Николай Лейкин - В царстве глины и огня
— Вонъ Леонтъевъ будущій своякъ идетъ! кивали они на него.
— Да и Сеньки Муравкина тоже, прибавляли другіе.
А Глѣбъ Кириловичъ приготовлялъ хозяйство для своей предстоящей семейной жизни. Какая-то пропившаяся семья продавала самоваръ на заводѣ, и онъ сейчасъ-же пріобрѣлъ этотъ самоваръ. Къ заводу подъѣхала лодка съ горшками, плошками — и онъ накупилъ горшковъ, плошекъ, купилъ даже умывальникъ. У прохожаго татарина-торговца онъ вымѣнялъ на старые сапоги и прорванные брюки нѣсколько аршинъ бомазеи, у бродячаго туляка-торговца купилъ большой кухонный ножъ, пару винтовыхъ замковъ и щипчики для раскалыванія сахара. «Все это въ хозяйствѣ понадобится, такъ ужъ лучше-же заранѣе», думалъ онъ. Купленныя вещи онъ разставлялъ у себя въ каморкѣ въ углу, приводилъ туда Дуньку и, восторгаясь ими, показывалъ ей.
— Нравится вамъ все это, Авдотья Силантьевна? спрашивалъ онъ.
— Ничего… равнодушно отвѣчала Дунька.
Съ Дунькой онъ видѣлся каждый день и часа по два проводилъ съ ней. Однажды онъ явился къ ней съ книжкой стиховъ Пушкина и началъ ей читать, но она тотчасъ-же стала зѣвать и сказала:
— Бросьте. Ну, что канитель тянуть!
— Да вѣдь я собственно къ тому, что вы любите пѣсни и просили меня почитать. Это тоже на манеръ пѣсенъ, оправдывался онъ.
— Пѣсни я люблю, да не такія… Вонъ у солдата Жухомора книжка…
— Знаю-съ. Это пѣсенникъ. Въ Петербургъ когда мы поѣдемъ, я куплю такой пѣсенникъ и буду вамъ читать, а это пока до пѣсенника.
— И тѣ пѣсни я люблю слушать только тогда, когда Мухоморъ глядитъ въ книжку и поетъ ихъ, а вы не поете, а читаете.
— Да вѣдь пѣть, такъ нужно знать голосъ.
— Ну, а не знаете, такъ и не надо.
— И наконецъ это стихи, а не пѣсни. Я, кажется, читалъ ихъ съ чувствомъ.
— Какое съ чувствомъ! Такъ ныли, что даже сердце щемить стало. И наконецъ, я люблю при гармоніи.
— На гармоніи не обученъ. Этого я не умѣю, развелъ руками Глѣбъ Кириловичъ и погодя прибавилъ:- Я, Дунечка, въ Петербургѣ такой маленькій органчикъ куплю, который можно вертѣть на манеръ шарманки. Тоже пѣсни играетъ. Даже еще лучше, чѣмъ гармонія. Подъ него и пѣть можно.
— Ну, хорошо. Только вѣдь вы пѣть не умѣете.
— Буду учиться. Для васъ я на все готовъ. Для васъ въ какую угодно науку!.. восторженно произнесъ Глѣбъ Кириловичъ.
— Никогда вамъ такъ не научиться, какъ Леонтій поетъ.
Глѣба Кириловича какъ водой облило. Онъ помолчалъ и тихо сказалъ:
— Дунечка, умоляю васъ, не поминайте при мнѣ этого имени. Вѣдь ужъ рѣшили забыть, прикончить.
Дунька молчала.
Глѣбъ Кириловичъ присматривалъ по вечерамъ, послѣ окончанія работъ и за Леонтіемъ, не любезничаетъ-ли онъ съ Дунькой, но Леонтій держался въ сторонѣ и даже не подходилъ къ Дунькѣ. Днемъ, въ рабочіе часы, Глѣбъ Кириловичъ прибѣгалъ также къ шатру Дуньки, гдѣ она работала кирпичи, прибѣгалъ внезапно, дабы послѣдить, нѣтъ-ли около нея Леонтія, но и около шатра Дуньки Леонтія не заставалъ.
