Ясунури Кавабата - РАССКАЗЫ НА ЛАДОНИ
В тени павлонии зацвели огоньки граната.
Потом голуби вернулись с сосен на крышу над его кабинетом.
Потом задрожали лучи луны, возвещая конец сезона дождей.
Днём и вечером он упорно сидел у окна. Ладони его были сложены вместе. Жена оставила ему короткую записку, в которой сообщала, что она ушла к своему прежнему возлюбленному. Он молился о её возвращении.
Слух его обострился. Теперь он слышал, как за десяток кварталов звучит свисток, возвещающий отправление поезда. Шарканье бесчисленных ног слышалось ему далёким дождём.
Через какое-то время ему привиделась жена. Он полдня смотрел на белую дорогу и потом вступил на неё. Навстречу шла жена. Он похлопал её по спине. Она смотрела на него, как ни в чём не бывало. «С возвращением. Хорошо, что ты вернулась». Жена прислонилась к нему и уткнулась лицом в плечо. Они медленно пошли вместе. Он сказал: «Ты сидела на вокзальной скамеечке и кусала ручку зонта».
— Ты меня видел?
— Я тебя видел.
— Почему не окликнул?
— Я наблюдал за тобой из окна нашего дома.
— Неужели?
— Я увидел тебя и вышел встречать.
— Ты неправ.
— Только это ты и хочешь сказать?
— Нет, не только.
— В половине восьмого я вдруг подумал, что ты должна вернуться. Я точно знал, что ты вернёшься.
— Хватит, я уже умерла. Я вспомнила, как в нашу первую ночь ты сидел передо мной со сложенными ладонями, как будто перед покойницей. И я тогда умерла.
— Это случилось тогда?
— Извини, но я больше никуда не пойду.
И тогда он вдруг ощутил, что хочет ради проверки своих сил сложить ладони и помолиться за всех женщин на этом свете.
[1926]
Рыбки на крыше
В изголовье постели Тиёко стояло большое зеркало в раме из красного дерева. Распустив волосы и положив щёку на белую подушку, она каждый день смотрела в него. Через какое-то время в зеркало вплывали десятки редкостных золотых рыбок — красные искусственные цветы в аквариуме. Иногда в зеркале вместе с ними отражалась и луна.
Но это была не та луна, свет которой проникает через окошко. Тиёко видела в зеркале отражение той луны, которая освещала аквариумы на плоской крыше дома. Зеркало было для неё серебряным занавесом, который отделяет наш мир от снов и привидений. Видения были так ярки, что её душа истиралась о них, словно игла граммофона о пластинку. Тиёко не могла расстаться со своей кроватью и некрасиво старилась на ней. И только в раскинутых по белой подушке чёрных волосах оставалась прежняя красота.
Однажды ночью Тиёко увидела, как тонкокрылая бабочка медленно карабкается по раме зеркала. Тиёко вскочила с постели и отчаянно забарабанила в дверь отцовской комнаты.
— Папа! Папа! Папа!
Вцепившись побелевшими пальцами в отцовский рукав, она потащила его на крышу.
Одна рыбка всплыла на поверхность. Она была мертва. Её живот вздулся, как если бы она была беременна каким-то диковинным существом.
— Папочка, прости меня! Не сердись! Ну прости же! Я ведь и ночами не сплю, сторожу их!
Отец молчал. Он смотрел на свои аквариумы так, как если бы перед ним стояло шесть гробов.
Отец завёл аквариумы и стал разводить золотых рыбок после того, как вернулся из Пекина. Долгие годы он прожил там с наложницей. Тиёко была её дочерью. Он вернулся в Японию, когда ей было шестнадцать лет.
Была зима. В обшарпанной комнате стояли как попало стулья и столы, привезённые из Пекина. Сводная сестра Тиёко сидела на стуле. Она была старше Тиёко. Тиёко сидела перед ней на полу.
— Я скоро выйду замуж, жить здесь больше не стану. Но хочу, чтобы ты твёрдо запомнила: ты — не дочь моего отца. Тебя привели к нам, мать о тебе заботится. Но это всё.
Тиёко смотрела в пол. Сестра положила ноги ей на плечи, носком приподняла подбородок, заставила смотреть в глаза. Тиёко обняла её ноги и заплакала. Сестра просунула ступни ей за пазуху.
— Какая у тебя грудь горячая! Сними-ка носки, погрей меня!
Плача и не вынимая ног из-за пазухи, Тиёко разула сестру, прижала к груди холодные ступни.
Дом вскоре переделали на западный лад. Отец устроил на крыше шесть аквариумов и пропадал там с утра до вечера, ухаживая за золотыми рыбками. Он приглашал специалистов со всей страны, ездил с рыбками за сотни километров на выставки.
Через какое-то время ухаживать за рыбками стала Тиёко. Она становилась всё подавленнее, одни рыбки стояли у неё перед глазами.
