Рене Баржавель - Девушки и единорог
— А почему он не контролирует, когда поезд останавливается? — спросила Элис.
Вопрос озадачил сэра Джона. Он нахмурился, не сдержав удивления.
— Перестаньте задавать глупые вопросы, — шепнула гувернантка девочке.
— Ничего, ничего, — улыбнулся сэр Джон. Он нашел ответ.
— Потому что пассажиры без билета, если такие есть в поезде, могут выйти из вагона и таким образом избежать проверки.
Китти ничего не поняла. Она уже открыла рот, чтобы задать очередной вопрос, но гувернантка быстро закрыла его влажной губкой, извлеченной из непромокаемого мешочка. Она быстро обтерла девочкам лица, чтобы удалить следы угольной пыли, потом отряхнула им платья и поправила шляпки, фиолетовую и коричневую.
Девочки были вынуждены замолчать и теперь чинно сидели, положив руки на колени. Воспитанные дети не должны проявлять назойливость. Им нельзя вести себя так, чтобы взрослые замечали их присутствие.
Каждый год детства длится бесконечно и по насыщенности событиями может сравниться с целой жизнью. Элис было семь лет, Китти — на два года меньше. На протяжении истекших столетий они никогда не находились так долго рядом с родителями, в такой интимной близости. До этого фантастического путешествия их вселенная была представлена исключительно помещениями для игр, комнатами для занятий, столовыми и туалетными комнатами на третьем этаже дома в Лондоне. Они играли, учились и спали под постоянным наблюдением гувернантки. На улицу они выходили только для непродолжительных прогулок. Они видели свою мать только вечером на протяжении нескольких минут. Она ласково улыбалась им и говорила какие-то нежные слова. Отца они видели по воскресеньям во время общей молитвы. Их воспитывали для предстоящего замужества, и они должны были стать совершенством. Когда им исполнится восемнадцать, им сделают высокую прическу, оденут в белое платье и отведут на первый бал. Сэр Джон и леди Гарриэтта были прекрасными родителями и любили своих детей.
Гувернантка, мисс Блюберри, ненавидела их, хотя и не знала этого. Она скрупулезно выполняла свою роль, не позволяя вырваться на поверхность глубинным чувствам. Дай им волю, и она тут же схватила бы кухонный нож и принялась с дикими воплями полосовать физиономии всем окружающим. Тощая, тридцати пяти лет, цветом лица напоминавшая вареную репу, она уже лет двадцать назад утратила облик подростка с нежным розовым личиком. Она знала, что никогда не выйдет замуж. Она была слишком образованной, чтобы выйти замуж за простого мужчину, и даже в расцвете юности не имела никаких шансов быть замеченной мужчиной из высшего общества. Она не чувствовала себя уютно ни в компании служанок, презиравших ее, ни в обществе господ, ее не замечавших. Ссылка в Ирландию лишала ее единственного, чем она могла гордиться, — чувствовать себя англичанкой. Она ненавидела этот дурацкий поезд, злилась на прошлое и будущее, на жизнь и на весь мир. Она достаточно крепко верила в Бога, чтобы ненавидеть и его, убеждая себя при этом в любви к нему.
Поезд остановился у небольшого деревенского вокзала. Смеркалось. Какой-то мужчина размахивал в сумерках фонарем, выкрикивая непонятные слова с диким акцентом. Леди Гарриэтта спустилась на перрон в сопровождении горничной для поисков гипотетических удобств. В купе сразу стало тихо и темно. Откуда-то доносилось меланхоличное мычание коровы, вдалеке лаяли две собаки, почуявшие появление незнакомого существа, бродяги или лисы. Прижавшиеся к гувернантке девочки таращили глаза в темноте, ощущая, как их охватывает восхитительный ужас. Их поезд застыл в неизвестном мрачном мире, постепенно проникавшем в купе сквозь темные окна. Правда, с ними находился их отец. В его присутствии им ничто не могло навредить. Поэтому они наслаждались испытываемым ужасом, точно зная, что в действительности им ничто не грозит.
Внезапно на крыше над их головами раздался грохот тяжелых шагов. Все дружно посмотрели на потолок. Китти негромко пискнула, словно птичка, над гнездом которой кружит ястреб. В потолке открылось круглое отверстие, через него в купе спустилась масляная лампа. Чья-то рука зажгла фитиль, и отверстие закрылось. Купе залил мягкий золотистый свет безопасности. Время дьявольских штучек закончилось.
Вдали раздавалось все более и более редкое неубедительное тявканье одной собаки; вторая, очевидно, уже заснула. Корова тоже помалкивала. Даже вокзальные шумы звучали в ночи приглушенно. Вернулась леди Гарриэтта с незабываемым, навсегда запечатлевшимся в ее мозгу воспоминанием о пережитом в пристройке к зданию вокзала. Горничная отправилась в очередную экспедицию с гувернанткой и девочками. Усатый кондуктор принес грелки. Леди Гарриэтта поставила на одну из них свои миниатюрные ступни и постепенно восстановила полный достоинства вид, начиная с небольшой шляпки, сидевшей, словно бабочка, на ее голове, и заканчивая высокими ботинками из кожи цвета опавшей листвы. Она была тщательно упакована в длинное платье с двумя рядами пуговиц от плеч до подола, символ ее общественного положения и ее рабства, так как без помощи горничной она была способна самостоятельно раздеться не больше, чем одетый в жилетку кролик.
Сэр Джон, в свою очередь, тоже спустился в ночь, чтобы, как он пояснил, выкурить сигару.
* * *
Незадолго до полночи поезд остановился с тяжелым вздохом, уткнувшись в висевший на дереве фонарь. Здесь, у выступавших из земли корней, заканчивалась железная дорога; дальше рельсы не продолжались. Поезд двинулся задним ходом, с грохотом и толчками проскочил стрелку, выйдя на параллельный путь. Отсюда он, попятившись, подошел к последнему вокзалу, готовый назавтра или через день двинуться в обратный путь.
Девочки спали, сбившись в тесный комок. Их разбудили, понесли, и они оказались в карете, катившейся сквозь густую темноту. Резко пахло лошадиным потом. Они опять заснули и тут же очнулись за большим столом в большой темной комнате перед полными тарелками. Они заснули, не успев проглотить первую ложку. Леди Гарриэтта нервно вздрагивала.
Они находились в замке, принадлежавшем мужу Августы. Это он послал на вокзал верхового слугу и карету с кучером. Когда они появились в замке, Лайонель Ферре спал, Августа отсутствовала, ужин остыл. Их ждали ледяные постели.
На следующее утро леди Гарриэтта была разбужена ветром Донегола, швырнувшего ей в лицо пригоршню дождя. Эрнестина, принесшая чай госпоже, неосторожно оставила открытым окно. На протяжении четырех дней они питались лососем, которого Лайонель лично вылавливал из принадлежавшего ему озера. Три раза он оказывался за столом во время обеда, высокий сухощавый мужчина с длинным носом и кирпично-красной физиономией. У него были такие маленькие глазки, что их цвет определить было невозможно. Его коротко подстриженная шевелюра и отвислые усы отсвечивали желтым. Он мало говорил, изрекая расплывчатые пессимистические комментарии о политическом положении в Ирландии, часто упоминал никому не известные имена, внезапно замолкал, не закончив фразу, и то и дело издавал хриплый смешок, повторяя: «Конечно, конечно, я понимаю.» Его супруга так и не появилась.
Когда со станции доставили багаж, а из Сент-Альбана за ними приехала карета, они, наконец, смогли расстаться с гостеприимным хозяином. За последним этапом их бесконечного путешествия наблюдало яркое солнце, то и дело прятавшееся в очередном облаке. Перспектива вскоре оказаться в своих владениях, пусть даже на краю света, и теплая солнечная погода вселили немного оптимизма в сердце леди Гарриэтты. Она смотрела на проплывающую мимо сельскую местность, удивляясь отсутствию деревень. Встречались только одиночные бедные хижины, разделявшиеся большими пустыми пространствами. Им почти не попадались живые существа, как люди, так и животные. Однажды их заставила остановиться группа солдат в английских мундирах. Закрепив веревку на ветвях дерева, они под командой унтер-офицера занимались тем, что пытались сорвать крышу со стоявшей под деревом хижины. Вокруг них с громкими криками носились встревоженные птицы. На происходящее смотрела, вытирая слезы, худая молодая женщина, босая, в грязно-сером платье, прижимавшая к себе двух малышей. Рядом с ней в тачку были свалены несколько деревянных мисок с ложками, черные от сажи сковородка и крюк, чтобы подвешивать котелок над огнем. Немного в стороне стоял разъяренный мужчина, вцепившийся в рукоятку воткнутой перед ним в землю лопаты и с трудом сдерживавший бессильный гнев. С него не сводил глаз солдат с ружьем.
— Но. Что здесь происходит? — растерянно спросила леди Гарриэтта. — Джон, в чем дело?
Послышался треск, и крыша хижины рухнула на землю. Тощий поросенок с визгом выскочил из облака пыли и скрылся в кустах. Солдаты принялись разрушать кирками стены хижины.
— Но этого не может быть!.. Джон!.. Я не понимаю.
