Пэлем Вудхауз - Том 14. М-р Моллой и другие
— Это миссис Моллой.
— А, новенькая!
Фредди взял холодноватый и чуточку надменный тон.
— Если я правильно представляю себе, что ты хочешь этим сказать, — а я представляю это правильно, — то ты сейчас пробьешь далеко в сторону от ворот, и тебя будут утешать товарищи по команде. Переломи тенденцию прислушиваться к тому, что диктует тебе больное воображение, а то ты вечно что-нибудь брякнешь, а потом начнутся муки совести. Тебе не приходилось видеть альпийские снега?
— Я их очень хорошо представляю.
— Так вот, я чист, как альпийский снег. А миссис Моллой, — я хотел это сказать, но ты меня перебила, — никто иная, как жена Томаса Дж. Моллоя. Он проживал в «Приусадебном мирке» до той поры, пока им не завладела мисс Йорк. Миссис Моллой шла но улице и подвернула лодыжку…
— И на счастье, тут же подвернулся ты.
— Я не подвернулся. То есть не в этом смысле! Если ты соблаговолишь буквально на полминутки сомкнуть свои нежные уста, я разъясню тебе смысл произошедшего и сделаю это по возможности полно. Я вовсе с ней не разгуливал, как раз наоборот, я гулял сам по себе, что вполне характерно для этой улицы, а она — сама по себе, что также вполне характерно, да, мы гуляли совершенно автономно и независимо, и вот тут-то она подвернула лодыжку, о чем я уже упоминал. Я увидел, что она споткнулась — я двигался сзади от нее — и, вполне естественно, подхватил ее.
— Так-так…
— При чем здесь «так-так»? Если женщина, которой вас в недалеком прошлом представил ее муж, на ваших глазах едва не летит вверх тормашками, вам незачем раздумывать, вы можете смело подать ей руку. Таковы законы рыцарской чести. Поэтому, обвиняя меня в вольностях посреди Бондстрит, ты тем самым, — надеюсь, ты согласна, — порешь вздор, несешь чушь и лепишь галиматью.
— Я не обвиняла тебя в вольностях.
— Но собиралась это сделать. Ну так вот, я ее подхватил, и мне пришло в голову, что после такой неприятности она может испытывать некоторое недомогание. Я пригласил ее в «Боллинджер», чтобы вернуть ей нормальное кровообращение. Но, — продолжал с чувством Фредди, — в этой собачьей забегаловке заряжают так, что все волосы на голове увянут и засохнут. Когда явился официант и сообщил мне скорбную весть, у меня, например, на минуту поплыли круги перед глазами. Я решил, что он….
— Но расходы себя оправдали?
— Ты о чем это?
— Да так, ни о чем.
— Надеюсь. Мне не доставляет удовольствия кидаться огромными деньгами, которых у меня, в сущности, нет, чтобы поить шампанским едва знакомых женщин.
— Тогда зачем ты это сделал?
После этих слов у Фредди заныло сердце, стоило ему представить себе, насколько же глупый вид через пятьдесят секунд будет у этой недотепы. Да, вряд ли полноценный мужчина охотно повергнет любимую женщину в омут смущения и замешательства, показав ей со всей определенностью, что она вела себя, как ничтожная овца, со всеми своими нелепыми подозрениями и намеками на Бригхэма Янга, — и тем не менее иногда это делать необходимо. Иногда нужно навести порядок. Он придушил в себе жалость и заговорил:
— Я тебе скажу, почему я это сделал. Я сделал это потому, что чрезвычайно многим обязан ее мужу, Томасу Дж. Моллою, который не так давно, исключительно по велению сердца, уступил мне нефтяную акцию одного концерна, которую весьма скоро я смогу сбыть за десять тысяч фунтов.
— Фредди!
— Можно и «Фредди!» крикнуть. Умно, но не чересчур. Да, таковы факты, и я считаю, что раз уж Моллой обошелся со мной так благородно, то самое меньшее, чем бы я мог ему ответить, это отвести его пострадавшую жену в «Боллинджер», велеть человеку за стойкой хорошенько ей впрыснуть и не дрожать, если коктейль с шампанским немало стоит. Да, она грохнула парочку, и был момент, когда я решил, что она собирается заказать по-третьему.
Он не ошибся в своем предположении, что, открывая глаза на истину, сумеет добиться сильного эффекта.
— Мамочка! — сказала Салли.
— Десять тысяч фунтов! — сказала Салли.
— Ой, Фредди! — сказала Салли.
Он наращивал свое превосходство с настырностью хорошего полководца.
— Теперь, полагаю, тебе ясно, почему я заговорил об альпийском снеге.
— Ну конечно!
— Подозрений больше не будет?
— Исключаются.
— Мир и любовь?
— Они самые.
