выйти за него замуж, но не сдержала своего обещания. Конец рассказа был им нарочито огрублен. Этот любовный сюжет интересен главным образом тем, что впоследствии он разрастется, обогатится новым опытом писателя, новыми мыслями и превратится в сюжет романа «Прощай, оружие!».
В двух рассказах — «Дома» и «На Биг-Ривер» — Хемингуэй исследовал духовное состояние солдата, вернувшегося домой, смятение человека, который не может найти своего места в жизни, драму возникшей пропасти между сыном и родителями — все то, что пришлось пережить самому Хемингуэю. В рассказе «На Биг-Ривер» ни словом не упоминается о том, что герой его вернулся с войны, но вся атмосфера рассказа, настроение героя подсказывают читателю, что этот человек вернулся именно с войны, вернулся душевно травмированный и теперь жаждет обрести покой в привычном ему по прошлому окружении природы.
Часть рассказов сборника была посвящена теме, которая позже займет серьезное место в творчестве Хемингуэя — теме американских экспатриантов, обосновавшихся во Франции.
Рядом с этими большими рассказами, перебивая их, возникают в сборнике миниатюры — осколочное видение окружающего жестокого мира, с войнами, убийствами, насильственной смертью. Это смерть на войне, это казнь в американской тюрьме, это смерть на корриде, это расстрел шести греческих министров, убийство двух воришек полицейскими, наконец, потрясающее по силе и выразительности описание исхода мирного греческого населения из Фракии. И весь этот калейдоскоп смертей венчало название сборника, иронически вырывавшее слова «в наше время» из текста молитвы «Даруй нам мир в наше время, о, господи!».
Хемингуэй полагал, что писать честно о жизни — это значит писать и о смерти, ибо, как он впоследствии утверждал, «я считал, что жизнь — это вообще трагедия, исход которой предрешен».
Смерть интересовала Хемингуэя и как художника. Годы спустя он объяснял: «Я тогда учился писать и начинал писать о самых простых вещах, а одно из самых простых и самых существенных явлений — насильственная смерть… Я читал много книг, в которых у автора вместо описания смерти получалась просто клякса, и, по-моему, причина кроется в том, что либо автор никогда близко не видел смерти, либо в ту минуту мысленно или фактически закрывал глаза, как это сделал бы тот, кто увидел бы, что поезд наезжает на ребенка и что уже ничем помочь нельзя». Один из творческих принципов Хемингуэя заключался в том, что нельзя закрывать глаза на трагическое в жизни, каким бы страшным оно ни казалось.
Уже в сборнике «В наше время» четко проявились характерные черты хемингуэевского стиля — предельная сжатость языка, выпуклость, зримость описаний, обнаженность слова, необычный диалог, идущий, казалось бы, по поверхности, но содержащий в себе глубокий и многозначный подтекст, умение опускать в рассказе необязательное. Имея в виду рассказ «Не в сезон», Хемингуэй писал: «Я опустил настоящий конец, заключавшийся в том, что старик повесился. Я опустил его согласно своей новой теории: можно опускать что угодно при условии, если ты знаешь, что опускаешь, тогда это лишь укрепляет сюжет, и читатель чувствует, что за написанным есть что-то, еще не раскрытое».
Если в сборнике «В наше время» явственно проступала мысль о том, что человеческая жизнь — это трагедия, исход которой предрешен, то неизбежно перед писателем должен был встать вопрос о позиции человека, о нормах его этического поведения. Эта проблема всегда будет волновать Хемингуэя, и на разных этапах своего творчества он будет по-разному отвечать на этот кардинальный нравственный вопрос.
В начале своей литературной деятельности в 20-е годы Хемингуэй не видел в жизни никаких позитивных моральных ценностей. Нужен был какой-то якорь, хотя бы соломинка, за которую можно было бы схватиться. И Хемингуэй нашел для себя такую соломинку — он выработал свой «моральный кодекс». Смысл этого кодекса заключался в том, что раз человек в жизни обречен на поражение, единственное, что ему остается, чтобы сохранить свое человеческое достоинство, это быть мужественным, не поддаваться обстоятельствам, соблюдать, как в спорте, правила «честной игры».
Впервые Хемингуэй попытался воплотить эту мысль в написанном вскоре после завершения работы над сборником «В наше время» рассказе «Непобежденный» (1924). Это рассказ о стареющем матадоре, который хочет во что бы то ни стало доказать, что он еще может быть матадором, еще может убивать быков. Идея рассказа заложена в самом его названии, она заключается в том, что, даже терпя поражение, человек может остаться непобежденным.
