Джером Сэлинджер - Лапа-растяпа
— Господи, да почем я знаю?
— Но без очков она видит или нет? Ну, например, ночью, если надо встать в уборную?
Мэри Джейн обернулась.
— Ну, здравствуй, Рамона! — сказала она. — Ах, какое чудное платьице! — Она поставила стакан. — Да ты меня, наверно, и не помнишь, Рамона?
— Как это не помнит? Кто эта тетя, Рамона?
— Мэри Джейн, — сказала Рамона и почесалась.
— Молодец! — сказала Мэри Джейн. — Ну поцелуй же меня, Рамона!
— Перестань сейчас же! — сказала Рамоне Элоиза.
Рамона перестала чесаться.
— Ну поцелуй же меня, Рамона! — повторила Мэри Джейн.
— Не люблю целоваться.
Элоиза презрительно фыркнула и спросила:
— А где твой Джимми?
— Тут.
— Кто такой Джимми? — спросила Мэри Джейн у Элоизы.
— Господи боже, да это же ее кавалер. Ходит за ней. Всегда они заодно. Все как у людей.
— Нет, правда? — восторженно спросила Мэри Джейн. Она наклонилась к Рамоне. — У тебя есть кавалер, Рамона?
В близоруких глазах Рамоны за толстыми стеклами очков не отразилось ни тени восторга, звучавшего в голосе Мэри Джейн.
— Мэри Джейн тебя спрашивает, Рамона, — сказала Элоиза.
Рамона засунула палец в широкий курносый носик.
— Не смей! — сказала Элоиза. — Мэри Джейн спрашивает, есть у тебя кавалер или нет.
— Есть, — сказала Рамона, ковыряя в носу.
— Рамона! — сказала Элоиза. — Перестань сейчас же! Слышишь? Кому говорят?
Рамона опустила руку.
— Нет, правда, это чудесно! — сказала Мэри Джейн. — А как его звать? Скажи мне, как его зовут, Рамона? Или это секрет?
— Джимми, — сказала Рамона.
— Ах, Джимми! Как я люблю это имя! Джимми, а дальше как, Рамона?
— Джимми Джиммирино, — сказала Рамона.
— Не вертись! — сказала Элоиза.
— О-о, какое интересное имя! А где сам Джимми? Скажи, Рамона, где он?
— Тут, — сказала Рамона.
Мэри Джейн оглянулась вокруг, потом посмотрела на Рамону с самой нежной улыбкой.
— Где тут, солнышко?
— Тут, — сказала Рамона. — Я его держу за руку.
— Ничего не понимаю, — сказала Мэри Джейн Элоизе. Та допила виски.
— А я тут при чем? — сказала она.
Мэри Джейн обернулась к Рамоне.
— Ах, поняла! Ты просто придумала себе маленького мальчика Джимми. Какая прелесть! — Мэри Джейн приветливо наклонилась к Рамоне: — Здравствуй, Джимми! — сказала она.
— Да разве он станет с тобой разговаривать! — сказала Элоиза. — Рамона, ну-ка, расскажи Мэри Джейн про Джимми.
— Что про Джимми?
— Не вертись, стой прямо, слышишь… Расскажи Мэри Джейн, какой он, твой Джимми.
— У него глаза зеленые, а волосы черные.
— Еще что?
— Папы-мамы нет.
— Еще что?
— Веснушек нет.
— А что есть?
— Сабля.
— А еще что?
— Не знаю, — сказала Рамона и снова стала почесываться.
— Да он просто красавец! — сказала Мэри Джейн и еще ближе наклонилась вперед. — Скажи, Рамона, а Джимми тоже снял ботинки, когда вы пришли?
— Он в сапогах, — сказала Рамона.
— Нет, это прелесть! — сказала Мэри Джейн, обращаясь к Элоизе.
— Тебе хорошо говорить. А мне целыми днями терпеть. Джимми с ней ест, Джимми с ней купается, Джимми спит на ее кровати. Она и ложится-то с самого краю, чтобы его нечаянно не толкнуть.
Мэри Джейн сосредоточенно закусила губу, выражая полное восхищение, потом спросила:
— Откуда она взяла это имя?
— Джимми Джиммирино? Кто ее знает!
— Наверно, так зовут какого-нибудь соседского мальчишку?
Элоиза зевнула и покачала головой.
— Нет тут никаких соседских мальчишек. Тут вообще ребят нету. Меня и то зовут «соседка-наседка», конечно, не в глаза, а…
— Мама, можно поиграть во дворе? — спросила Рамона.
Элоиза покосилась на нее:
— Ты же только что пришла.
— Джимми хочет туда.
— Это еще за чем?
— Саблю забыл.
— О черт, опять Джимми, опять эти дурацкие выдумки. Ладно. Ступай. Ботинки не забудь.
— Можно возьмить это? — Рамона взяла обгорелую спичку из пепельницы.
— Взять, а не «возьмить». Бери. На улицу не выходи, слышишь?
— До свидания, Рамона! — ласково пропела Мэри Джейн.
— … свиданя. Пошли, Джимми!
Элоиза вдруг вскочила, покачнулась:
— Дай-ка твой стакан!