Это его успокаивало.
XXII
Настало воскресенье, день, когда Глѣбъ Кириловичъ сбирался везти Дуньку въ Петербургъ для покупки ей приданаго. Дня этого Глѣбъ Кириловичъ ждалъ съ нетерпѣніемъ. Заводъ находился отъ Петербурга въ 40 верстахъ. Въ одинъ день трудно было сдѣлать все то, что было предположено, поэтому было рѣшено ночевать въ Петербургѣ, прихватить утро понедѣльника и уже къ вечеру явиться обратно на заводъ. Дабы отлучиться отъ завода на такое долгое время Глѣбъ Кириловичъ, помимо того, что отпросился у прикащика, долженъ былъ сговориться съ своимъ товарищемъ обжигалой Архипомъ Тихоновымъ, дабы тотъ въ отсутствіе Глѣба Кириловича занялъ его мѣсто у печи. За угощеніе Архипъ Тихоновъ согласился. Устроивъ свой отъѣздъ съ завода, Глѣбъ Кириловичъ радостно потиралъ руки, предвкушая удовольствіе полторы сутки пробыть неразлучно съ Дунькой. «Часовъ тридцать пять буду съ ней безъ присмотра заводскихъ глазъ, думалъ онъ. Это, по нашему, выйдетъ ровно три рабочихъ смѣны». Въ субботу вечеромъ въ заводской конторѣ выдавали рабочимъ расчетъ. Глѣбъ Кириловичъ встрѣтился тамъ съ Дунькой и еще разъ напомнилъ ей о завтрашней поѣздкѣ.
— Ѣдемъ, ѣдемъ, подтвердила она. — Только смотрите, по всему Питеру выводить и главное хорошій трактиръ показать, гдѣ машина музыку играетъ.
— Въ трехъ трактирахъ побываемъ, селянки и пироговъ дутыхъ поѣдимъ. Вѣдь надо-же гдѣ-нибудь обѣдать, ужинать и чай нить, отвѣчалъ Глѣбъ Кириловичъ.
Условлено было въ семь часовъ утра отправиться пѣшкомъ на желѣзную дорогу и ѣхать съ первымъ поѣздомъ. Заводъ, находясь на рѣчкѣ, впадающей въ Неву, находилися въ пяти верстахъ отъ станціи желѣзной дороги. Въ Петербургъ можно было отправиться и по Невѣ на пароходѣ, но пароходная пристань находилась отъ завода дальше, чѣмъ станція желѣзной дороги. Кромѣ того, Глѣбу Кириловичу хотѣлось показать Дунькѣ два пути въ Петербургъ — желѣзно-дорожный и пароходный. Послѣднимъ онъ рѣшилъ вернуться съ ней обратно на заводъ. Дунька хоть и работала на разстояніи отъ Петербурга всего въ 40 верстахъ, но въ Петербургѣ была когда была еще дѣвочкой, лѣтъ десять тому назадъ и воспоминанія у ней немъ остались очень смутныя. До завода она жила въ деревнѣ при матери въ нѣсколькихъ верстахъ отъ завода.
Въ воскресенье утромъ, отправляясь въ путь, Дунька надѣла на себя свой лучшій нарядъ — шерстяное синее платье, драповую кофточку — и покрылась пестрымъ фуляровымъ платкомъ. Глѣбъ Кириловичъ облекся въ новые сапоги бураками, пальто и фуражку съ глянцевымъ козырькомъ. Дабы Дунькѣ не скучно было въ дорогѣ, онъ захватилъ кедровыхъ орѣховъ и карамелекъ. Дунька грызла орѣхи, какъ бѣлка. Глѣбъ Кириловичъ шелъ съ ней рядомъ и восторгался ею.
— Дуяечка, вѣрить или не вѣрить мнѣ своему счастію, что наконецъ мы отправляемся въ Петердля покупки вамъ приданаго! восклицалъ онъ
Дуньки красиво улыбалась и бормотала:
— Видите, что ужъ идемъ, такъ чего-жъ тутъ!
