Айн Рэнд - Атлант расправил плечи. Книга 2
— Мистер Мауч не смог прийти, Джим. Мистер Мауч очень сожалеет, он даже приказал подготовить его самолет к вылету, но в последний момент возникли непредвиденные обстоятельства, вопрос национальной важности…
Таггарт стоял неподвижно, молчал и хмурился.
Орен Бойл взорвался смехом. Таггарт так резко повернулся к нему, что остальные ретировались, не дожидаясь сигнала.
— Ты что это делаешь? — рявкнул Таггарт.
— Веселюсь, Джимми, просто веселюсь, — сказал Бойл. — Висли твой мальчик на побегушках, вернее, был таковым?
— Я знаю одного моего мальчика на побегушках, и ему лучше не забывать об этом.
— Кто это? Ларкин? Ну, не думаю, что ты говоришь о нем. А если это не Ларкин, то, мне кажется, тебе нужно аккуратнее пользоваться притяжательными местоимениями. Я не имею в виду возрастную категорию, я знаю, что выгляжу молодо для своих лет, но я не переношу местоимений.
— Очень умно. Смотри только, умник, как бы у тебя от большого ума не начались неприятности.
— Если они действительно начнутся, лови момент. Но только если, Джим, если.
— Беда людей, которые себя переоценивают, в том, что у них короткая память. Вспомнил бы лучше, кто помог тебе выбить с рынка металл Реардэна.
— Почему же, я помню, кто мне это обещал. Особа, которая потом дергала за каждую ниточку, за которую могла ухватиться, чтобы предотвратить выход именно этого указа, так как посчитала, что в будущем ей потребуются рельсы из металла Реардэна.
— Потому что ты потратил десять тысяч долларов, спаивая тех, кто, как ты надеялся, сможет воспрепятствовать указу о замораживании облигаций!
— Да. Именно так я и делал. У меня были приятели, владеющие железнодорожными облигациями. И кроме того, у меня тоже имеются друзья в Вашингтоне, Джимми. Да, твои друзья побили моих в деле с замораживанием, но мои побили твоих в деле с «Реардэн стал» — и я это не забыл. Но какого черта! Я на тебя не в обиде, именно так и надо делать дела, только мне-то не надо вешать лапшу на уши, Джимми. Оставь это для фраеров.
— Если ты не веришь, что я всегда старался делать для тебя все что могу…
— Уверен, что старался. Лучше некуда — учитывая обстоятельства. И дальше будешь стараться, пока у меня есть кто-то, кто нужен тебе, и ни минутой дольше. Поэтому я просто хотел тебе напомнить, что и у меня есть приятели в Вашингтоне. Приятели, которых нельзя купить за деньги, — такие же, как твои, Джимми.
— Что это ты такое плетешь?
— То самое. Те, кого ты покупаешь, не стоят ни фига, ведь кто-нибудь может предложить им больше, поэтому поле открыто для всех, это напоминает старомодную конкуренцию. Но если у тебя есть компромат на человека, он твой, лиц, предлагающих более высокую цену, не будет, и ты можешь рассчитывать на его дружбу. Что ж, у тебя есть друзья, у меня они тоже имеются. У тебя есть друзья, которых я могу использовать, и наоборот. Разве я против? Какого черта! Каждый чем-нибудь торгует. Если не деньгами — а век денег прошел, — то людьми.
— На что это ты намекаешь?
— Просто объясняю кое-что, что тебе надо запомнить. Возьмем, к примеру, Висли. Ты обещал ему место заместителя директора Отдела экономического планирования — чтобы обставить Реардэна во время подготовки законопроекта о равных возможностях. У тебя были связи, и я попросил тебя это сделать — в обмен на резолюцию «Против хищнической конкуренции», там были связи у меня. Висли свое дело сделал, а ты уж постарался, чтобы у тебя все было на бумажке. Уверен, что у тебя есть письменные подтверждения всех сделок, которые он провернул, чтобы закон был принят, и при этом брал у Реардэна деньги, чтобы закон провалить, так что Реардэн ни о чем не подозревал. Грязные сделки. Они причинят большие неприятности мистеру Маучу, если выплывут на свет. Ты сдержал свое обещание и добыл ему местечко, поэтому-то тебе казалось, что он твой. И он был твоим. Он принес изрядные барыши, правда? Но это все до поры до времени. Когда-нибудь мистер Висли Мауч может приобрести слишком большое влияние, а эти его делишки останутся в далеком прошлом, и никому не будет дела, как он начал карьеру и кого надул. Нет ничего вечного. Висли был человеком Реардэна, потом твоим, а завтра он может оказаться чьим угодно.
— Это намек?
— Нет, что ты, дружеское предостережение. Мы старые друзья, Джимми, и думаю, что такими и должны оставаться. Мне кажется, мы можем быть очень полезны друг другу, ты и я, если у тебя не возникнет неверных представлений насчет дружбы. А я… Я верю в равновесие сил.
