Гюстав Флобер - Госпожа Бовари. Воспитание чувств
Почти каждые четверть часа Розанетта открывала полог колыбели, чтобы посмотреть на своего ребенка. Она представляла себе, как через несколько месяцев он начал бы ходить, как впоследствии среди школьного двора играл бы в городки с товарищами, каким бы он был в двадцать лет, и каждый из этих образов, которые она рисовала себе, становился для нее новой утратой; приступы отчаяния обостряли в ней материнское чувство.
Фредерик, неподвижно сидя в другом кресле, думал о г-же Арну.
Теперь, наверно, она в поезде, — смотрит из окна вагона на поля, мчащиеся в сторону Парижа, или, быть может, стоит на палубе парохода, как в первый раз, когда он ее увидел; но этот пароход уносит ее в беспредельную даль, в края, откуда ей нет возврата. Потом он представлял ее себе в комнате гостиницы: на полу чемоданы, обои свисают лоскутьями, дверь сотрясается от ветра. А что потом? Что она будет делать? Станет учительницей, компаньонкой, может быть, горничной? Теперь она во власти любых случайностей нищеты. Ничего не знать о ее судьбе было для него мучительно. Ему следовало помешать ее бегству или же уехать вслед за нею. Разве не он ее настоящий супруг? И, думая о том, что больше никогда не увидит ее, что все кончено, что он безвозвратно утратил ее, Фредерик чувствовал, как все его существо разрывается на части; полились слезы, накопившиеся с самого утра.
Розанетта заметила это.
— Ах, и ты плачешь? И тебе тяжело?
— Да, да! И мне!..
Он прижал ее к груди, и оба рыдали, обнявшись.
Госпожа Дамбрёз тоже плакала, лежа ничком на постели, схватившись за голову руками.
Олимпия Режембар, приходившая примерить ей первое после траура светлое платье, рассказала о посещении Фредерика и даже о том, что у него наготове было двенадцать тысяч франков, предназначенных для г-на Арну.
Значит, деньги, ее деньги, понадобились ему, чтобы помешать отъезду той, другой, чтобы сохранить любовницу!
Сперва ею овладел приступ ярости, и она решила прогнать его, как выгоняют лакея. Слезы, пролитые в изобилии, успокоили ее. Лучше было ничего не говорить, все затаить в себе.
На другой день Фредерик принес ей обратно двенадцать тысяч.
Она ему предложила оставить их у себя — на тот случай, если они понадобятся его другу, и подробно расспросила об этом господине. Кто же заставил его решиться на такое дело? Наверно, женщина? Женщины толкают людей на всякие преступления.
Ее насмешливый тон смутил Фредерика. Он очень раскаивался в клевете, которую возвел на своего друга. Его успокаивало лишь то, что г-жа Дамбрёз не могла узнать правды.
Она, однако, продолжала упорствовать, ибо через день снова осведомилась о его приятеле, а затем спросила о другом — о Делорье.
— Он человек толковый и надежный?
Фредерик расхвалил его.
— Попросите его зайти ко мне на днях, как-нибудь утром: я хотела бы посоветоваться с ним об одном деле.
Она случайно нашла сверток с бумагами, среди которых были векселя Арну, опротестованные, как полагается, и за подписью г-жи Арну. Именно из-за них Фредерик приходил однажды к г-ну Дамбрёзу во время завтрака: хотя капиталист и не собирался предъявлять их ко взысканию, все же он добился того, что Коммерческий суд вынес приговор не только Арну, но и его жене, которая об этом не знала, так как муж не счел уместным предупредить ее.
Вот это было оружие! Г-жа Дамбрёз не сомневалась в его силе. Но, пожалуй, ее нотариус посоветует воздержаться; ей хотелось бы поручить дело кому-нибудь менее известному, и она вспомнила об этом высоком, наглом на вид субъекте, предлагавшем ей свои услуги.
Фредерик в простоте души исполнил ее поручение.
Адвокат пришел в восторг от того, что ему придется иметь дело с такой важной дамой.
Он поспешил явиться к ней.
Она сообщила ему, что наследство принадлежит ее племяннице, что поэтому ей особенно важно получить по этим векселям, — ей дороги интересы супругов Мартинон.
Делорье понял, что здесь кроется некая тайна; он задумался, глядя на векселя. Имя г-жи Арну, начертанное ее собственной рукою, воскресило в его памяти ее образ и оскорбление, которое он снес. Если представляется случай отомстить, почему не воспользоваться им?
И вот он посоветовал г-же Дамбрёз продать с аукциона оставшиеся в наследство безнадежные векселя. Подставное лицо перекупит их и предъявит ко взысканию. Он взялся сам найти подходящее лицо.
