Лев Толстой - Анна Каренина
новой тете и не отходили от нее. И между ними составилось что-то вроде игры,
стоящей в том, чтобы как можно ближе сидеть подле тети, дотрагиваться до
нее, держать ее маленькую руку, целовать ее, играть с ее кольцом или хоть
дотрагиваться до оборки ее платья.
- Ну, ну, как мы прежде сидели, - сказала Анна Аркадьевна, садясь на
свое место.
И опять Гриша подсунул голову под ее руку и прислонился головой к ее
платью и засиял гордостью и счастьем.
- Так теперь когда же бал? - обратилась она к Кити.
- На будущей неделе, и прекрасный бал. Один из тех балов, на которых
всегда весело.
- А есть такие, где всегда весело? - с нежною насмешкой сказала Анна.
- Странно, но есть. У Бобрищевых всегда весело, у Никитиных тоже, а у
Мешковых всегда скучно. Вы разве не замечали?
- Нет, душа моя, для меня уж нет таких балов, где весело, - сказала
Анна, и Кити увидела в ее глазах тот особенный мир, который ей не был
открыт. - Для меня есть такие, на которых менее трудно и скучно...
- Как может быть вам скучно на бале?
- Отчего же мне не может быть скучно на бале? - спросила Анна.
Кити заметила, что Анна знала, какой последует ответ.
- Оттого, что вы всегда лучше всех.
Анна имела способность краснеть. Она покраснела и сказала:
- Во-первых, никогда; а во-вторых, если б это и было, то зачем мне это?
- Вы поедете на этот бал? - спросила Кити.
- Я думаю, что нельзя будет не ехать. Вот это возьми, - сказала она
Тане, которая стаскивала легко сходившее кольцо с ее белого, тонкого в конце
пальца.
- Я очень рада буду, если вы поедете - Я бы так хотела вас видеть на
бале.
- По крайней мере, если придется ехать, я буду утешаться мыслью, что
это сделает вам удовольствие... Гриша, не тереби, пожалуйста, они и так все
растрепались, - сказала она, поправляя выбившуюся прядь волос, которою играл
Гриша.
- Я вас воображаю на бале в лиловом.
- Отчего же непременно в лиловом? - улыбаясь, спросила Анна. - Ну,
дети, идите, идите. Слышите ли? Мисс Гуль зовет чай пить, - сказала она,
отрывая от себя детей и отправляя их в столовую.
- А я знаю, отчего вы зовете меня на бал. Вы ждете много от этого бала,
и вам хочется, чтобы все тут были, все принимали участие.
- Почем вы знаете? Да.
- О! как хорошо ваше время, - продолжала Анна. - Помню и знаю этот
голубой туман, вроде того, что на горах в Швейцарии. Этот туман, который
покрывает все в блаженное то время, когда вот-вот кончится детство, и из
этого огромного круга, счастливого, веселого, делается путь все уже и уже, и
весело и жутко входить в эту анфиладу, хотя она кажется и светлая и
прекрасная... Кто не прошел через это?
Кити молча улыбалась. "Но как же она прошла через это? Как бы я желала
знать весь ее роман", - подумала Кити, вспоминая непоэтическую наружность
Алексея Александровича, ее мужа.
- Я знаю кое-что. Стива мне говорил, и поздравляю вас, он мне очень
нравится, - продолжала Анна, - я встретила Вронского на железной дороге.
- Ах, он был там? - опросила Кити покраснев. - Что же Стива сказал вам?
- Стива мне все разболтал. И я очень была бы рада. Я ехала вчера с
матерью Вронского, - продолжала она, - и мать, не умолкая, говорила мне про
него; это ее любимец; я знаю, как матери пристрастны, но....
- Что ж мать рассказывала вам?
- Ах, много! И я знаю, что он ее любимец, но все-таки видно, что это
рыцарь... Ну, например, она рассказывала, что он хотел отдать все состояние
брату, что он в детстве еще что-то необыкновенное сделал, спас женщину из
воды. Словом, герой, - сказала Анна, улыбаясь и вспоминая про эти двести
рублей, которые он дал на станции.
Но она не рассказала про эти двести рублей. Почему -то ей неприятно
было вспоминать об этом. Она чувствовала, что в этом было что-то касающееся
до нее и такое, чего не должно было быть.
- Она очень просила меня поехать к ней, - продолжала Анна, - и я рада
повидать старушку и завтра поеду к ней. Однако, слава богу, Стива долго
остается у Долли в кабинете, - прибавила Анна, переменяя разговор и вставая,
как показалось Кити, чем-то недовольная,
- Нет, я прежде! нет, я! - кричали дети, окончив чай и выбегая к тете
Анне.
