Евгений Чириков - Юность
«Юность» носит отчасти автобиографический характер.
Начало романа — юность героя, его первые переживания, учение, его первая любовь к белокурой Зое. Всё это, видимо, списано с натуры. Романтика переживания сочетается у Чирикова с чувством юмора, ирония, часто над самим собой, типична для повествовательной его манеры. Автобиографична и та часть романа, где описывается жизнь в тюрьме. Тут сказывается опыт политического «преступника», испытавшего все фазы тюремного сидения, допросы жандармов, а также всю «романтику» заключения, которое, как это ни странно, становится даже привлекательным в воспоминаниях почти всех, подвергшихся в свое время политическим преследованиям в эпоху царской охранки. В наши дни, когда жестокость аппарата сыска дошла до предела, имеющего подобие себе только в истории испанской инквизиции, подобные описания «ужасов» царского застенка кажутся просто умилительными. Моментами начинает казаться, что ведется допрос не студента, не юнца-революционера, а самого жандармского полковника, а ответы подследственного звучат больше обвинительной речью прокурора, на которую следуют робкие ответы смущенного представителя власти.
С большим интересом читаются описания перестукивания арестантов, тот внутренний быт тюрьмы, который описывался большею частью протокольно, не считая разумеется книги Достоевского, и который у Чирикова изложен в форме художественно-беллетристической. Всё рассказанное Е. Н. Чириковым о пребывании в тюрьме списано с натуры. Это видно из того, что один из сидящих в тюрьме, близкий друг автора, даже назван его настоящим именем. Это один из «преступников» — Касьянов.
Но бытовая картина романа «Юность» является только фоном для психологически сложной темы развертывающихся в романе событий.
В образах двух героинь «Юности» автор утверждает борьбу добра со злом, светлой облагораживающей силы любви со «зверем из бездны», разъедающим душу и поражающим героя, доведя его до полного морального разложения. Убедительность романа в отсутствии условных героев, выдуманных или сочиненных фигур. Черное, описанное в романе, действительно черно, белое же ослепительно в своей чистоте. Краски художника натуральны, переживания жизненны. Роман «Юность», сквозь годы, прошедшие после его написания, донес до наших дней веру в торжество правды, в красоту душевной ясности, в очищающую любовь, терпящую муки, но не побежденную. Читая роман «Юность», невольно поддаешься чувству веры в живые слова очищения, столь необходимые в наши мрачные дни.
Уход в эмиграцию не изменил душевного облика Чирикова, а как бы еще ярче определил его позицию писателя и человека. Идеалист по природе, он, с неугасимой юношеской энергией, с неукротимой страстностью, осудил пришельцев-большевиков.
Да мог ли иначе чувствовать этот человек высоких гуманистических стремлений, до конца сохранивший веру в свободу, в торжество правды, в лучшие идеалы русской интеллигенции, ярким представителем которой он был.
Сейчас имя Чирикова знает не только русский читатель. Его романы «Опустошенная душа» и «Юность» изданы на французском языке. По-немецки вышли — «Мой роман» и «Красный паяц», на английский переведен «Марька из Ямы». Почти все произведения Чирикова вышли на чешском языке, а также переведены на многие другие славянские языки. На лекциях по русской литературе студенты Колумбийского университета знакомятся с типом русского студента восьмидесятых годов по произведениям Чирикова, а его рассказами американская молодежь, изучающая русский язык, увлекается по старым, сохранившимся в библиотеках, сборникам «Знания».
Евгений Николаевич Чириков скончался 18 января 1932 года в Праге. Оставленное им литературное наследство представляет огромную культурную и историческую ценность.
В некрологе, посвященном Чирикову и напечатанном в «Новом русском слове» после смерти писателя, критик Петр Пильский писал: «Оставленное Чириковым литературное наследство не должно быть забыто, не может быть утрачено, его не надо хоронить, им не следует пренебречь».
Изданием романа «Юность» сделан этот первый шаг по пути к восстановлению и сохранению творений пламенного борца за лучшие стремления народа, которому Е. Н. Чириков отдал всю свою любовь и весь свой талант писателя.
Л. Камышников
ЮНОСТЬ
Светлому спутнику моей жизни, Валентине Георгиевне Чириковой, посвящаю я эту книгу.