— А ужъ какой домокъ мы себѣ скопируемъ для нашей семейной жизни, такъ просто всѣ отъ зависти расчешутся! продолжалъ Глѣбъ Киршювичъ. — Я, Дунечка, порядокъ люблю.
Пріѣхавъ въ Петербургъ, Глѣбъ Кириловичъ хотѣлъ тотчасъ-же идти въ рынокъ за покупками, но Дунька потребовала, чтобъ онъ велъ ее въ трактиръ, что Глѣбъ Кириловичъ и сдѣлалъ. Въ трактирѣ онъ заказалъ чаю, селянку и дутые пироги и велѣлъ слугѣ завести органъ. Они сѣли около органа. Отъ трактира Дунька пришла въ восторгъ, но зданія Петербурга не особенно поразили ее.
— Каковы домины-то въ Питерѣ! спрашивалъ онъ ее, когда они ѣхали въ конкѣ въ рынокъ за покупками.
— Да, громадные, почитай что съ нашу заводскую трубу будутъ, отвѣчала Дунька.
— И вотъ тоже конка-съ… Кто привыкъ къ ней и кому примелькалась она, то вещь вниманія нестоющая, а ежели кто въ первый разъ, то очень удивительно. Двадцать человѣкъ сидятъ внутри вагона и столько-же снаверху наружи, а всего только двѣ лошади везутъ, а все оттого, что по рельсамъ катимся. Это все оттого что рельсы желѣзныя, по рельсамъ тяга легче, разсказывалъ Глѣбъ Кириловичъ. — Это все равно, что и у насъ на заводѣ, когда земляники въ тачкахъ глину и кирпичъ везутъ. Не будь у насъ земляникамъ желѣзныхъ полосокъ по пути положено, нѣшто они могли-бы столько грузу въ тачкахъ вывозить, сколько вывозятъ!
— А отчего мы не сѣли на верхъ, а ѣдемъ внутри? спрашивала Дунька.
— Дамскому полу наверху конокъ въ Питерѣ ѣздить не полагается.
— Наверху-то куда любопытнѣе.
— Положенія нѣтъ-съ. Здѣсь дамскій полъ себя совсѣмъ особенно соблюдаетъ.
Вообще ко всему окружающему ее въ Петербургѣ Дунька была какъ-то до нельзя равнодушна и только стеклянные пузыри съ цвѣтными жидкостями, выставленные на окнахъ аптекъ, поразили ее нѣсколько.
— А это что такое? указала она пальцемъ.
— Лекарства-съ, снадобья разныя отъ болѣзней. Тутъ аптека, пояснилъ Глѣбъ Кириловичъ.
Обратила Дунька вниманіе и на отсутствіе пьяныхъ на улицахъ.
— Вѣдь сегодня воскресенье, праздникъ, а какъ пьяныхъ-то мало, сказала она Глѣбу Кириловичу.
— Въ Питерѣ народъ живетъ въ акуратѣ-съ и обязанъ себя соблюдать, далъ тотъ отвѣтъ. — Здѣсь какъ пьяный на улицѣ покажется во всемъ своемъ безобразіи — сейчасъ дворники тащатъ его въ кутузку. Тамъ и сиди.
— И не ругаются, продолжала Дунька.
— Строго запрещено. Городовой какъ услышитъ — сейчасъ заберетъ. Мы теперь, Авдотья Силантьевна, ѣдемъ по Невскому. Здѣсь все больше господа ходятъ. Простой народъ хоть и допущается, но долженъ держать себя въ акуратѣ.
— И на гармоніяхъ не слышно, чтобъ играли.
— Насчетъ этого тоже нужно держать ухо востро. Запрещено закономъ-съ. На дворѣ на гармоніи играть играй сколько хочешь, а какъ на улицу вышелъ и заигралъ — того и гляди, что гармонію отберутъ Видите, на углахъ солдаты стоятъ — это все городовые. У насъ на деревняхъ урядники и всего ихъ только по одному на волость, а здѣсь городовой на каждомъ углу, и какъ какое безобразіе — сейчасъ онъ за шиворотъ и въ участокъ…
