Чарльз Диккенс - Наш общий друг. Часть 3
Онъ это повторилъ съ удовлетвореннымъ видомъ человѣка, успѣшно закончившаго трудное дѣло.
Белла вдругъ повернулась къ нему.
— Я ненавижу васъ! — закричала она, топнувъ своей маленькой ножкой. — То есть нѣтъ, я не могу васъ ненавидѣть, но я васъ не люблю.
— Ого! — воскликнулъ мистеръ Боффинъ удивленно, но сдержанно.
— Вы — злой, несправедливый, грубый, жестокій старикъ, — кричала она. — Съ моей стороны большая неблагодарность такъ говорить, но все-таки вы злой, злой, и вы это сами знаете!
Мистеръ Боффинъ, выпучивъ глаза, посмотрѣлъ на нее, потомъ на остальныхъ, какъ будто боясь, не начинается ли съ нимъ припадокъ.,
— Мнѣ стыдно было васъ слушать, — за себя стыдно и за васъ! — продолжала Белла. — Вы должны бы быть выше низкихъ доносовъ какой-то тамъ сплетницы, но вы теперь такъ низко упали, что гдѣ ужъ вамъ быть выше людей!
Мистеръ Боффинъ, видимо убѣдившись, что съ мимъ припадокъ, сталъ развязывать галстухъ, вращая глазами.
— Когда я переѣхала къ вамъ въ домъ, я уважала васъ, почитала и скоро искренно полюбила, — говорила Белла. — А теперь я не могу васъ видѣть! Вы… я, можетъ быть, не въ правѣ вамъ это говорить, но все равно… вы — чудовище!
Выпустивъ этотъ зарядъ большой силы, Белла истерически зарыдала, хохоча и плача вмѣстѣ.
— Лучшее, чего я могу вамъ пожелать, — это, чтобы у васъ не осталось ни гроша въ карманѣ,- продолжала она, снова пускаясь въ атаку. — Если бы нашелся у васъ такой благожелатель и другъ, который помогъ бы вамъ раззориться, вы были бы только простофилей, но пока вы богаты, вы — сатана!
И, выпаливъ этимъ вторымъ зарядомъ еще большей силы, она зарыдала пуще прежняго.
— Мистеръ Роксмитъ, не уходите, подождите минутку. Прошу васъ, выслушайте меня. Я глубоко сожалѣю, что вы подверглись изъ-за меня оскорбленіямъ. Отъ глубины души, искренно и непритворно, прошу васъ: простите меня!
Она ступила шагъ къ нему, и онъ подался ей навстрѣчу. Онъ поднесъ къ губамъ ея протянутую руку со словами:
— Благослови васъ Богъ!
Смѣхъ больше не примѣшивался къ ея слезамъ: это были чистыя и горячія слезы.
— Каждое изъ неблагородныхъ словъ, съ которыми къ вамъ только что обращались и которыя я слушала съ негодованіемъ и презрѣніемъ, повѣрьте, мистеръ Роксмитъ, язвило меня больнѣе, чѣмъ васъ, потому что я ихъ заслуживала, а вы нѣтъ… Мистеръ Роксмитъ. Это мнѣ вы обязаны такимъ грубымъ искаженіемъ того, что произошло между нами въ тотъ вечеръ. Я выдала вашу тайну, не желая того, сердясь сама на себя. Это было дурно съ моей стороны, но у меня не было злого умысла. Я это сдѣлала въ одну изъ моихъ легкомысленныхъ, тщеславныхъ минуть, — а у меня ихъ много бываетъ, не только минутъ, но цѣлыхъ часовъ и годовъ. Вы видите, я жестоко наказана, такъ постарайтесь же простить меня!
— Прощаю отъ всей души.
— Благодарю… ахъ, благодарю!.. Постойте, не уходите еще! Я хочу сказать еще два слова въ ваше оправданіе. Единственное, что вамъ можно поставить на счетъ въ вашемъ объясненіи со мною въ тотъ вечеръ, — и я одна только знаю, сколько деликатности, сколько терпѣнія ьы тогда проявили, — такъ это то, что вы открыли душу суетной, пустой дѣвчонкѣ, которой вскружили голову успѣхи и которая была совершенно неспособна оцѣнить то, что вы ей предлагали… Мистеръ Роксмитъ! Съ тѣхъ поръ эта дѣвчонка часто смотрѣла на себя со стороны и понимала всю свою дрянность, но никогда не понимала она этого такъ хорошо, какъ теперь, когда слова и тонъ, какимъ она вамъ отвѣчала тогда, — позорный тонъ, достойный такой корыстной и тщеславной дѣвчонки, — снова прозвучалъ въ ея ушахъ, повторенный мистеромъ Боффиномъ.
Онъ опять поцѣловалъ ея руку.
— Мнѣ ненавистно, меня возмущаетъ то, что говорилъ сейчасъ мистеръ Боффинъ, — продолжала она и, кстати, еще разъ припугнула этого джентльмена, топнувъ на него ножкой. — Еще недавно, это правда, я стоила того, чтобы за меня заступались такъ, какъ онъ это сдѣлалъ, но я надѣюсь, что не заслужу этого больше.
Опять поднесъ онъ къ губамъ ея руку, потомъ тихонько выпустилъ ее и вышелъ изъ комнаты. Белла бросилась было къ тому стулу, на которомъ она такъ долго сидѣла, пряча лицо; но, замѣтивъ по дорогѣ мистрисъ Боффинъ, остановилась передъ ней.
— Онъ ушелъ! — рыдала она гнѣвно, отчаянно, на тысячу ладовъ въ одно и то же время, обхвативъ мистрисъ Боффинъ руками за шею. — Его оскорбили, незаслуженно, несправедливо!.. Его выгнали съ позоромъ, и все это надѣлала я!
