Роза в цвету - Олкотт Луиза Мэй

– И могу я почтительно поинтересоваться, какие великие реформы должны свершиться в будущем в этих старых домах, ремонтом которых занимается их уважаемая владелица?

– Они всего лишь будут превращены в удобное жилье для бедных, но почтенных женщин. Они не в состоянии много платить, но при этом очень страдают из-за того, что вынуждены жить в шуме, грязи и тесноте, например в многоквартирных домах и дешевых меблированных комнатах. Я могу помочь сразу многим – это и попытаюсь сделать.

– Позволь мне смиренно уточнить: а эти дряхлые дамы будут обитать в своих покоях совершенно бесплатно?

– Поначалу предполагалось именно так, однако дядя убедил меня, что негоже выпячивать их нищету: пусть лучше платят небольшую сумму и ощущают себя самостоятельными. Деньги мне, понятное дело, не нужны, я буду их использовать на поддержание чистоты в этих домах или на помощь другим женщинам, оказавшимся в тяжелом положении, – ответила Роза, делая вид, что не заметила скрытой насмешки.

– Благодарности не жди – ты ее не получишь; зато на руках у тебя окажется множество недотыкомок, ты очень скоро от всего этого устанешь и поймешь – только слишком поздно, – что надо было поступать как все нормальные люди.

– Благодарю тебя за радужные предсказания, но я все-таки попытаюсь.

Видя, что кузину не переубедить, раздосадованный Чарли выпустил – весьма опрометчиво – свою последнюю стрелу:

– Ну, одно я знаю точно: будешь заниматься такими глупостями – никогда не найдешь себе мужа, хотя мне ясно как день: он тебе совершенно необходим, чтобы следить и за тобой, и за состоянием твоих финансов.

Роза была вспыльчива от природы, но редко позволяла собственному нраву взять над собой верх; сейчас, однако, пламя вырвалось на поверхность. Последние слова оказались особенно некстати, ибо их часто повторяла тетя Клара, когда пыталась предостеречь Розу от корыстолюбивых поклонников и затратных затей. Роза обиделась на кузена, ей было досадно, что он насмехается над ее незамысловатыми планами, а последняя его реплика и вовсе вызвала у нее возмущение.

– Не нужен мне никакой муж, если он заставит меня отказаться от того, что я считаю полезным, а еще я скорее отправлюсь прямиком в работный дом, чем буду пользоваться своими «финансами» так эгоистично, как ты мне предлагаешь!

Тем вспышка и завершилась, однако Чарли понял, что переборщил, и поспешил с искусностью влюбленного вернуть себе ее расположение: повернувшись к стоявшему у него за спиной кабинетному роялю, он нежным голосом запел милую старинную песенку:

с большим чувством остановившись не только на нежном заверении: «Тебя укрою пледом», но и на том, что даже если быть ему королем, то возлюбленная станет

Было совершенно очевидно, что песнопения Прекрасного Принца не пропали втуне: даже сам Орфей не сумел бы столь искусно восстановить пошатнувшуюся гармонию. Лирическое извинение было принято с любезной улыбкой и прочувствованным:

– Прости, что рассердилась, но дразниться ты не разучился, а я нынче во вздорном настроении. Вредно мне засиживаться допоздна.

– Так ты, боюсь, не захочешь завтра поехать к миссис Грёз. – И Чарли взял последнюю записку в руки с явственным сожалением, весьма для Розы лестным.

– Придется, потому что празднество устраивают в мою честь, но я вернусь домой пораньше и как следует высплюсь. Сама терпеть не могу, когда делаюсь такой раздражительной. – И Роза потерла лоб – от всех этих сумбурных мыслей у нее разболелась голова.

– Но аллеманду будут танцевать поздно, я обещал быть в первой паре, а без тебя мне никак. Задержись хотя бы разок – ты премного меня обяжешь! – взмолился Чарли, которому очень хотелось отличиться.