Характерно, что героем этого рассказа Хемингуэй избрал человека из мира в достаточной степени условного — бой быков при всем том, что ставкой там является жизнь, все-таки только игра.
В каком-то аспекте — но уже гораздо более жизненном — эта мысль, что человек не должен сдаваться, не должен капитулировать, какие бы удары ему ни наносились, занимала Хемингуэя, когда он писал свой первый роман, принесший ему мировую славу, «И восходит солнце» (1926). Именно в эпиграфе к этому роману Хемингуэй привел ставшие знаменитыми слова о «потерянном поколении». Действительно, это был роман о людях, на которых лежит проклятье прошедшей войны, которую Хемингуэй не раз называл «самой колоссальной, плохо организованной бойней, какая только была на земле», о тех, кто остались живы, но поняли, что были обмануты, что пышные лозунги, призывавшие их умирать за «демократию», «родину», оказались красивой ложью, о людях, которые растерялись, утратя старые иллюзии и не обретя новых и, опустошенные, стали прожигать свою жизнь, разменивать ее в пьянстве, разврате, поисках острых ощущений.
Этих людей Хемингуэй знал до тонкостей, он ведь и сам в какой-то мере был из их среды — с той только разницей, и весьма существенной, что у него была точка опоры в этой жизни — творчество. И эту драгоценную черту он дал и своему герою, журналисту Джейку Барнсу, который, живя с тяжелой психической травмой, оставленной ему войной, не капитулирует перед жизнью, не плывет по течению, сохраняет свое человеческое достоинство, продолжая работать, писать.
После шумного успеха романа «И восходит солнце» критика поспешила объявить Хемингуэя певцом «потерянного поколения», что было глубоко неверно — он не воспевал этих опустошенных людей, он просто описал их такими, какими они были, но при этом он противопоставил им своего героя, так же как сам он противостоял своей среде. Но такой точки опоры ему было недостаточно — ему предстояло еще найти незыблемые ценности, нечто, не поддающееся моральной девальвации. Прообразом этого стала в романе природа, земля, которая «пребывает вовеки». В письме своему редактору М. Перкинсу по поводу романа «И восходит солнце» Хемингуэй писал, что «любит землю и восторгается ею, но ни в грош не ставит свое поколение и его суету сует». Эта книга, писал он, должна быть не «пустой и горькой сатирой, а проклятой трагедией, где земля остается вечной, как герой».
Поиск человеком незыблемых ценностей в этом враждебном мире, где смерть подстерегает на каждом шагу, продолжал волновать Хемингуэя и получил своеобразное отражение в рассказе «В чужой стране» (1926). Итальянский майор в разговоре с героем рассказа говорит ему, что человек не должен жениться: «Если уж человеку суждено все терять, он не должен еще и это ставить на карту. Он должен найти то, чего нельзя потерять». Потом герой узнает, что у майора неожиданно от воспаления легких умерла жена, на которой он женился только после того, как был окончательно признан негодным для военной службы.
Тема зыбкости человеческого счастья становится центральной темой романа «Прощай, оружие!». Но на сей раз эта тема решалась писателем не камерно, а на фоне события огромного исторического масштаба — первой мировой войны.
В этот роман Хемингуэй вложил всю свою ненависть к бессмысленной и жестокой войне, где «жертвы очень напоминали чикагские бойни, только мясо здесь просто зарывали в землю». И бесчеловечность, антигуманность этой бойни становится особенно рельефной, когда в атмосфере крови, страданий, гибели тысяч людей расцветает светлое чувство любви между американским лейтенантом Фредериком Генри и медицинской сестрой англичанкой Кэтрин Баркли. Их любовь пронизана ощущением трагизма. Кэтрин признается своему возлюбленному: «Мне кажется, с нами случится все самое ужасное». Их только двое в этом мире, и весь мир против них. Кэтрин так и говорит. «Ведь мы с тобой только вдвоем против всех остальных в мире. Если что-нибудь встанет между нами, мы пропали, они нас схватят». Ощущением трагедии охвачены и другие герои романа. Фронтовой друг Генри, военный врач итальянец Ринальди, человек, обороняющийся от этого мира цинизмом, говорит о войне: «Так нельзя. Говорят вам: так нельзя. Мрак и пустота, и больше ничего нет. Больше ничего нет, слышите?» Ими всеми владеет сознание безумия, охватившего мир. Ринальди высказывает эту мысль наиболее ярко — имея в виду сифилис, он говорит: «Это у всего мира».