— Ну тогда давай зарулим в какую-нибудь дешевую богадельню, и я тебя угощу. А пока будем пировать, расскажу тебе про страну Кению и про то, почему тамошнюю кофейную индустрию ждет невиданная удача.
Роль смыслового ударения в заключительной тираде принадлежала прилагательному «дешевый», из чего следует, что в качестве места для трапезы он выбрал не «Баррибо». Поступи он так, они бы, пожалуй, заметили сидящих за столиком у стены мистера и миссис Моллой, и от их взгляда не ускользнуло бы, что последняя пребывает в приподнятом настроении. Долли, успевшая за семгой ввергнуть мужа в уныние отчетом о своих мытарствах в Вэлли Филдс, к появлению заливной курицы приурочила размораживание супруга.
— Все идет нормально, Мыльный, — говорила она. — Все в порядке.
— Да неужели? — огрызнулся мистер Моллой. История, которую ему пришлось выслушать, обратила семгу в пепел, и ничего лучшего, чем заливная курица, от жизни он уже не ждал.
— Ты послушай! На обратной дороге, на Бонд-стрит, я повстречала Виджена, и он мне подбросил одну идейку. Ты ведь Йорчиху знаешь.
Мыльного передернуло.
— Встречались, — глухо вымолвил он.
— Я хочу сказать, ты ведь знаешь, какую она муру сочиняет?
— Понятия не имею. Кто я, по-твоему, — книжный червь, что ли?
— Так вот, это всякие сю-сю-сю да ухти-тухти. Раскупают, как хот-доги на Кони-Айленд. У нее миллион фанатов и здесь, и в Америке, но я-то думаю, что она своей бурдой с маринадом по уши наелась, потому что следующую книжку хочет сделать, это, беспросветной, мне Виджен сказал. Мрачной такой…
— Ну и что? — с прежней угрюмостью обронил мистер Моллой.
— Как, что, разве нас это не касается? На это клюнет куча народа, правильно я говорю? Так что «Тайм» или «Ньюсуик», то есть какой-нибудь американский журнал, у которого в Лондоне есть офис, позвонит ей и скажет, что пришлет к ней одну из своих теток, которая выяснит, чего ради она так переключилась. Ну и вот, приходит тетка в этот «Мирок», расспрашивает Йорчиху, какого хрена с ней стряслось, а потом говорит, что нужно сделать несколько фотографий, в том числе — спальни, по той причине, что читатель их очень любит. И все, проникаем внутрь!
Мистер Моллой, как уже отмечалось, был не то чтобы очень сообразительным, — кроме случаев, затрагивающих круг его профессиональных интересов, — но и он ясно увидел, как много истины содержат эти слова. Поднося ко рту кусочек курицы, он вдруг оцепенел, держа вилку наперевес. Былая угрюмость бесследно улетучилась.
— Ластонька, — проговорил он, — мне кажется, это мысль.
— Вот-вот, повтори-ка еще раз. Вроде не должно быть никакого прокола. Позвоню ей после ланча и договорюсь, как встретиться.
Тут мистеру Моллою привиделась одна неувязочка.
— Так ведь у тебя же нет фотоаппарата?
— Ерунда, — ответила Долли. — Захвачу вечерком в «Сел-фридже».
12Угощая Салли запеканкой с мясом и печеными яблоками в знакомом ему пабе, который оказался за ближайшим углом, Фредди прибегнул к режиму строжайшей секретности, то есть подошел к вопросу о концерне так же, как мистер Моллой, когда почти даром отдавал ему свою акцию. Мистер Моллой, пояснил он, планирует скупить все сверхдоходные акции и, что вполне естественно, хотел бы удержать их стоимость на прежнем уровне, а это было бы невозможно, если бы все вокруг начали трещать и судачить о том, какая это сногсшибательная штука. Принцип здесь тот же, говорил он, что и на бегах, когда тебе сообщают тайные сведения и велят молчать, чтобы не срезать ставки. Высказывая эту мысль, он испытал мимолетное чувство вины, вспомнив, что сам же отступ-ил от этого курса, когда недавно беседовал с мистером Корнелиусом; но уж теперь волноваться об этом было поздно, да и, с другой стороны, человека, с головой погруженного в недвижимость и кроликов, вряд ли бы заинтересовала такая новость.
Вот почему, встретившись с Лейлой Йорк и тронувшись в путь по направлению к дому, Салли завела речь не о грядущих десяти тысячах фунтах, а о мероприятии клуба «Перо и чернила» и выступлении своей госпожи.
— Ну как, все обошлось? — спросила она. — Вы были в голосе?
— Да, вполне.
— И что вы им сказали?
— Наговорила обычную галиматью.
— Много ли явилось чудищ?
— Не меньше миллиона.
— А как их шляпки?
— Не поддаются описанию.
Вопросы, судя по всему, не находили желанного отклика, но Салли еще пыталась завязать беседу:
