Оноре Бальзак - Патология общественной жизни
Обзор книги Оноре Бальзак - Патология общественной жизни
Оноре де Бальзак
Патология общественной жизни
ТРАКТАТ ОБ ЭЛЕГАНТНОЙ ЖИЗНИ
Часть первая
Общие положения
Mens agitat molem[1].
ВергилийУм человека проявляется в том, как он держит трость.
Фешенебельный переводГлава I
Пролегомены
Цивилизация разделила людей на три основных типа... Мы могли бы расписать наши категории в стиле г-на Шарля Дюпена[2], но в христианской философии не место шарлатанству, поэтому мы не станем смешивать алгебру с живописью и попытаемся посвятить даже наших противников, тех, кто носят сапоги с отворотами[3], в самые сокровенные глубины учения об элегантности.
Итак, общество делится на три разряда:
люди, которые трудятся;
люди, которые мыслят;
люди, которые ничего не делают.
Отсюда следует, что, идет ли речь о поэтической истории странствующего художника или об унылой и навевающей сон истории конституционного монарха, образов жизни существует только три:
жизнь трудовая;
жизнь богемная;
жизнь элегантная.
§ 1. О жизни трудовой
Трудовая жизнь однообразна. Пуская в ход десять пальцев, человек предрешает свою судьбу; он превращается в орудие и, как бы человеколюбивы мы ни были, восхищение наше вызывает не труженик, но плоды его труда. Млея перед грудами камней, мы редко вспоминаем о тех, кто их нагромоздил, а если и вспоминаем, то лишь затем, чтобы унизить этих людей своей жалостью; архитектора мы еще согласны назвать мыслителем, рабочие же представляются нам не более чем лебедками, и ценим мы их не больше, чем тачки, лопаты или кирки.
Справедливо ли это? Вполне. Работающие люди похожи друг на друга, словно паровые машины; они лишены индивидуальных черт. Человек-инструмент — своего рода социальный нуль, а сколько нулей рядом ни поставь, без цифры более внушительной никакого числа не получится.
Пахарь, каменщик, солдат суть элементы одного и того же множества, сегменты одного и того же круга, одно и то же орудие труда, только с разными рукоятками. Люди эти ложатся и встают с солнцем; одни просыпаются, когда пропоет петух, другие — когда затрубят зорю; на одних — первые попавшиеся лохмотья, на других — два локтя серого сукна да сапоги; и те и другие едят самую грубую пищу; круглый год одни рубят лес, а другие — людей, одни собирают фасоль, а другие — сабельные удары. Кажется, будто для всех этих людей работа — загадка, разгадку которой они ищут до последнего дня жизни. Довольно часто единственной наградой за тяжкий труд становится для них возможность на склоне лет спокойно сидеть на пороге своей хижины под пыльным кустом бузины и не бояться, что лакей скажет им:
— Поди прочь! У нас подают только по понедельникам.
Для всех этих несчастных верх благополучия — хлеб в закромах, а верх элегантности — сундук со старым тряпьем.
Мелкий торговец, младший лейтенант, письмоводитель стоят в иерархии трудовой жизни на ступеньку выше, но и их существование отмечено печатью заурядности. Все тот же труд и все та же лебедка — только механизм у нее чуть сложнее и требует чуть больше ума.
Портной в представлении этих людей — не художник, а безжалостный обирала; они злоупотребляют пристегивающимися воротничками, за всякое излишество в одежде бранят себя, как будто обобрали своих заимодавцев, и ездят по будням в фиакре, а на похороны или свадьбу — в наемной карете.
В отличие от рабочих деньги они копят не только для того, чтобы иметь на старости лет кусок хлеба и крышу над головой; впрочем, и эти трудолюбивые пчелы недалеко ушли в своих чаяниях: предел их мечтаний — холодная каморка в пятом этаже на улице Бушра, капот и грубые перкалевые перчатки для жены, серая шляпа и маленькая чашечка кофе для мужа, учеба в Сен-Дени[4] для детей и два раза в неделю кусок вареного мяса с петрушкой для всей семьи. Ни полные нули, ни целые числа, подобные создания — своего рода десятичные дроби.
В этом мире скорби[5] верх блаженства — пенсион да какие-нибудь процентные бумаги, а верх элегантности — гардины с бахромой, кровать с изогнутой спинкой и канделябры под стеклянным колпаком.
Если мы поднимемся по социальной лестнице, которую трудящиеся люди одолевают, раскачиваясь, словно юнга на снастях большого корабля, еще на несколько ступенек, взору нашему предстанут врач, кюре, адвокат, нотариус, мелкий чиновник, крупный торговец, небогатый помещик, старший офицер и проч.
Люди эти суть чудесно отлаженные механизмы, у которых насосы, цепи, маятники и все тщательно подогнанные, отшлифованные, смазанные винтики скрыты под должным образом расшитыми чехлами. Однако жизнь их — жизнь белки в колесе; мысли их далеки от мыслей свободного творца. Эти господа ежедневно совершают положенное число оборотов, сверяясь с записями в календаре. Записные книжки заменяют беднягам тех цепных псов[6], которые в свое время донимали их в коллеже, и постоянно напоминают им, что они рабы самого капризного и неблагодарного из тиранов.
Достигнув возраста, когда можно уйти на покой, они полностью утрачивают чувство фешенебельности[7]; элегантность им заказана. Они выезжают на прогулку в коляске с шаткой подножкой, которая рано или поздно с треском разваливается, как у знаменитого Порталя[8]. Они по сей день питают страсть к кашемиру; жены их обвешивают себя брильянтами, но за роскошью у них всегда различимы бережливость и прижимистость, а над привратницкой непременно висит табличка: «Обращайтесь к привратнику». Если эти люди и представляют собою цифры, то никак не крупнее единицы.
Для выскочек, принадлежащих к этому разряду, верх успеха — получение титула барона, а верх элегантности — ливрейный лакей на запятках и ложа в Комической Опере.
На сем список людей трудящихся кончается. Крупный чиновник, прелат, генерал, крупный землевладелец, министр, слуга[9] и государь входят в категорию бездельников; они живут элегантной жизнью.
Закончив это безрадостное анатомирование общества, философ проникается таким отвращением к предрассудкам, из-за которых люди шарахаются друг от друга, словно от ядовитых змей, что начинает уговаривать самого себя: народ не выбирают, а принимают как он есть...
Приведенный обзор общества в целом поможет читателю понять наши первые афоризмы, звучащие следующим образом:
I. Цель цивилизованной жизни — досуг.
II. Абсолютный досуг порождает сплин.
III. Элегантная жизнь в широком смысле слова есть искусство одухотворять досуг.
IV. Человек, привыкший к труду, не в силах постичь, что такое элегантная жизнь.
V. Вывод. Чтобы стать элегантным, надо обрести право наслаждаться досугом, минуя труд: иными словами, выиграть крупную сумму в лотерею, родиться сыном миллионера, князем или счастливчиком, который, ничего не делая, занимает несколько должностей сразу.
§ 2. О жизни богемной
Художник — исключение: для него праздность — это работа, а работа — отдых; он то элегантен, то небрежен в одежде; он добровольно надевает робу пахаря, но знает толк во фраках, которые носят щеголи; он не подчиняется законам, но устанавливает их. Чем бы он ни занимался: бездельничал или притворялся, будто бездельничает, в то же самое время обдумывая шедевр, тащился в скверном экипаже, запряженном одной-единственной лошадью, или мчался в коляске, запряженной четверней; сколько бы у него ни было денег: двадцать пять сантимов или груды золота, — он всегда остается носителем великой идеи и властителем дум общества.
Когда г-н Пиль пришел к г-ну виконту де Шатобриану[10], тот принял его в кабинете, обставленном дубовой мебелью: министр, обладающий несметными сокровищами, внезапно убедился, что мебели с золотой и серебряной инкрустацией, загромождающей английские гостиные, не под силу соперничать с этой простотой.
Художник всегда велик. У него особая элегантность и особая судьба, потому что за каждым его движением стоят его ум и его слава. Сколько художников, столько судеб, столько новых идей. Мода над художниками не властна: эти необузданные существа все перекраивают на свой лад. Если они берутся за урода, то для того, чтобы его преобразить.
Из этого учения вытекает афоризм европейского значения:
VI. Художник живет, как хочет, или... как может.
§ 3. О жизни элегантной
Грош цена будет нашему трактату, если мы не дадим в нем определения элегантной жизни. Трактат без дефиниции все равно что полковник без ног: далеко он не уйдет. Дать определение — значит ограничить тему: так ограничим же ее.
ОпределенияЭлегантная жизнь есть совершенство внешнего убранства жизни;