Мать Тиёко вернулась в Японию, жила отдельно, мучалась от жутких истерик. Когда отходила от них, вся чернела, не говорила ни слова. Красота её ничуть не померкла с пекинских времён, но кожа как-то неприятно потемнела.
В доме бывало немало молодых людей, многие из них пытались ухаживать за Тиёко. Она отвечала им так: «Принеси-ка мотыля. Рыбки его любят».
— А где я его тебе найду?
— Поищи на болоте.
Вот так, уставившись в своё зеркало, она и старилась. Ей было уже двадцать шесть.
Отец умер, вскрыли конверт с завещанием. Там было сказано, что Тиёко ему не дочь. Она ушла плакать к себе. Взглянула в зеркало и с воплями взлетела по лестнице к рыбкам.
Откуда здесь её мать? Она стояла возле аквариума. Лицо её было чёрным, щёки оттопыривались рыбками. Изо рта высовывался порядочный хвост. Он шевелился, словно язык. Хотя мать увидела Тиёко, она продолжала сосредоточенно жевать.
— Папа! — закричала Тиёко и ударила мать. Мать упала на облицованный плиткой пол и умерла. Рыбка торчала у неё изо рта.
Теперь Тиёко была свободна от родителей. Прекрасная молодость вернулась к ней, она отправилась в путешествие за счастьем.
[1926]
Ногти
Бедная девушка сняла комнату на втором этаже такого же бедного дома. Она ждала появления своего возлюбленного для заключения брачных уз, однако каждый вечер к ней приходил не тот, кого она ждала. Дом стоял так, что другие строения заслоняли утреннее солнце. Девушка часто стирала бельё на заднем дворе. На ногах у неё были потрёпанные мужские сандалии.
Каждый вечер самые разные мужчины заученно произносили одну и ту же фразу: «Ну и дела! У тебя что, даже сетки от комаров нет?»
— Мне очень неловко, но только я не сплю всю ночь напролёт, комаров отгоняю. Так что извините, пожалуйста.
Девушка зажгла пропитанный специальным раствором зелёный шнур, чтобы выкурить комаров. Она любила погасить лампу и смотреть, как тлеет шнур. В это время она вспоминала детство. Тогда ей часто приходилось опахивать веером мужчин. Она видела этот веер во сне.
Настала осень, какой-то старик поднялся к ней.
— Может, сетку от комаров повесишь?
— Мне очень неловко, но только я не сплю всю ночь напролёт, комаров отгоняю. Так что извините, пожалуйста.
— Вот оно что. Погоди-ка минутку.
Старик встал, девушка вцепилась в него.
— До самого утра комаров гонять буду. Совсем спать не буду.
— Не беспокойся, я мигом.
Старик ушёл. Не гася лампы, девушка подожгла шнур. Она была одна в ярко освещённой комнате и не могла вспомнить своё детство.
Старик вернулся через час. Девушка бросилась ему навстречу.
— Хорошо, что крюки в потолке уже забиты.
Старик повесил новенькую белую сетку в этой жалкой комнате. Девушка зашла под неё, раздвинула полы. От этого прикосновения сердце её забилось быстрее. «Я точно знала, что вы вернётесь, оттого и лампу не погасила. Как хорошо при свете на сетку смотреть!»
В этот же миг она погрузилась в глубокий сон, которого была лишена так долго. Она даже не видела, как ушёл старик. Её разбудил голос её любимого.
— Ну вот, завтра мы наконец-то поженимся! Ого, какая у нас чудесная сетка! Прямо сердце радуется!
Он снял сетку с крючьев, вытащил из-под неё свою невесту, положил её поверх.
— Сядь-ка прямо. Ну, прямо святая на лотосе! И вся комната стала белой и чистой — как ты!
Девушка чувствовала кожей белизну сетки. Вот так и должна ощущать себя невеста.
«А теперь я постригу ногти на ногах».
Усевшись на сетке, закрывавшей собой всю комнату, она как ни в чём не бывало стала обрезать свои длинные запущенные ногти.
[1926]
Девушка из Суруга
Поезд подошёл к перрону в Готэмба. Девушка согнула ноги кузнечиком и уселась на коленки лицом к платформе, прижавшись носом к стеклу. На платформе толпились её школьные подружки, они по-детски подмигивали ей. «Хотела бы и я жить в Готэмба. А то подумать только — целых полтора часа ехать!» — сказала девушка так скучно, что, казалось, её скулы сейчас сведёт от зевоты.
В Готэмба поезд всегда пустеет. Тот, кому доводилось путешествовать не экспрессом, а обычной электричкой с остановками на каждой станции, верно, замечал это. И только с семи до восьми утра и с двух до трёх — днём — он как будто наполняется ароматом цветов: стайки девушек едут в школу или уже возвращаются домой. Несмотря на гомон, на душе сразу становится светлее. Но это отрадное время длится недолго. Через десять минут пути поезд прибывает на следующую остановку — и девушек уже нет, след простыл. За время своих путешествий мне пришлось повидать многих.