– Нельзя; я обещала дядюшке не слишком усердствовать с удовольствиями и намерена сдержать свое слово. Самочувствие у меня прекрасное – глупо будет разболеться: дядю это растревожит, не говоря уж о том, что я лишусь красоты, каковой, по твоему любезному мнению, обладаю, поскольку она, как тебе известно, невозможна без здоровья.

– Но все самое интересное начинается только после ужина. Уверяю тебя, там будет просто замечательно, мы повеселимся не хуже, чем в старые добрые времена, – как вот на прошлой неделе у Эммы.

– Вот уж спасибо! Вспомнить стыдно, как мы там разбуянились и каким недовольным выглядел дядя, впуская меня в дом в три часа ночи – измотанную, в разодранном платье, с головной болью; я на ногах-то с трудом стояла, а всей награды за пять часов тяжкого труда – бонбонки в кармане, искусственные цветы и дурацкие бумажные колпаки. Дядя тут же предложил мне надеть один из них и ложиться спать – вид, мол, у меня такой, будто я побывала на французском маскараде. Не хочется мне повторения этих слов, и я никогда больше не позволю рассвету застигнуть меня за подобной забавой.

– Да ничего страшного, мама ведь не возражала, а я доставил вас обеих домой до рассвета. Дядюшка в таких вещах пристрастен, так что не обращай на него внимания: мы отлично повеселились и никому это не повредило.

– А вот и повредило, причем каждому! Тетя Клара до сих пор не оправилась от простуды, я весь следующий день проспала, а ты выглядел как привидение, потому что, насколько я понимаю, много недель развлекался ночи напролет.

– Вздор! В сезон так и положено, к этому быстро привыкаешь, – начал Чарли, которому очень хотелось уговорить Розу пойти на бал: в танцевальной зале он чувствовал себя в своей стихии и бывал особенно счастлив, когда партнершей его становилась хорошенькая кузина.

– Правда? Так вот, не хочу я к этому привыкать – слишком дорогую цену приходится платить в итоге. Не хочу я привыкать к тому, что меня таскают по душной комнате мужчины, выпившие слишком много вина, не хочу путать день с ночью, транжирить время, которое можно потратить на полезные вещи, и превращаться в светскую пустышку, которой не прожить без развлечений. Не буду отрицать: в них много приятного, но не заставляй меня слишком привыкать к веселому времяпрепровождению. Наоборот, помоги отринуть то, что мне вредно, а еще очень прошу: не искореняй насмешками полезных привычек, которые мне такими трудами привил дядя.

Роза говорила совершенно искренне, Чарли сознавал ее правоту, но отказ от принятых решений, даже самых пустячных, всегда давался ему с большим трудом, ибо мать сильно его избаловала и у него развилась привычка потакать собственным прихотям, по сути своей губительная. Поэтому, когда Роза подняла на кузена глаза с искренним стремлением спасти и его, и себя от опасности попасть в головокружительный водоворот, в котором без всякой цели вращается столько молодых людей – в итоге их либо затягивает в пучину, либо вышвыривает на берег в виде потрепанных остовов былого судна, – Чарли передернул плечами и отрывисто произнес:

– Как тебе будет угодно. Отвезу тебя домой в любую рань, а твое место в аллеманде займет Эффи Уоринг. Какие цветы тебе отправить?

Чарли знал, что говорит, ибо мисс Уоринг была барышней хваткой и большой модницей, она беззастенчиво восхищалась Прекрасным Принцем, – собственно, она и дала ему это прозвище. Роза ее недолюбливала и считала ее влияние на Чарли вредоносным, ибо юность может служить оправданием легкомыслия, остроумие – скрывать недостаток утонченности, а красота – служить маской греховности – если смотреть мужскими глазами. Когда прозвучало имя Эффи, Роза заколебалась и едва не пошла на попятный, но вовремя вспомнила слова своего «старшего помощника». Ей очень хотелось «оставаться на верном курсе», и хотя течение влекло ее к югу, принцип – единственный безотказный компас – указывал строго на север, и Роза, будучи мудрым молодым шкипером, послушалась его и сдержанно произнесла, надписывая имя Ариадны на пакете, в котором лежали внушительного размера домашние туфли для дяди Мака: