Гарантия на счастье - Грохоля Катажина

И не отвязывал конфету, висящую под самым потолком, а елка не качалась, радостно постукивая шарами и игрушками.

У матери с каждым годом становился все более отсутствующий вид, все сильнее она замыкалась в себе, сморщиваясь и уменьшаясь.

— Не доверяй мужчинам. Ты должна все делать сама. Никогда им не доверяй, — шептала она в те редкие минуты, когда осознавала, что происходит вокруг. А потом снова переносилась в свой собственный, недоступный Наталии мир, в котором было много хороших воспоминаний и много плохих воспоминаний, мир, где для дочери не было места.

И извивающаяся Секс-бомба, оставляющая на рубашке следы губной помады. И лучший порошок в мире по доступной цене. Сэкономишь! Видишь, как легко сходит чужая помада? После стирки этим порошком ты можешь продолжать делать вид, что ничего не произошло!

Нет! Должно быть совсем не так!

Пусть эта Секс-бомба измажет ему помадой рубашку, ладно. И пусть он, выходя, это заметит. И пусть Секс-бомба неумело попытается отстирать эти пятна, пусть останется след, сероватые, отвратительные разводы. Он входит в другой дом. Его встречает другая женщина.

— В среду у меня совещание.

Переход на ванную. На женщину. На порошок. Склейка.

Среда. Он смотрит на часы. Уже шесть. Жена входит в комнату, держит в руках белоснежную рубашку, без пятен и разводов. Крупным планом — грязная рубашка в руках Секс-бомбы. Он берет из рук жены рубашку, его явно раздирают сомнения, потом обнимает жену.

— Не пойду, обойдутся без меня. Конец.

— Это несерьезно, как, по-вашему, я должен уместить все в сорок секунд? Да это же целый фильм! Это сказка! А мы всего лишь рекламируем стиральный порошок!

— Люди хотят сказок! Этот порошок сохраняет семью героини! А мужчина видит, кто больше о нем заботится!

— Вы говорите как простая женщина!

— Я просто обращаюсь к простым чувствам!

— Вы не правы, да, впрочем, это и не важно, все равно пойдет уже отснятый ролик!

Она оказалась права. Объем продаж резко упал. В результате Секс-бомба отправилась на полку и стали показывать ролики в поддержку семьи.

— Пани Наталия, я прошу у вас прощения. Ваша интуиция, понимание, профессионализм… Вы вернетесь на эту должность? То есть я хотел бы предложить вам новую должность… На более выгодных условиях…

ЭТА КРАСКА СКРОЕТ ТВОИ СЕДЫЕ ВОЛОСЫ!

— Нет, господин директор, пусть не скрывает. Почему женщины должны признаваться в том, что поседели? Пусть они станут радостнее, красивее. Можно снимок до окрашивания волос показать, например, подруге. А эта краска действительно хорошая?

— Ну откуда мне знать? Это ведь не имеет значения! Не мы эту краску производим, не мы и отвечаем за ее качество. Мы отвечаем только за качество рекламы! Качество продукта не имеет ровным счетом никакого значения!

— Мы не будем рекламировать некачественные продукты.

— Это значит, что мы не будем рекламировать ничего.

— Нет, это значит, что мы займемся теми продуктами, которые того стоят.

— Мы обанкротимся! Прогорим!

— Да, возможно, в первое время нам придется нелегко. Но зато потом именно мы будем ассоциироваться с маркой данных продуктов. Люди привыкнут к тому, что мы рекламируем только хорошее. И тогда мы будем диктовать цены.

— Вы живете вчерашним днем, пани Наталия! У нас ничего не получится!

Это именно то, чего ты хочешь. Это твоя программа. Слушай нас, потому что мы — это ты. Ты мечтал об этой микроволновке. Если ты купишь наш кофе, он будет будить тебя по утрам. Самое главное — это любовь. Прими таблетки от усталости, скуки, запора, для утешения, для радости. Прими драже против грусти, сироп от одиночества, помоги себе сам.

Когда она первый раз вернулась домой под утро, когда ее переполняли не только сомнения, но и радость от того, что она стала женщиной, а образ Кшиштофа, склонившегося над ней в первых лучах солнца, был настолько реальным, что пробирала дрожь, мать, увидев ее, встала с кресла — она до сих пор не знает, ложилась мать в ту ночь или нет, — и схватила ее за руку:

— Помни, ты можешь рассчитывать только на себя, не поддавайся, будь твердой. Не позволь причинить себе боль.

— Мама…

— Этот мужчина не стоит тебя, поверь мне.

Скрываемый с тех пор от матери роман с Кшиштофом довольно быстро разочаровал ее. Этот мужчина не стоил ее. Лучше было порвать с ним сразу, пока не поздно, пока однажды он не встанет перед ней и их дочуркой и не скажет: «Я ухожу». Лучше никогда больше не встречаться с ним.

— Но почему? Почему? — спрашивал он.

— Потому что я тебя не люблю, — отвечала она.

— Ты не знаешь, что такое любить.

Эти слова очень ее задели, но она не хотела признаться в этом даже самой себе. Неужели она действительно не знает, что значит любить?

Знает.

Просто она не любит этот мир.

Мелатонин не подействовал. На работу завтра идти не надо. Уже два часа ночи, а она сидит в пустой кухне, и впереди эти чертовы праздники. И как назло пошел снег. Утром будет необыкновенно красиво.

Снег пошел около двух часов ночи. От больших и мягких снежинок, которые спешили растаять, вскоре не осталось и следа. Теперь с неба сыпалась мелкая крупа, которая замерзала еще в воздухе: верный признак наступивших морозов.

Он проснулся от холода, всепроникающего, пробирающего насквозь. Может, если бы вчера он хоть что-нибудь съел, то не мерз бы теперь так сильно. Но с позавчерашнего дня у него во рту маковой росинки не было.

Потянулся и задрожал от холода. Такая погода не обещала ничего хорошего. Обычно морозы наступали после Рождества, но в этом году и на святую Варвару был мороз. А по народной примете, если на Варвару мороз, то на Рождество вода.

Два часа ночи — не лучшее время, чтобы отправляться в путь. Ему хотелось только спать, спать до тех пор, пока изнуренные долгой дорогой мышцы не отдохнут настолько, чтобы можно было идти дальше. Хотя зачем все это ему нужно?

Он закрыл глаза и поджал ноги. Так немного теплее. Ни о чем не думать, ни о чем не размышлять. Не вспоминать о праздниках, о запахе леса в доме, об аппетитно пахнущей еде, о радостном настроении. Не вспоминать о прошлом, потому что его уже нет.

Но прежде чем он заснул недолгим, прерываемым дрожью сном, перед ним снова появился образ женщины, которую он любил и по которой тосковал. Он знал, что больше никогда ее не увидит, и покорно поддался мечте, благодаря которой оставался в живых.

Утро было снежным, с неба продолжал сыпаться белый пух. Она взглянула на градусник. Минус двенадцать. Оделась потеплее, натянула шерстяные полосатые носки и набросила на плечи пушистую шаль. Теперь она была похожа не на директора, а скорее на деревенскую женщину.

Тост с треском выскочил на кухонный стол. Ну и пусть — какое значение имеет еда? Она положила на хлеб сыр с тмином и включила отопление. С тарелкой и чашкой горячего чая прошла в комнату, где после смерти матери стоял компьютер.

Тихо шумел дисковод. «Word 2000» был не особенно хорош, зависал уже столько раз, что это начинало ее раздражать. В сочельник не работают. Как встретишь сочельник, так и весь год проведешь.

Первый сочельник без матери. Без ее безучастного, почти неощутимого присутствия, без слез и бессвязных воспоминаний — разве можно так сильно зависеть от прошлого! Мать в последние годы вызывала у нее только жалость. Чем сильнее было это чувство, тем с большей добротой старалась она относиться к матери. Жалость ставила под сомнение ее представления о себе как о хорошем человеке. Жалость — это превосходство, физический недостаток, неспособность сочувствовать и сопереживать, но, к сожалению, именно жалость переполняла все ее существо, когда мать дрожащей рукой подавала облатку, а ее глаза становились красными, опухшими от невыплаканных слез.

— Никому не позволяй поступить с тобой так, как поступил со мной твой отец, никогда, — просила она, — обещай мне.