— Не надо, Эл, ей-богу! Меня ведь ждут в Ларчмонте. Мистер Вейнбург такой добрый, я никак не могу…
— Позвони, скажи, что тебя зарезали. Ну, давай стакан, слышишь?
— Не надо, Эл, честное слово. Тут еще подмораживает. А у меня антифриза почти не осталось. Понимаешь, если я…
— Ну и пусть все замерзнет к чертям. Иди звони. Сообщи, что ты умерла, — сказала Элоиза. — Ну, давай стакан.
— Что с тобой делать… Где у вас телефон?
— А во-он он куда забрался, — сказала Элоиза, выходя с пустыми стаканами в столовую. — Во-он где. — Она вдруг остановилась на пороге столовой, споткнулась и притопнула ногой. Мэри Джейн только хихикнула.
— А я тебе говорю — не знала ты Уолта, — говорила Элоиза в четверть пятого, лежа на ковре и держа стакан с коктейлем на плоской, почти мальчишеской груди. — Никто на свете не умел так смешить меня. До слез, по-настоящему. — Она взглянула на Мэри Джейн. — Помнишь тот вечер, в последний семестр, как мы хохотали, когда эта психованная Луиза Германсон влетела к нам в одном черном бюстгальтере, она еще купила его в Чикаго, помнишь?
Мэри Джейн громко прыснула. Она лежала ничком на диване, оперев подбородок на валик, чтобы лучше видеть Элоизу. Стакан с коктейлем стоял на полу, рядом.
— Вот он умел меня рассмешить, — сказала Элоиза. — Смешил в разговоре. Смешил по телефону. Даже в письмах смешил до упаду. И самое главное, он и не старался нарочно, просто с ним всегда было так весело, так смешно. — Она повернула голову к Мэри Джейн. — Будь другом, брось мне сигаретку.
— Никак не дотянусь, — сказала Мэри Джейн.
— Ну, шут с тобой. — Элоиза опять уставилась в потолок. — А как-то раз я упала, — сказала она. — Ждала его, как всегда, на автобусной остановке, около самого общежития, и он почему-то опоздал, пришел, а автобус уже тронулся. Мы побежали, я грохнулась и растянула связку. Он говорит: «Бедный мой лапа-растяпа!..» Это он про мою ногу. Так и сказал: «Бедный мой лапа-растяпа!» Господи, до чего ж он был милый!
— А разве у твоего Лью нет чувства юмора? — спросила Мэри Джейн.
— Что?
— Разве у Лью нет чувства юмора?
— А черт его знает! Наверно, есть, не знаю. Смеется, когда смотрит карикатуры, и всякое такое. — Элоиза приподняла голову с ковра и, сняв стакан с груди, отпила глоток.
— Нет, все-таки это еще не все, — сказала Мэри Джейн. — Этого мало. Понимаешь, мало.
— Чего мало?
— Ну… сама знаешь… Если тебе с человеком весело, и все такое…
— А кто тебе сказал, что этого мало? — сказала Элоиза. — Жить надо весело, не в монашки же мы записались, ей-богу!
Мэри Джейн захохотала:
— Нет, ты меня уморишь! — сказала она.
— Господи боже, до чего он был милый, — сказала Элоиза. — То смешной, то ласковый. И не то чтобы прилипчивый, как все эти дураки-мальчишки, нет, он и ласковый был по-настоящему. Знаешь, что он однажды сделал?
— Ну? — сказала Мэри Джейн.
— Мы ехали поездом из Трентона в Нью-Йорк — его только что призвали. В вагоне холодина, мы оба укрылись моим пальто. Помню, на мне еще был джемпер — я его взяла у Джойс Морроу, — помнишь, такой чудный синий джемперок?
Мэри Джейн кивнула, но Элоиза даже не поглядела на нее.
— Ну вот, а его рука как-то очутилась у меня на животе. Понимаешь, просто так. И вдруг он мне говорит: у тебя животик до того красивый, что лучше бы сейчас какой-нибудь приказал мне высунуть другую руку в окошко. Говорит: хочу, чтоб все было по справедливости. И тут он убрал руку и говорит проводнику: «Не сутультесь! Не выношу, — говорит, — людей, которые не умею носить форму с достоинством». А проводник ему говорит: «Спите, пожалуйста».
Элоиза замолчала, потом сказала:
— Важно не то, что он говорил, важно, как он это говорил.
— А ты своему Лью про него рассказывала? Вообще рассказывала?
— Ему? — сказала Элоиза. — Да, я как-то упомянула, что был такой. И знаешь, что он прежде всего спросил? В каком он был звании.
— А в каком?
— И ты туда же? — сказала Элоиза.
— Да нет же, я просто так…
Элоиза вдруг рассмеялась грудным смехом.
— Знаешь, что Уолт мне как-то сказал? Сказал, что он, конечно, продвигается в армии, но не в ту сторону, что все. Говорит: когда его повысят в звании, так, вместо того чтоб дать ему нашивку, у него срежут рукава. Говорит, пока дойду до генерала, меня догола разденут. Только и останется, что медная пуговка на пупе.
Элоиза посмотрела на Мэри Джейн — та даже не улыбнулась.
— По-твоему, не смешно?
— Смешно, конечно. Только почему ты не рассказываешь про него своему Лью?
