Кальман Миксат - Том 4. Выборы в Венгрии. Странный брак
— Да кто вы такая?
— Мать Борбалы я. Борча сама не успела и меня с письмами прислала. Можно мне идти, ваша честь?
— Хоть на самый Геллерт * проваливайте!
Менюш выругался даже и ногой в сердцах топнул. Но он был неправ: кому в карты везет, с тем в любви обязательно какая-нибудь неприятность приключится.
Так закончилась боронтойская авантюра. Что еще тут можно добавить?
Через три часа наш герой прибыл в Брашшо.
А через три месяца его единогласно избрали в парламент от Боронто.
На этом наши разыскания пока кончаются. Мы приподняли завесу над той частью его жизни, которая неизвестна в политических кругах. Позже и про другую расскажем, неизвестную пока широкой публике, хотя депутаты вовсю шепчутся о ней, — словом, про закулисную.
Почему, например, он разбогател? Может быть, вы думаете, это веснушчатый господин, который сел за него играть (да так и сидит до сих пор, как любит пошутить Менюш в кулуарах), состояние для него выиграл? Пришел в один прекрасный день, лет этак через двадцать — тридцать, поседев и состарившись, и заявил:
— Надоело уж дожидаться, ваша честь; заберите-ка свои денежки — вот они, миллион ровно.
Э, нет! Совсем иначе разбогател наш Менюш. Как он стал крупным помещиком, как его снова избрали в парламент — это опять все целые романы.
Имение ему поезд местного сообщения принес, а новый депутатский мандат — новая, еще более ловкая проделка. Но об этом речь впереди.
ПИСЬМА
ЕГО
ПРЕВОСХОДИТЕЛЬСТВА
ГОСПОДИНА ДЕПУТАТА
МЕНЬХЕРТА КАТАНГИ
Письмо первое
25 сентября 1893 г.
Дорогая женушка!
Когда мы позавчера прощались, ты мне сказала (каждое твое слово запечатлелось у меня в памяти, душенька):
«Меньхерт! Тебе ведь денежки за урожай не терпится промотать — вот почему ты спешишь, а совсем не из-за политики. Ну, ну, не лги мне, Меньхерт. Знаю я вашу политику, своими глазами видела. Она у вас в юбочке коротенькой бегает, в варьете пляшет. И когда ты образумишься, Меньхерт? Не толкуй мне про Векерле *, что он без тебя не может и тому подобное. До ноября ты спокойно дома мог бы сидеть».
На это я тебе ответил, что ехать надо: с министрами поговорить — с одним, с другим — по делам избирателей; кроме того, положение вообще трудное — оппозиция голову подымает, а в такое время каждый истый мамелюк[25] на месте должен быть. Вдруг правительству его совет или мандат понадобится — Конечно, один голос — это только один голос; но если каждый будет так рассуждать, что с Венгрией станется?
В общем, ты меня отпустила, деточка: ты ведь умница у меня, все понимаешь. Пуговицы ко всем моим сюртукам пришила, ветчинки сварила на дорогу (ух, славно я подзакусил в купе!), на станцию проводила и взяла с меня слово ежедневно писать. «По крайней мере, хоть за письмом картежничать не будешь», — вот точные твои слова. Я обещал писать тебе каждый день, а в дни заседаний подробно излагать их ход и все происшествия — ты ведь сама любительница с галереи прения послушать.
Я влез в вагон, ты еще раз шепнула мне с заплаканными глазами: «Экономь, Менюш, на всем экономь да квартиру сними, чтобы я тоже могла поскорее приехать», — и поезд тронулся.
Всю дорогу колеса слова твои выстукивали, и по приезде я первым делом стал искать газету, которая возьмется мои письма печатать про парламентские заседания, — чтобы ежедневно пять крейцеров на марках экономить.
Так я набрел на «Пешти хирлап». Там и будут публиковаться мои письма. То-то оскорбится коллега Миксат! Он на ту же тему статейки туда строчил. Правда, паршиво получалось; ну, да я сам теперь возьмусь.
Так вот, сегодня было первое заседание. Первое заседание по-настоящему нужно бы назвать «днем рукопожатий». Несколько сотен добрых друзей радуются встрече, не успевая пожимать друг другу руки. «Ну, где лето провел? Как себя чувствуешь? Когда приехал?» — такие и подобные праздные вопросы нестройным гулом наполняют коридор.
Заседание открывает Банфи *. Тем временем сидишь и с любопытством оглядываешь палату: какая она стала.
Какая, ты спросишь? Да точь-в-точь как муфта твоя осенью, душечка. Достаешь и видишь, что она еще сильнее повытерлась, пооблезла.
Так и палата. Затылки — еще плешивей, лица — еще морщинистей. Постарела, одним словом, с прошлой сессии.
