Эдит Уортон - Итан Фром
Джотам кинул нерешительный взгляд на хозяина.
— Обещался около полудня, — пробормотал он.
Зена повернулась к Мэтти:
— Сундук у тебя такой тяжелый, что его на санях не увезти; я договорилась — Дэниел Берн заедет и свезет его на станцию.
— Большое спасибо, — ответила Мэтти.
— Вот и отлично, только сперва посмотрим, все ли вещи в доме на месте, — невозмутимо продолжала Зена. — Я недосчитываюсь одного сурового полотенца, и еще я давно хотела спросить, куда ты задевала ящичек для спичек, что всегда у меня в зале лежал, за совиным чучелом.
С этими словами она вышла, Мэтти последовала за ней, и когда мужчины остались одни, Джотам кашлянул и пробурчал:
— Надо, значится, сказать Дэну, чтоб заехал.
Покончив с утренними делами по хозяйству, Итан сказал Джотаму, что ему надо в Старкфилд и чтобы к обеду его не ждали.
Бунт снова закипал в его душе. То, во что с трудом верилось при трезвом рвете дня, все-таки произошло: изгнание Мэтти превратилось в близкую реальность, а ему предстояло быть беспомощным свидетелем — иными словами, играть самую жалкую роль. Его мужское достоинство было втоптано в грязь, а при мысли о том, что о нем подумает Мэтти, ему становилось совсем скверно. В нем боролись разноречивые побуждения, от которых голова шла кругом. Он постановил предпринять что-то решительное, но еще толком не знал, что именно.
Утренний туман рассеялся, и поля вокруг, словно повернутый к солнцу серебряный щит, отсвечивали матовым блеском. Стоял один из тех дней, когда земля еще закутана в сверкающий зимний наряд, а в воздухе уже сквозит слабое дыхание весны. Каждый отрезок дороги в Старкфилд напоминал ему о Мэтти; он беспрестанно ощущал ее живое присутствие. Ветка дерева на фоне неба или ежевичные кусты у края оврага воскрешали в нем обрывки радостных воспоминаний. Раз с придорожной рябины до него донесся птичий щебет, показавшийся ему в тишине до того похожим на ее смех, что сердце у него остановилось, а потом заколотилось как бешеное. Думы о Мэтти не оставляли его ни на секунду и требовали безотлагательных действий.
Внезапно ему пришло на ум, что Эндрю Хейл, человек в сущности мягкосердечный, может все-таки — вопреки своему первоначальному решению — поддаться на уговоры и согласится уплатить Итану хоть сколько-нибудь наличными, в особенности если ему объяснить, что слабое здоровье Зены вынуждает их нанять работницу. В конце концов, Хейл достаточно хорошо знал положение Итана, и наш герой мог бы обратиться к нему еще раз без большого ущерба для своего самолюбия. Да и чего стоило самолюбие по сравнению с бурей страсти, бушевавшей в его груди!
Чем дольше он раздумывал об этом плане, тем больше он приходился ему по душе. Если б еще удалось поговорить с миссис Хейл, тогда уж точно все было бы в порядке, а имея в кармане полсотни долларов, он в два счета увез бы Мэтти, и только бы их и видели…
Теперь необходимо было попасть в Старкфилд, покуда Хейл еще не уехал, — Итан знал, что он что-то строит на окраине поселка, по дороге на Корбери, и выезжает из дому довольно рано. Он ускорил шаги, приноровляя их к стремительному бегу своих мыслей, и у подножья Школьной горки еще издали завидел сани Хейла. Он поспешил им навстречу, но скоро увидел, что лошадью правит не сам Хейл, а его младший сын; в санях восседала старая миссис Хейл, до того закутанная, что она смахивала на большущий поставленный торчком кокон в очках. Итан махнул им рукой; парень придержал коня, а миссис Хейл, добродушно сияя всеми своими розовыми морщинками, перегнулась к Итану.
— Дома ли? Дома, дома, ты его сейчас как раз застанешь. Он нынче с утра никуда не пошел — как встал, поясницу у него заломило, так я уж его заставила пластырь налепить, как старый доктор Киддер прописывал, да у огня как следует прогреться.
По-матерински улыбаясь Итану, она наклонилась поближе и добавила:
— Я только сейчас узнала — Зена-то, оказывается, к новому доктору ездила в Бетсбридж. Ах ты, горе какое, опять она, видать, расхворалась! Ну, даст бог, этот доктор за нее возьмется, может, поставит на ноги. И что за напасть такая! Вот я гляжу на наших деревенских — ведь ни у кого таких болезней нету, как у Зены. Я старику своему всегда говорю: что бы она, бедняга, делала, если б тебя не было, кто бы о ней заботился? И про твою мать покойницу то же самое говорила. Что греха таить, не много ты видел в жизни радости, Итан Фром!
