Оноре Бальзак - Патология общественной жизни
Элегантная жизнь есть совершенство внешнего убранства жизни;
или:
искусство по-умному тратить деньги;
или:
наука, которая учит нас делать все не так, как другие, оставаясь при этом похожими на других;
или еще лучше:
изящество во всем, что находится в нас и вокруг нас;
логичнее же всего было бы сказать вот как:
умение с пользой для своей репутации распоряжаться своим состоянием.
По мнению нашего почтенного друга А-Я[11], элегантность есть
благородство, которое человек сообщает вещам.
По мнению П.-Т. Смита[12],
элегантная жизнь — это то, что оплодотворяет нашу промышленность.
По мнению г-на Жакото[13], трактат об элегантной жизни бесполезен ввиду того, что его уже написал Фенелон[14] (см. в «Телемахе» главу «Салентская конституция»).
Г-н Кузен[15] дал более возвышенное толкование:
«Деятельность разума, неизбежно сопровождающаяся деятельностью чувств, воображения и сердца, которая, вкупе с изначальными установлениями и непосредственно-животными озарениями, окрашивает жизнь в свои цвета»
(обратитесь к «Курсу истории философии», с. 44, и судите сами, не являются ли слова «Элегантная жизнь» разгадкой этого ребуса).
Согласно учению Сен-Симона,
элегантная жизнь — самая тяжкая болезнь, от которой может страдать общество, потому что «большое состояние есть воровство»[16].
По мнению Шодрюка[17],
она — смесь пустяков с нелепостями.
Все эти частные определения, перефразирующие наш афоризм III, объясняют, что такое элегантная жизнь, однако понятие это связано, на наш взгляд, с вопросами куда более важными; так что, раз уж мы обещали ограничить тему, придется для этого ее развить.
Народ богачей — несбыточная политическая утопия. Любая нация состояла и будет состоять из людей, которые производят, и людей, которые потребляют. Как же выходит, что тот, кто сеет, поливает и собирает урожай, ест меньше всех? Разгадать эту загадку нетрудно, хотя многим людям угодно видеть в ней великую тайну бытия. Быть может, мы разъясним этот вопрос позже, когда дойдем до конца пути, которым следует человечество. Пока что, рискуя быть обвиненными в аристократизме, скажем прямо, что человек, стоящий на нижней ступеньке общественной иерархии, имеет не больше прав требовать у Бога отчета в своей судьбе, чем устрица.
Это философское и одновременно исполненное христианского духа замечание, несомненно, разрешит недоумения всех тех, кто хоть немного разбирается в конституциях, а поскольку мы обращаемся именно к ним, продолжим наши рассуждения.
С тех пор как существует общество, правительство всегда играло роль страхового полиса для богачей против бедняков. Междоусобная война, являющаяся плодом этого неравенства, разжигает во всех цивилизованных людях страсть к преуспеянию — слово, которое каждый трактует по-своему; никто не желает принадлежать к сословию страдающему и притесняемому: так возникают знать, аристократия, социальные знаки отличия, царедворцы и куртизанки.
Но важнейшее следствие этого рода лихорадки, которая выражается в том, что человек повсюду видит ярмарочные шесты с призом на верхушке и сокрушается, что взобрался всего на четверть, на треть или на половину их высоты, — важнейшее следствие состоит, само собой разумеется, в том, что лихорадка эта порождает чрезмерное самолюбие и тщеславие. А поскольку тщеславие — не что иное, как искусство всякий день наряжаться по-праздничному, люди почувствовали потребность обзавестись знаками своего могущества, которые оповещали бы прохожих о том, как высоко забрались их владельцы по шесту с призом, до вершины которого добираются одни короли. Вот отчего гербы, ливреи, капюшоны, длинные волосы, красные каблуки, митры, голубятни и флюгера на голубятнях[18], подушечки для молитвы[19], запах ладана, дворянские частицы, орденские ленты, царские венцы, мушки, румяна, короны, башмаки с загнутым носком, бархатные шапочки, длинные просторные плащи, беличий мех[20], пурпур, шпоры и т. д. и т. п. в ту или иную пору становились вещными знаками того, сколько у человека досуга, сколько прихотей он имеет право удовлетворить, сколько людей, денег, мыслей, трудов может пустить на ветер. В те времена прохожий мог сразу отличить человека праздного от трудяги, цифру от нуля.