Все это время мистеръ Боффинъ вращалъ глазами надъ своимъ развязаннымъ галстухомъ, какъ будто чувствуя, что припадокъ еще не отпустилъ его. Но теперь, находя, вѣроятно, что припадокъ проходить, онъ, потаращившись съ минуту въ пространство, снова завязалъ галстухъ, раза два или три глубоко вдохнулъ въ себя воздухъ, глотнулъ нѣсколько разъ и наконецъ воскликнулъ со вздохомъ облегченія, точно почувствовалъ себя лучше: «Уфъ!»
Ни одного слова — ни одобренія, ни порицанія — не вырвалось у мистрисъ Боффинъ. Она только нѣжно обнимала Беллу и смотрѣла на мужа, какъ будто ожидая приказаній. Но мистеръ Боффинъ не отдавалъ никакихъ приказаній. Опустившись на стулъ противъ двухъ женщинъ, онъ сидѣлъ съ деревяннымъ лицомъ, разставивъ ноги и уперевшись въ колѣни руками, согнутыми въ локтяхъ, и ожидалъ, когда Белла осушитъ свои слезы и подниметъ голову, что она и сдѣлала въ свое время.
— Я переѣду домой, — сказала она, торопливо вставая. — Я вамъ очень признательна за все, что вы для меня сдѣлали, но я не могу оставаться у васъ.
— Дорогая моя! — стала было уговаривать ее мистрисъ Боффинъ.
— Нѣтъ, нѣтъ, я не могу оставаться! — повторила Белла. — Право, не могу!.. О злой, жестокій старикъ! (Это относилось къ мистеру Боффину.)
— Не торопись съ рѣшеніемъ, моя голубушка! — убѣждала мистрисъ Боффинъ. — Подумай хорошенько.
— Да, прежде хорошо подумайте, а потомъ и рѣшайте, — поддержалъ мистеръ Боффинъ.
— Никогда я не буду хорошо думать о васъ! — крикнула Белла, почти не давъ ему договорить. (Ея выразительныя бровки дышали негодующимъ протестомъ и каждая ямочка на щекахъ, казалось, заступалась за бывшаго секретаря.) — Никогда! Богатство превратило васъ въ камень. Вы — безсердечный скряга! Вы хуже Дансера, хуже Гопкинса, хуже Блэкбери Джонса, хуже ихъ всѣхъ! Скажу больше, — прибавила она, снова заливаясь слезами, — вы недостойны благороднаго человѣка, котораго лишились по своей винѣ.
— Неужели вы хотите сказать, миссъ Белла, что вы ставите Роксмита выше меня? — проговорилъ въ недоумѣніи золотой мусорщикъ.
— Конечно. Онъ въ милліонъ разъ лучше васъ.
Удивительно мила, несмотря на свое сердитое личико, была она въ эту минуту, когда, вытянувшись во весь свой ростъ (что было, впрочемъ, не очень-то высоко) и гордо потряхивая своими роскошными каштановыми кудрями, она отрекалась отъ своего покровителя.
— Я дорожу его мнѣніемъ, хотя бы онъ мелъ улицы изъ-за куска хлѣба, а вашимъ совсѣмъ не дорожу, хотя бы вы брызгали на него грязью, проѣзжая мимо въ каретѣ изъ чистаго золота. Вотъ вамъ!
— Вонъ оно какъ! — воскликнулъ мистеръ Боффинъ, глядя на нее во всѣ глаза.
— Давно уже, когда вы воображали, что вы головой выше его, я знала, что вы недостойны завязать ремень у его сапога… Вотъ вамъ! Я все время видѣла въ немъ господина, а въ васъ слугу — вотъ вамъ!.. И когда вы глумились надъ нимъ, я была на его сторонѣ и любила его. Я горжусь этимъ… Вотъ вамъ!
Послѣ этого энергичнаго изъявленія чувствъ наступила реакція, и Белла долго плакала, прижавшись лицомъ къ спинкѣ стула.
— Слушай, Белла, — заговорилъ мистеръ Боффинъ, какъ только могъ выбрать для этого удобный моментъ. — Слушай: я не сержусь.
— А я сержусь! — сказала Белла.
— Повторяю: я не сержусь, — продолжалъ золотой мусорщикъ какъ ни въ чемъ не бывало. — Я тебѣ добра желаю; я извиняю тебя. Оставайся, и мы условимся никогда не поминать о томъ, что было.
— Нѣтъ, я не могу остаться! — вскрикнула Белла, снова подымаясь со стула. — Я и подумать объ этомъ не могу! Я переѣзжаю домой.
— Не глупи, моя милая, — убѣждалъ ее мистеръ Боффинъ. — Сдѣлать легко, а какъ передѣлать? Сама вѣдь потомъ пожалѣешь.
— Никогда не пожалѣю, никогда! Я ни на минуту не простила бы себѣ, я всю жизнь презирала бы себя, если бъ осталась здѣсь послѣ того, что случилось.
— Ну хорошо. Такъ осмотрись по крайней мѣрѣ прежде, чѣмъ прыгнешь. Чтобы потомъ ужъ не было недоразумѣній, говорю тебѣ напередъ: останешься ты у насъ, и все пойдетъ по старому, все будетъ хорошо; уйдешь, — и тогда уже не будетъ возврата.
— Я знаю, что возврата не будетъ, — сказала Белла. — Этого-то я и хочу.
— И не ожидай, — продолжалъ мистеръ Боффинъ, — что я оставлю тебѣ деньги, если ты бросишь насъ такимъ манеромъ. Я не оставлю ничего… Помни это, Белла! Гроша мѣднаго не оставлю. И не ожидай!