— Это ты помешал Маучу прийти сегодня?
— Может, я, а может, и нет. Это твои проблемы. Для меня хорошо, если я это сделал, а еще лучше, если нет.
Взгляд Шеррил следовал сквозь толпу за Джеймсом Таггартом. Лица, появлявшиеся перед ней и собиравшиеся рядом, казались такими дружелюбными, голоса были такими теплыми, что девушка была уверена — вокруг нет зла. Она удивлялась, почему некоторые доверительным многозначительным тоном говорили с ней о Вашингтоне, — это были полупредложения, полунамеки, словно от нее ждали помощи в чем-то секретном, о чем она должна была догадаться. Она не знала, что отвечать, но улыбалась и говорила все, что приходило в голову. Она не могла позорить имя «миссис Таггарт», показав свой страх.
Потом она увидела врага. Это была высокая стройная фигура в сером платье, которая теперь доводилась Шеррил невесткой.
Она почувствовала, как кровь застучала в висках от гнева, и вспомнила о нотках страдания, которые постоянно звучали в голосе Джима. Шеррил считала себя обязанной сделать то, чего не могла сделать раньше. Ее взгляд то и дело возвращался к Дэгни, изучая ее. Фотографии Дэгни Таггарт в газетах изображали облаченную в брюки фигуру или лицо между опущенными полями шляпы и поднятым воротником пальто. Сейчас на ней было серое вечернее платье, казавшееся неприличным, — оно выглядело аскетически скромным, таким скромным, что не останавливало взгляд, позволяя видеть стройную фигуру под ним. В серой ткани присутствовал голубой оттенок, сочетающийся с серыми, как оружейная сталь, глазами Дэгни. На ней не было драгоценностей, только браслет на запястье — цепочка тяжелых металлических звеньев зеленовато-голубого оттенка.
Шеррил дождалась, когда Дэгни останется одна, и направилась к ней, решительно пересекая комнату. Она посмотрела в упор в глаза цвета оружейной стали, которые казались холодными и напряженными, глаза, глядящие прямо на нее с вежливо-безличным любопытством.
— Я хочу, чтобы вы кое-что знали, — сказала Шеррил натянутым жестким тоном. — Чтобы между нами не было никакого притворства. Я не собираюсь разыгрывать слащавые родственные отношения. Я знаю, что вы сделали с Джимом, вы всю жизнь причиняли ему горе. Я буду защищать его от вас. Я поставлю вас на место. Я — миссис Таггарт. Теперь я — женщина в этой семье.
— Все правильно, — ответила Дэгни. — Я — мужчина. Шеррил проводила ее взглядом и подумала, что Джим прав: его сестра злая, холодная, бесчувственная женщина, не удостоившая Шеррил ни ответом, ни признанием — никаким чувством; казалось, Шеррил лишь позабавила ее.
Реардэн стоял около Лилиан и всюду следовал за ней. Ей хотелось, чтобы ее видели с мужем; он подчинялся. Он не знал, смотрят на него или нет, ему были безразличны все вокруг, кроме человека, которого он не мог позволить себе увидеть.
Его сознание все еще удерживало застывшую картину, когда они с Лилиан вошли в комнату и он увидел смотрящую на них Дэгни. Реардэн смотрел прямо на нее, готовый принять любой удар. Каковы бы ни были последствия для Лилиан, он скорее публично признается в измене здесь и сейчас, чем позволит себе позорно отвести взгляд от лица Дэгни, придав своему лицу выражение трусливой пустоты, и притвориться, будто не знает, что делает.
Но удара не последовало. Реардэн понимал каждый оттенок чувства, отражающегося на лице Дэгни; он знал, что Дэгни не поражена; он видел только безмятежность. Ее глаза встретились с его глазами, будто признавая все значение этой неожиданной встречи, но она смотрела на него так же, как смотрела бы в любом другом месте — в его кабинете или в своей спальне. стоит перед ним и Лилиан, открытая им так же просто, как серое платье открывало ее тело.
Она кивнула, учтивый наклон головы предназначался им обоим. Реардэн ответил, заметил короткий кивок Лилиан, увидел, как Лилиан отходит в сторону, и только тогда понял, что так и стоит с наклоненной головой.
Реардэн не знал, что говорили ему друзья Лилиан и что он отвечал. Подобно тому, как человек идет шаг за шагом, пытаясь не думать о длине бесконечного пути, он продвигался мгновение за мгновением без участия своего сознания. Он слышал обрывки смеха Лилиан и удовлетворенные нотки в ее голосе.
Через некоторое время Реардэн обратил внимание на окружающих его женщин; все они казались похожими на Лилиан — такие же холеные, с тонко выщипанными неподвижно приподнятыми бровями и застывшими в деланном веселье глазами.