- Все вместе! - сказала Анна и, смеясь, побежала им навстречу и обняла
и повалила всю эту кучу копошащихся и визжащих от восторга детей...
XXI
К чаю больших Долли вышла из своей комнаты. Степан Аркадьич не выходил.
Он, должно быть, вышел из комнаты жены задним ходом.
- Я боюсь, что тебе холодно будет наверху, - заметила Долли, обращаясь
к Анне, - мне хочется перевести тебя вниз, и мы ближе будем.
- Ах, уж, пожалуйста, обо мне не заботьтесь, - отвечала Анна,
вглядываясь в лицо Долли и стараясь понять, было или не было примирения.
- Тебе светло будет здесь, - отвечала невестка.
- Я тебе говорю, что я сплю везде и всегда, как сурок.
- О чем это? - спросил Степан Аркадьич, выходя из кабинета и обращаясь
к жене.
По тону его и Кити и Анна сейчас поняли, что примирение состоялось.
- Я Анну хочу перевести вниз, но надо гардины перевесить. Никто не
сумеет сделать, надо самой, - отвечала Долли, обращаясь к нему.
"Бог знает, вполне ли помирились?" - подумала Анна, услышав ее тон,
холодный и спокойный.
- Ах, полно, Долли, все делать трудности, - сказал муж. - Ну, хочешь, я
все сделаю...
"Да, должно быть помирились", - подумала Анна.,
- Знаю, как ты все сделаешь, - отвечала Долли, - скажешь Матвею сделать
то, чего нельзя сделать, а сам уедешь, а он все перепутает, - и привычная
насмешливая улыбка морщила концы губ Долли, когда она говорила это.
"Полное, полное примиренье, полное, - подумала Анна, - слава богу!" -
и, радуясь тому, что она была причиной этого, она подошла к Долли и
поцеловала ее.
- Совсем нет, отчего ты так презираешь нас с Матвеем? - сказал Степан
Аркадьич, улыбаясь чуть заметно и обращаясь к жене.
Весь вечер, как всегда, Долли была слегка насмешлива по отношению к
мужу, а Степан Аркадьич доволен и весел, но настолько, чтобы не показать,
что он, будучи прощен, забыл свою вину.
В половине десятого особенно радостная и приятная вечерняя семейная
беседа за чайным столом у Облонских была нарушена самым, по-видимому,
простым событием, но это простое событие почему-то всем показалось странным.
Разговорившись об общих петербургских знакомых, Анна быстро встала.
- Она у меня есть в альбоме, - сказала она, - да и кстати я покажу
моего Сережу, - прибавила она с гордою материнскою улыбкой.
К десяти часам, когда она обыкновенно прощалась с сыном и часто сама,
пред тем как ехать на бал, укладывала его, ей стало грустно, что она так
далеко от него; и о чем бы ни говорили, она нет-нет и возвращалась мыслью к
своему кудрявому Сереже. Ей захотелось посмотреть на его карточку и
поговорить о нем. Воспользовавшись первым предлогом, она встала и своею
легкою, решительною походкой пошла за альбомом. Лестница наверх, в ее
комнату, выходила на площадку большой входной теплой лестницы.
В то время, как она выходила из гостиной, в передней послышался звонок.
- Кто это может быть? - сказала Долли.
- За мной рано, а еще кому-нибудь поздно, - заметила Кити.
- Верно, с бумагами, - прибавил Степан Аркадьич, и, когда Анна
проходила мимо лестницы, слуга взбегал наверх, чтобы доложить о приехавшем,
а сам приехавший стоял у лампы. Анна, взглянув вниз, узнала тотчас же
Вронского, и странное чувство удовольствия и вместе страха чего-то вдруг
шевельнулось у нее в сердце. Он стоял, не снимая пальто, и что-то доставал
из кармана. В ту минуту как она поравнялась с серединой лестницы; он поднял
глаза, увидал ее, и в выражении его лица сделалось что-то пристыженное и
испуганное. Она, слегка наклонив голову, прошла, а вслед за ней послышался
громкий голос Степана Аркадьича, звавшего его войти, и негромкий, мягкий и
спокойный голос отказывавшегося Вронского.
Когда Анна вернулась с альбомом, его уже не было, и Степан Аркадьич
рассказывал, что он заезжал узнать об обеде, который они завтра давали
приезжей знаменитости.
- И ни за что не хотел войти. Какой-то он странный, - прибавил Степан
Аркадьич.
Кити покраснела. Она думала, что она одна поняла, зачем он приезжал и
отчего не вошел. "Он был у нас, - думала она, - и не застал и подумал, я
здесь; но не вошел, оттого что думал - поздно, и Анна здесь".
Все переглянулись, ничего не сказав, и стали смотреть альбом Анны.
Ничего не было ни необыкновенного, ни странного в том, что человек
