Кнут Гамсун - В сказочной стране. Переживания и мечты во время путешествия по Кавказу (пер. Лютш)
Я взвѣсилъ всѣ за и противъ, и даже охотно простилъ себѣ это состояніе нерѣшительности въ такихъ трудныхъ обстоятельствахъ. Впрочемъ, прямолинейная рѣшимость часто отталкивала меня; немножко слабости, немножко нерѣшительности, которыя суть не что иное, какъ деликатность чувства, сдѣлали бы, поистинѣ, пріятнѣе сожитіе людей.
Пастухъ смѣется и еще болѣе пристаетъ ко мнѣ итти съ нимъ, а любимая жена тамъ наверху, на крышѣ, чудится мнѣ, лежитъ на локтѣ и насмѣхается надо мною. Такъ, такъ, она, значитъ, заодно съ этимъ негодяемъ! Это заставляетъ меня быть рѣшительнымъ. Ужь я ей покажу! Я сжимаю зубы и вхожу въ пещеру. Мой научный интересъ одержалъ побѣду!
Внутри темно, но пастухъ зажигаетъ и здѣсь нѣчто въ родѣ лампы; она изъ желѣза, со свѣтильней изъ шерстяныхъ нитей, свѣтъ ея скуденъ, но все же достаточенъ для того, чтобы дать ударъ кинжаломъ.
Я намѣреваюсь броситься на пастуха, чтобы предупредить его намѣреніе, но онъ открываетъ на землѣ нѣчто въ родѣ гнѣзда изъ листьевъ папоротника, а въ немъ два небольшихъ животныхъ. Эта два медвѣженка. Я смотрю поперемѣнно то на звѣрей, то на человѣка, и мое мужество вновь пробуждается. Онъ говоритъ что-то, изъ чего я понимаю слово рубли, беретъ одного медвѣженка на руки, держитъ передо мною, желая продать его.
Тогда я совсѣмъ успокаиваюсь. Бѣдный, уродливый татаринъ питаетъ лишь мирныя торговыя намѣренія. Я становлюсь гордъ, морщу слегка носъ, потому что вѣдь это, собственно говоря, хлѣвъ, та пещера, куда онъ меня привелъ; здѣсь стоитъ даже пара тучныхъ козъ у стѣны. Человѣкъ принимается доить козъ и даетъ медвѣдямъ молока.
Сколько рублей, спрашиваю я, и шевелю по воздуху пятью пальцами.
Человѣкъ качаетъ отрицательно головой,
Я поднимаю кверху десять пальцевъ, но и на это онъ отрицательно качаетъ головой. Изъ любопытства относительно кавказскихъ цѣнъ на медвѣдей мнѣ очень бы хотѣлось узнать требованія этого человѣка, и я пожалѣлъ, что ничего не знаю по-арабски, кромѣ «салемъ алейкюмъ». Человѣкъ вытаскиваетъ изъ ноженъ кинжалъ и царапаетъ имъ черточки по землѣ. Онъ не прекращаетъ этого занятія, пока на землѣ не оказывается двадцать черточекъ. Дѣло не подходящее. Онъ вычеркиваетъ пять черточекъ. Тогда я разражаюсь: пятнадцать рублей за медвѣженка, никогда!
Я выхожу вонъ изъ хлѣва.
Моя миссія закончена. Я могу послать домой сообщеніе, что везу съ собой богатые научные результаты, для обработки которыхъ мнѣ потребуется по меньшей мѣрѣ четыре года. Съ спокойствіемъ и сознаніемъ собственной безопасности, какихъ я еще не испытывалъ въ теченіе всей этой экспедиціи, подошелъ я къ своей лошади, погладилъ ее и снова почувствовалъ себя ея хозяиномъ. Жалкій уродецъ пастухъ протянулъ ко мнѣ руку. Я терпѣливо снесъ это и далъ ему еще послѣднюю папироску. Онъ снова протянулъ руку, а я кивнулъ ему и милостиво сунулъ ему въ руку пару мѣдныхъ монетъ. Потомъ я сѣлъ на своего коня.
Сидя на лошади, я бросилъ на женщинъ удивительно бодрящій взоръ; онѣ должны проснуться здѣсь на Кавказѣ, спѣть мое четверостишіе и выйти изъ своего печальнаго положенія.