И на прощанье она сочувственно кивнула ему головой. Младший Хейл причмокнул языком, сани покатили дальше, а Итан еще долго стоял посреди дороги, глядя им вслед.
Давно уже никто не говорил ему таких добрых, сердечных слов. По большей части люди проявляли к его невзгодам полное безразличие и не находили ничего особенного в том, что молодой парень его возраста столько лет безропотно несет свое бремя, — ведь у него на руках один за другим оставались трое тяжких больных. Но миссис Хейл сказала: «Не много ты видел в жизни радости, Итан Фром!», и на душе у него немного полегчало. Если Хейлы так жалеют его, они непременно откликнутся на его просьбу…
Он решительно двинулся по дороге к их дому, но, сделав несколько шагов, вдруг остановился, и вся кровь бросилась ему в лицо. Только сейчас, когда в его ушах еще звучали слова миссис Хейл, Итан сообразил, что, собственно, он задумал. Ведь он собрался воспользоваться их расположением, чтобы под фальшивым предлогом выманить у них деньги! Именно к этому сводилось — если говорить без обиняков — то сомнительное намерение, которое подхлестывало его весь остаток пути.
Внезапно осознав, до чего он дошел в своем безумии, Итан окончательно прозрел, и вся его жизнь предстала перед ним в истинном свете. Денег у него не было; его жена, больная женщина, осталась бы в нищете и одиночестве, если бы он бросил ее. И даже решись он на этот шаг, он смог бы осуществить свой замысел только обманув двух добросердечных людей, которые отнеслись к нему с сочувствием.
Он повернулся и побрел назад на ферму.
ГЛАВА IX
У дома, со стороны кухни, стояли сани, запряженные ширококостой кобылой серой масти, которая нетерпеливо мотала головой и рыла копытом снег. В санях дожидался Дэниел Бери.
Итан прошел на кухню и застал там свою жену. Замотав голову шалью, она сидела в качалке перед печкой и штудировала книгу под названием «Болезни почек и их лечение», которую Итан несколько дней назад получил на почте и еще доплатил за пересылку.
На мужа она не взглянула и даже не шевельнулась, и он, немного выждав, спросил:
— А Мэтти где?
Не подымая глаз от книги, она ответила:
— Наверно, пошла свой сундук вниз снести. Итен оцепенел.
— Снести сундук — одна, что ли?
— Джотам Пауэлл на лесопилке, а Дэниел Берн говорит, что не может отлучаться от лошади.
Не дослушав, Итан кинулся в прихожую и в мгновение ока взбежал по лестнице. Дверь в комнату Мэтти была закрыта, и он в нерешительности остановился на площадке.
— Мэтт, — позвал он тихонько и, не услышав ничего в ответ, повернул дверную ручку.
Он был в ее комнате один-единственный раз — летом, когда понадобилось залатать течь в карнизе, но до мелочей запомнил всю обстановку: красное с белым одеяло на узкой кровати, вышитую подушечку для иголок на комоде; на стене тогда висела увеличенная фотография ее матери в потемневшей металлической рамке, за которую был заткнут пучок крашеной травы. Все это, вместе с другими приметами ее присутствия, теперь исчезло, и комната выглядела так же голо и неуютно, как в день приезда Мэтти год назад, когда Зена привела ее наверх.
Посреди комнаты стоял сундук, а на сундуке, спиной к дверям, сидела Мэтти в самом лучшем своем платье. Оклика Итана она не услышала, потому что плакала, закрыв лицо руками; шагов его она тоже не слыхала, покуда он не подошел к ней вплотную и не положил ладони ей на плечи.
— Мэтт, перестань — перестань, ради бога!
Она вздрогнула и подняла на него мокрое от слез лицо.
— Итан! А я уж думала, что я тебя больше не увижу!
Он обнял ее и крепко прижал к себе, дрожащими пальцами отводя ей волосы со лба.
— То есть как больше не увидишь? Что ты такое говоришь?
Она проговорила, всхлипывая:
— Джотам сказал, будто ты ему велел передать, чтоб тебя не ждали к обеду, вот я и решила…
— Решила, что я сбежал? — докончил он за нее с горькой ухмылкой.
Вместо ответа она прильнула к нему, и он зарылся лицом в ее волосы. Они были мягкие и в то же время пружинистые и напоминали на ощупь темно-зеленый мох, растущий обычно на песчаных откосах; и пахли они тоже каким-то лесным запахом — точно свежие опилки, прогревшиеся на солнце.
Сквозь закрытую дверь до них донесся снизу голос Зены:
— Дэниел Берн велит поторапливаться, а то он уедет без сундука!
Они в страхе отпрянули друг от друга. Слова протеста, уже готовые были вырваться у Итана, замерли на его губах. Мэтти достала носовой платок и вытерла глаза, потом нагнулась и взялась за ручку сундука.