Полюбовавшись общей картиной, переходишь к деталям. Смотри-ка, министры прекрасно как выглядят! И не мудрено: отъелись небось в Кёсеге за королевским столом *.
Силади * очки надел. И зря. У него глаза красивые — симпатичные такие, выразительные, а теперь за стеклами их не видно. Фейервари * совсем поправился — бравый, статный, хоть сейчас в лейтенанты. Векерле так и сияет. Тиса, бывало, моргать начинал, когда законопроект хотел провалить; а Векерле улыбкой просителей добивает. Все они одинаковы, эти премьеры.
Министры вообще все в хорошей форме. На Лайоша Тису благотворно повлиял венский воздух (хотя не вредно бы и бихарской атмосферы туда захватить). Бела Лукач полнеет; даже Хиероними не похудел, — даром, что все лето с капосташмедерской водой провозился. Но зато просто чудо сотворил: такая эта вода вкусная, деточка, я даже вина не пью теперь *.
Короче говоря, правительство в добром здравии и, судя по всему, долго проживет. Все симптомы на это указывают. Дурных пока нет. Ну, а толкователи случаются всякие, и злонамеренные тоже.
Но вот зазвонил председательский колокольчик. О милый колокольчик, как давно не раздавался твой звонкий, чистый голосок! Клинг-кланг! Клинг-кланг! Банфи вручает высочайший рескрипт Анталу Молнару — сломанная печать белым мотыльком порхает на шнурке.
А изобретательный все-таки ум у этого Банфи! Не такой он простак, каким кажется. Смотри, какую штуковину опять удумал! Пристроил возле председательского места машинку, похожую на часы, но с алфавитом вместо циферблата, а другую такую же — в коридоре. Когда нужно, она букву показывает, которая голосует в зале. Теперь уж не опоздаешь, милочка!
В остальном все по-старому, только у Дюлы Юшта * шрам во всю щеку. Полони и Этвеша * нет; Аппони * сидит, задумавшись, на своем обычном месте; за ним — Хоранский *, нахохлился, как больной сыч.
Между делом стал я и на дам вверху, на балконе, поглядывать — без всяких таких мыслей, Клари, честное слово! Знакомых все равно не было, а незнакомые и подавно меня не интересуют. Бог свидетель: таких красавиц, какой ты была, теперь уже не сыщешь.
Зато в зале я одну интересную вещь приметил: чуть не у всех ордена на груди поблескивают. Что за притча? Неужели это Вильгельм Второй пожаловал им в Кёсеге?..
Нет, вон и Регеле с орденом, и Шандор Эндреди, а они в Кёсеге не были. И Таркович не был, но все равно получил. «Какая бестактность, — думаю, — я тоже не был, а мне не дали».
Перевожу взгляд дальше — и что же? У всех стенографов на лацкане та же штучка.
Что это может быть? Что тут происходит? Начинаю расспрашивать, — и вот объяснение:
— Председатель выдал всем парламентским служащим.
— Зачем?
— Чтобы по этим значкам их от депутатов отличали.
Вот чинуши, вот баре, — ты подумай, Кларика! Такое оскорбление нам нанести. Я уверен, что это они сами себе выпросили, чтоб их с нами, грешными, не путали.
Но на чем я остановился, — да, что председатель передал Молнару рескрипт, на котором печать болталась с двуглавым орлом (кстати, ты не читала в газетах: где-то настоящего, живого орла с двумя головами подстрелили).
Антал Молнар огласил рескрипт. Этим и открылась вторая сессия. Потом объявили имена вновь избранных депутатов — среди них Отто Германа *.
Кто-то, кажется Габор Даниэл, вздохнул у меня за спиной: «Ну, вот уже и Мишкольц в Германштадт превратился!»
И еще у нас двое новых коллег теперь, но смертных случаев новых пока нет. Скажи шурину Муки, пусть потерпит немного. Наверняка кто-нибудь помрет рано или поздно. Смерти никто не минует. И ты тоже за здоровьем своим следи, Кларочка. Не гуляй вечером без пальто или легко одетой: осень — время самое коварное.
После обычного бормотанья — чтения протоколов и объявлений — Имре Салаи обратился к премьеру с запросом по поводу ответа его величества кёсегским городским властям *.
Премьер, сияя улыбкой, сказал, что мог бы сразу ответить, но предпочитает подождать: вероятно, еще интерпелляции будут по этому поводу.
— Будут, будут, — доброжелательно заверили его со скамей оппозиции.
После этого был назначен день следующего заседания. Хелфи * не прочь был и после дождика в четверг, но палата в среду днем решила.
Ну, храни тебя бог. Ребятам подзатыльника от меня дай.
Твой любящий муж Меньхерт Катанги.P. S. Квартиру ищу, но не могу найти. И вообще здесь, того и гляди, холера разразится. Я решительно против, чтобы ты сейчас приезжала.