Потомъ я отправился въ путь…
Я прямо спустился съ горы, чтобы въ концѣ-концовъ выѣхать на главную дорогу, ведущую къ станціи. Было уже близко къ разсвѣту, но становилось все темнѣе, такъ какъ наступило то переходное время, когда звѣзды исчезаютъ, а день еще не занялся. Я выѣзжаю на шоссе и ѣду по немъ быстро впередъ, чтобы добраться до станціи раньше разсвѣта. Мнѣ вдругъ вспомнилось, что въ этой странѣ конокрадство считается самымъ безчестнымъ дѣломъ, и мнѣ стало жутко на душѣ: какъ-то сойдетъ съ рукъ моя продѣлка?
Но все обошлось благополучно. Я старался не утомитъ лошади быстрой ѣздой, такъ что она не вспотѣла; эти удивительныя кавказскія лошади словно скованы изъ желѣза, ничто не можетъ имъ повредить — за исключеніемъ холодной воды.
Начало свѣтать. Когда станція была уже въ виду, я сошелъ съ лошади и отвелъ ее прямо наверхъ къ телѣгѣ, вмѣсто того, чтобы продолжать путь. Въ этомъ было мое спасеніе. Иначе, я повстрѣчался бы съ двумя людьми въ плащахъ, которые, болтая между собою, спускались внизъ по дорогѣ. Они взглянули вверхъ, въ мою сторону, когда я по старому крѣпко привязывалъ лошадь къ телѣгѣ, но подумали, вѣроятно, что чужой человѣкъ просто стоитъ тамъ наверху и ласкаетъ животное! Я, впрочемъ, такъ и сдѣлалъ.
Спускаюсь внизъ на станцію. Тамъ и сямъ бродятъ вокругъ домовъ высокія фигуры, крикнутъ время отъ времени какое-нибудь слово, или имя, и получаютъ отвѣтъ откуда-то издалека. У каменной стѣны, далеко отъ всѣхъ домовъ, нахожу я человѣка, сидящаго и играющаго на какомъ-то инструментѣ. Непостижимые люди, эти кавказцы, они иногда не ложатся спать! Человѣкъ совершенно одинъ, онъ сидитъ на лугу, прислонившись спиной къ стѣнѣ, и играетъ, насколько хватаетъ умѣнья. При томъ, все еще темно, всего только половина пятаго, и, сверхъ того, очень холодно. Человѣкъ этотъ, вѣрно, помѣшался, думаю я. Но въ его музыкѣ есть смыслъ, хотя она бѣдна и однообразна. То, что онъ насвистываетъ, напоминаетъ мелодію на свирѣли.
Я нахожу, что Карнѣй черезчуръ долго не является. Поэтому я выхожу на дворъ и наудачу кричу его имя. Карнѣй откликивается; онъ былъ недалеко. Сейчасъ! отвѣчаетъ и подходитъ. Я указываю ему цифру пять на моихъ часахъ и гляжу на него. Карнѣй киваетъ и объявляетъ, что онъ готовится въ дорогу.
Но Карнѣя нѣтъ даже и въ шесть часовъ. Мой спутникъ и я завтракаемъ и не спѣша собираемся въ путь, но Карнѣя нѣтъ какъ нѣтъ. Тогда я чувствую, что въ душѣ моей пробуждается гнѣвъ на Карнѣя.
Только въ половинѣ седьмого подъѣзжаетъ онъ къ дверямъ.
VIII
Прохладное утро, иней лежитъ на поляхъ, и пыль не поднимается по дорогѣ, какъ вчера. Карнѣй тоже не похожъ на вчерашняго: онъ безмолвно сидитъ на козлахъ и не напѣваетъ. Тройка лошадей неспѣшно бѣжитъ рысью впередъ, но когда подъемъ снова дѣлается круче, то лошади идутъ цѣлыми часами шагомъ.