В конце ноября Фредерик, проходя по улице, где жила г-жа Арну, поднял глаза к ее окнам и заметил на двери объявление, где крупными буквами было написано:
«Продается движимое имущество, состоящее из кухонной посуды, белья носильного и столового, рубашек, кружев, юбок, панталон, шалей французских и индийских, рояля Эрара, двух дубовых шкафов в стиле Возрождения, венецианских зеркал, фарфора китайского и японского».
«Ведь это же их вещи!» — подумал Фредерик: привратник подтвердил его предположение.
Что касается лица, которое довело дело до аукциона, то оно ему было неизвестно. Но, пожалуй, разъяснения мог дать мэтр Бертельмо, оценщик.
Чиновник сперва не хотел сказать, какой кредитор потребовал распродажи. Фредерик проявил настойчивость. То был, оказывается, некий Сенекаль, поверенный; и мэтр Бертельмо довел свою любезность до того, что дал Фредерику соответствующий номер «Мелких объявлений».[246]
Вернувшись к Розанетте, Фредерик развернул его и бросил на стол.
— На, читай!
— Что такое? — спросила она, и лицо ее было так невозмутимо спокойно, что он вознегодовал.
— А, знаем мы эту невинность!
— Я не понимаю.
— Это из-за тебя продаются с аукциона вещи г-жи Арну?
Она перечитала объявление.
— Где же ее имя?
— Но ведь это ее вещи! Ты это знаешь лучше, чем я!
— Какое мне дело? — сказала Розанетта, пожав плечами.
— Какое тебе дело? Да ты мстишь, вот и все! Это потому, что ты их преследуешь! Разве ты не оскорбляла ее, даже ходила к ней! Ты, девка! К ней, к святой женщине, очаровательной, самой лучшей на свете! Почему тебе так хочется погубить ее?
— Ты ошибаешься, уверяю тебя!
— Брось! Как будто не ты пустила в ход Сенекаля?
— Что за глупость!
Тут он пришел в бешенство.
— Ты лжешь! Ты лжешь, мерзавка! Ты ревнуешь к ней! У тебя исполнительный лист на ее мужа! Сенекаль уже совался в твои дела! Он ненавидит Арну, вы с ним столковались. Я видел, как он был рад, когда ты выиграла тяжбу. Ты и тут будешь отпираться?
— Даю тебе слово…
— Ах, знаю я, чего оно стоит!
И Фредерик стал напоминать ей о ее любовниках, перечисляя их по именам, указывая все подробности. Розанетта, побледнев, отступила.
— Это тебя удивляет? Я на все закрывал глаза, и ты думала — я слепой. Теперь с меня довольно! От измен таких женщин, как ты, не умирают! А когда эти измены слишком чудовищны, уходят прочь. Наказывать тебе подобных — значило бы унижаться!
Она ломала руки.
— Боже мой! Да тебя как будто подменили!
— Никто в этом не виноват, кроме тебя!
— И все из-за госпожи Арну!.. — со слезами воскликнула Розанетта.
Он холодно ответил:
— Ее одну я и любил всю жизнь.
Оскорбление прервало поток ее слез.
— Это доказывает, какой у тебя хороший вкус! Женщина перезрелая, цвет лица лакричный, талия толстая, глаза большие, как отдушины в подвале, и такие же пустые! Если тебе это нравится, ступай к ней!
— Я так и ждал! Покорно благодарю!
Розанетта застыла на месте, ошеломленная столь неожиданным поведением. Она даже не помешала ему выйти в переднюю: потом вдруг одним прыжком она догнала его там и обвила руками.
— Да ты сумасшедший, сумасшедший. Это какая-то нелепость! Я тебя люблю! — И она умоляла его: — Боже мой, хоть во имя нашего ребеночка!
— Сознайся, что это твои проделки, — сказал Фредерик.
Она снова стала уверять его, что невиновна.
— Не хочешь сознаться?
— Нет!
— Ну так прощай! И навсегда!
— Выслушай меня!
Фредерик обернулся.
— Если бы ты лучше знала меня, ты бы поняла, что мое решение бесповоротно!
— О, ты еще вернешься ко мне!
— Никогда!
И он с силой захлопнул дверь.
Розанетта написала Делорье, что ей немедленно нужно видеть его.
Он пришел вечером пять дней спустя; а когда она ему сообщила о своем разрыве с Фредериком, сказал:
— И только-то? Скажите, какое несчастье!
Сперва она думала, что он может привести к ней Фредерика, но теперь все пропало. От привратника ей было известно о его предстоящей женитьбе на г-же Дамбрёз.
Делорье, пожурив ее сперва, стал потом как-то необыкновенно весел, даже игрив; а когда оказалось, что уже очень поздно, попросил разрешения переночевать у нее в кресле. На другое утро он уехал в Ножан, предупредив Розанетту, что не знает, когда они снова увидятся; в ближайшем будущем в его жизни, может быть, произойдет большая перемена.