Автор…Одна была белая, другая — черная. День и ночь. Радость и страдание… Впрочем, где кончается радость и начинается страдание? Ах, любовь на заре жизни, твоя радость полна страданий и твои страдания полны радости! Грустная радость и сладкие страдания…
I
Однажды весенним утром я сидел в укромном уголке городского сада и готовился на аттестат зрелости. Весна была в полном разгаре: цвела черемуха и распускалась сирень; листья на деревьях еще не успели пропитаться пылью и казались только что выкрашенными и покрытыми лаком; по изумрудным лужайкам, над желтыми цветами, трепыхались первые бабочки, а в чаще кустов воробьи озабоченно переговаривались о грядущих хлопотах по устройству своих семейных очагов. Ликующее солнце не успело еще выпить росу на траве и листьях, и долговязые тени еще перерезали дорожки сада и давали свежую, ароматную прохладу…
Здесь, в глухом углу сада, было тихо и безлюдно; шум просыпающегося города долетал сюда смягченным и не мешал думать и прислушиваться к ласковому шелесту листочков и к пугливым тайнам своей души, где звенела радость жизни и первых предчувствий юной любви. Мелодичный благовест далекой церкви и кудахтанье снесшейся где-то курицы, ласковый шопот листвы и солнечные пятна по дорожкам уносили душу в царство неясных и ленивых мечтаний и сливались в один общий радостный гимн жизни, который пела ей вся обновленная природа…
Какая это радость чувствовать жизнь и не знать, не думать, зачем живешь на свете! Зачем растут черемуха и сирень, зачем они цветут и кружат голову своим сладким ароматом? Зачем восторженно кричит снесшаяся курица, оповещая весь мир о радостном событии? Зачем трепещет крылышками бабочка над молодой шелковой травкой?.. Почему так радостно замирает сердце, когда я слышу чьи-то приближающиеся шаги на дорожке?.. Не знаю и не хочу знать. Душу ласкает тихая, нежная радость какого-то неясного ожидания, и только один вопрос омрачает эту радость: зачем устроен аттестат зрелости?..
Через три дня — экзамены по истории и географии. Непролазная лень в теле и скорбь в мозгах. Так прекрасна в весеннем наряде земля и так невыразимо скучна география!..
— Амстердам, Гарлем, Саардам, Гага, Лейден, Роттердам… — шепчут губы и в сонливой фантазии рождаются и громоздко шевелятся с этими названиями не то какие-то допотопные чудовища, не то какие-то зловещие враждебные слова. Никогда не был в этих городах; может быть, это — красивые города, ласкающие взор своим видом, а теперь я ненавижу их и они представляются мне чудовищами. Широко раскрывается рот для позевоты; ленивая истома заставляет расслабленно так потягиваться и, закрыв глаза, прислушиваться к восторженному кудахтанию курицы…
— Амстердам… дам, дам, дам… Чьи это шаги заставили вздрогнуть мое сердце и тревожно раскрыть глаза? Да, ты, сердце, не обмануло: опять — та же гимназистка, опять с книгой… Тоже готовится к экзаменам…
— Амстердам, Гарлем, Саардам…
Высокая, стройная… Две тяжелых косы… Гордая походка. Похожа на Маргариту. Поскрипывает башмачок, на песке остается отпечаток ножки. Лениво везет за собою зонтик, протягивая тонкую нить по дорожке. Даже не взглянула, словно меня и не было на лавочке. Откуда взялась? Вчера увидал в первый раз. Гордая. А косы-то!..
— Да… Амстердам, Гарлем, Саардам, Гага, Лейден, Роттердам!..
Чувствовало сердце, что увижу… Красивая! Словно ветка распустившейся сирени. Прошла, а все еще остается на душе какая-то паутина блеснувшей красоты и радости… Тянет смотреть вслед… Оглянется или нет?.. Оглянулась! Посижу: может быть, сделает круг и пройдет еще раз…
— Амстердам, Гарлем, Саардам, Гага, Гага, Гага… Ох, Господи!
И опять — в светлом платье. Золотистые волосы… Желтые туфли… Соломенная шляпа… Как пастушка!.. Вся она какая-то белая. А глаза — как небо. Глаза — васильки…
Закрываю глаза и предо мною рисуется поле, рожь, васильки… Ласковый ветерок обвевает щеки, осторожно гладит под шляпой волосы, нашептывает о чем-то отрадном, кротком и близком…. О чем? Об этой девушке… Какая она красивая, тихая, как это весеннее утро, кроткая и лучезарная! Ах, если бы услыхать ее голос! Не идет. Неужели ушла?..
— Амстердам, Гарлем, Саардам…
Встал и пошел деловым шагом в сторону, куда ушла девушка… Дорожка круто сворачивала влево, и когда я, покорный ее воле, свернул за густые кусты сирени, — в глазах мелькнуло яркое белое пятно: на низенькой лавочке с раскрытой, позабытой книгой на коленях сидела девушка, та самая, которая…