Долина Терека кончилась! Рѣка сворачиваетъ съ дороги и углубляется въ горы. Здѣсь нѣтъ никакой растительности. Когда дорога идетъ вверхъ по обнаженному конусу горы, по которому мы должны зигзагами взбираться до самой вершины, мы выходимъ изъ экипажа и идемъ прямикомъ, пока экипажъ нашъ, пробираясь по всѣмъ изгибамъ, наконецъ догоняетъ насъ. Здѣсь наверху открывается вновь видъ на ледники Казбека, который поднимаетъ свою вершину къ самому небу и залитъ утреннимъ сіяніемъ солнца.
Мы снова ѣдемъ вдоль отвѣсной стѣны горъ. Тамъ и сямъ дорога покрыта кровлей вслѣдствіе опасности отъ обваловъ снѣга и земли. Мы ѣдемъ, словно по тоннелямъ съ желѣзными крышами. Во многихъ мѣстахъ дорога попорчена и исправляется, надсмотрщики и инженеры распоряжаются толпами рабочихъ. И здѣсь видимъ мы снова много пастуховъ съ громадными стадами овецъ.
Близъ одного обнаженнаго конуса горы Карнѣй останавливается и ведетъ насъ къ кресту у источника. Онъ зачерпываетъ рукою и показываетъ намъ; вода кипитъ. Мы пьемъ такъ же, какъ и онъ, изъ источника. Вода ледяная, но вся клокочетъ прыгающими пузырьками пѣны, наши руки, опущенныя въ источникъ, бѣлѣютъ; на вкусъ вода напоминаетъ зельтерскую.
Мы взбираемся все выше и выше; шелъ иней, и мы должны снова закутаться въ свои одѣяла отъ холода. Мы достигаемъ, наконецъ, высшей точки нашего пути, мой измѣритель показываетъ почти 3000 метровъ. На каменномъ столбѣ надпись съ указаніемъ высоты, выраженной футами. Здѣсь Карнѣй отпрягаетъ одну изъ лошадей и привязываетъ ее сзади экипажа. Потому что съ этой минуты задача лошадей уже не тащить экипажъ, но только сдерживать его при спускѣ.
И тотчасъ же дорога начинаетъ спускаться внизъ. Здѣсь наверху нѣтъ никакой равнины. Дорога проложена между горами, такъ какъ это единственное, возможное для проѣзда мѣсто. Высокія горы кругомъ зелены и голы, и здѣсь также стоятъ до самой вершины небольшіе стога сѣна.
Лошади тихонько бѣгутъ рысью внизъ по спуску. Иногда онѣ скользятъ одинъ — два шага впередъ, но не падаютъ. Читая русскіе романы, получаешь такое впечатлѣніе, будто въ Россіи ѣздятъ съ неслыханною быстротою. Также и на картинкахъ, изображающихъ русскихъ курьеровъ, видишь обыкновенно бѣшено мчащихся лошадей и кучера, высоко размахивающаго плеткой. Мы воображали поэтому, что намъ, по всей вѣроятности, придется съ отчаянной скоростью взобраться на вершины Кавказа и въ такой же мѣрѣ безумно спуститься внизъ съ другой стороны. Мы были тѣмъ болѣе поражены, увидя, какъ благоразумно ѣздятъ здѣсь люди. Или Карнѣй Григорьевичъ отличается особенной осторожностью, что весьма вѣроятно, или русскіе поэты и художники преувеличивали, что также возможно. Между всѣми путниками, видѣнными нами во время нашего желѣзнодорожнаго переѣзда по Россіи, не было ни одного, который бы ѣхалъ особенно быстро, зато я не знаю лучшей страны, какъ Финляндія, если вамъ вздумается насладиться быстрой ѣздой въ экипажѣ. Въ финляндскихъ городахъ пережилъ я самыя сильныя ощущенія по этой части. Маленькія финскія лошадки, нѣсколько похожи на нашихъ лошадей съ фіордовъ, вѣтромъ летятъ по улицамъ, а на поворотахъ за уголъ я не разъ думалъ, что сломится колесо. Финнъ хорошо кормитъ, зато и ѣздитъ быстро; когда мнѣ случалось иной разъ просить пощадить лошадь, то меня, улыбаясь, называли Hastgratare, т. е. лошадиный защитникъ. Только разъ въ жизни указалъ я полиціи на одного человѣка, и это былъ финляндскій извозчикъ…