Но внезапно разразилась революция и мощной рукой смела весь этот четырнадцативековой гардероб, оставив на его месте лишь бумажные деньги. Это привело к одному из самых страшных несчастий, какие могут постигнуть нацию. Трудящимся людям надоело работать за всех; они вознамерились разделить и тяготы и доходы поровну с незадачливыми богачами, которые только и умеют, что тешиться собственным бездельем!..
Весь мир следил за этой борьбой и видел, как самые ярые приверженцы новой системы, стоило им превратиться из тружеников в бездельников, стали ратовать за ее упразднение, объявлять ее пагубной, неразумной и нелепой.
И вот все вновь встало на свои места, общество вновь обаронилось, ографилось[21], олентилось, а обязанность сообщать бедному люду то, о чем его некогда извещали геральдические львы, легла на петушиные перья. Отойди от меня, сатана!..[22] Прочь с дороги, штафирки[23]! Франция, страна в высшей степени философическая, проверив таким образом доброкачественность, полезность и надежность старой системы, на которой зиждутся нации, благодаря нескольким военным вернулась к тому принципу, которым руководствовался Господь, когда создал не только горы, но и долы, не только дубы, но и злаки.
В благословенном 1804 году[24], как и в году 1120-м, было признано, что мужчинам и женщинам бесконечно приятно думать, глядя на своих сограждан: «Я выше их; я втаптываю их в грязь, я защищаю их, я правлю ими, и всякий ясно видит, что я ими правлю, защищаю их и втаптываю в грязь, ибо человек, правящий другими, защищающий их и втаптывающий в грязь, говорит, ест, ходит, спит, кашляет, одевается, развлекается не так, как люди, обливаемые грязью, защищаемые и управляемые».
Так возникла ЭЛЕГАНТНАЯ ЖИЗНЬ!..
Она явилась на свет блестящая, новая и старая одновременно, юная, гордая, разряженная в пух и прах, одобренная, исправленная, дополненная и преображенная этим замечательно нравственным, религиозным, монархическим, литературным, конституционным, эгоистическим монологом:
«Я втаптываю их в грязь, я защищаю, я... и т. д.»
Ибо принципы, по которым живут люди, обладающие талантом, властью или деньгами, никогда не будут похожи на принципы жизни заурядной.
А кому же хочется быть заурядным!
Посему элегантная жизнь есть не что иное, как школа хороших манер.
Теперь мы, кажется, ограничили тему и так же умело поставили вопрос, как его милость граф Равез[25], вздумай он обсуждать сию проблему на заседании избранной на семилетний срок палаты.
Но какие же разряды людей живут по законам элегантной жизни, и все ли праздные люди способны следовать ее принципам?
Вот два афоризма, призванные разрешить сомнения и послужить отправной точкой для наших дальнейших фешенебельных наблюдений.
VII. Единственный полноправный носитель элегантности — кентавр, человек в тильбюри.
VIII. Чтобы вести элегантную жизнь, мало стать или родиться богатым. Надо обладать чувством элегантности.
Еще Солон говорил[26]: «Не называй себя государем, если не научился быть им».
Глава II
О чувстве элегантности
Только уяснив до конца, в чем сущность социального прогресса, можно проникнуться чувством элегантности. Разве не является элегантная жизнь выражением новых отношений и нужд, существующих в молодом, но уже возмужавшем обществе? Следовательно, чтобы объяснить всему миру, что такое элегантность, необходимо рассмотреть по порядку те причины, которые привели к расцвету элегантной жизни.
Первой и самой главной причиной является революция: ибо до революции элегантной жизни не существовало. В самом деле, в былые времена благородный сеньор жил как ему заблагорассудится и неизменно оставался существом исключительным. Щеголям того времени заменой изысков нашей фешенебельной жизни служили придворные церемонии. Впрочем, придворный этикет возник лишь при Екатерине Медичи. Две наши королевы-итальянки[27] привезли во Францию утонченную роскошь, грациозные манеры и сказочные туалеты. Дело, начатое Екатериной, которая ввела при дворе этикет (см. ее письма к Карлу IX) и окружила трон людьми выдающегося ума, продолжили королевы-испанки[28], благодаря которым французский двор сделался судьей и ценителем ухищрений, придуманных маврами и итальянцами.
