Арчибалд Кронин - Испанский садовник
— Как ты считаешь, амиго мио? — спросил Хосе.
Николас набрал в грудь воздуха.
— Если будешь играть так, как в последней встрече, то вы наверняка выиграете. — Он запнулся, но храбро продолжил излагать мысль, давно зревшую у него в голове: — Тебе нужно играть в большом городе, Хосе. Будешь получать много денег.
Хосе широко улыбнулся, сверкнув зубами.
— Для большого города я недостаточно хорош. Да я бы там просто задохнулся. Мне лучше в деревне, Нико — свежий воздух, хорошая рыбалка.
— Мы, Сантеро, всегда играли в пелоту. Но только ради игры, — мягко сказал Педро. — Отец Хосе был знаменитым игроком… Вот его фото. — Он указал на портрет коренастого мужчины с завитыми усами и коком надо лбом. — Да и я тоже был… Хоть и скромным, но игроком…
— Ты был лучше всех нас, дед! — возразил Хосе. — Расскажешь как-нибудь Николасу про свой матч с Сароссой.
Старик довольно улыбнулся.
— Ты не идешь на тренировку? — вдруг спросил он. — Хайме просил передать, что он там будет.
Но Хосе решительно помотал головой. А от его слов Николаса окатила теплая волна счастья:
— Сегодня я останусь с Нико. Эй, болтушки! Как насчет партии в эсталлидо? Покажем американцу, что мы умнее, чем он думает!
Предложение было встречено одобрительным хором. Бьянка сбегала к комоду и принесла потрепанную колоду карт. Стол быстро очистили и, за исключением Марии, которая сказала, что ей нужно рассортировать и починить белье, вся компания включилась в игру.
Как только Николас усвоил несложные правила, игра пошла по нарастающей — все быстрее и быстрее, под шлепанье карт, возбужденные вскрики Хуаны, внезапные взрывы смеха. Сквозь открытое окно в комнату проникал несмолкаемый гул города: топот гуляющих у реки, крики мальчишек-газетчиков, читающих вслух вечерний выпуск, грохот тележных колес, звон колоколов. Внизу зажглись огни, протянувшись вдоль улиц сверкающими ожерельями, над театром вспыхивала и гасла вывеска. И эта окружающая яркость, вселявшая уверенность в то, что жизнь имеет смысл, и это дружелюбное веселье в комнате подбодрили Николаса. Подстерегавшие его ночные кошмары отступали все дальше и дальше, пока почти совсем не исчезли. Как могло случиться, что в этом убогом жилище, где на всем лежала печать бедности, после еды, едва ли насытившей его, среди этих простых работящих людей он чувствует себя весело и непринужденно? Не думая об этом, он упивался нечаянной радостью. Сверкая глазами, звонко хохоча, он хватал со стола карты.
Он и не заметил, как долго длится игра, но в девять часов, после окончания очередной партии, Мария, отложив шитье, встала со стула у окна.
— Достаточно, — мягко сказала она. — Пора спать.
Застигнутый врасплох, Николас замолчал, но остался с открытым ртом, глупо глядя на нее, пораженный ужасным непродуманным затруднением. Где они все будут спать в этом крошечном домике? Нет, это невозможно. Неужели его выгонят? Отправят в Casa Breza в такой поздний час?
Его беспокойство было столь явным, что Хосе рассмеялся.
— Не волнуйся так, Нико. В жизни не встречал такого беспокойного парня. Всё очень просто. Смотри! — Откинувшись на спинку стула, он протянул руку и открыл внутреннюю дверь. — Все женщины спят здесь.
Заглянув в другую комнату, Николас увидел, что она почти полностью занята двумя большими кроватями с латунными спинками. Да, всё еще неуверенно подумал он, может и поместятся.
— А мы? — вдруг воскликнул он.
Хосе указал на Марию, отодвинувшую рядом с плитой ситцевую занавеску с кистями, за которой обнаружилась квадратная ниша в стене с встроенной кроватью. Её-то она сейчас и застилала свежими простынями.
— Здесь спим мы с Педро, — пояснил Хосе. — Но сегодня здесь будем спать мы с тобой. Педро уляжется на диван. Правда, дед?
— Ясное дело! — подтвердил Педро. — С большим удобством.
Николас поежился. Он никогда еще не спал с кем-то вместе. Но никто не заметил его колебаний. Пять сестер, пожелав ему по указанию матери спокойной ночи — каждая подала руку и слегка присела в чопорном реверансе — скрылись вместе с Марией в другой комнате. Педро встал и, взглянув на погоду за окном, вышел на пять минут поразмяться. Хосе взял из стопки рядом с кроватью потрепанный журнал в яркой глянцевой обложке.
Николас начал неуверенно раздеваться, бросая одежду на ближайший стул. Чрезвычайная робость и почти что стыд замедляли все его действия. И еще одна трудность пугала и угнетала его. Но Хосе, не глядя, произнес пару слов и, вытащив из-под кровати посудину, Николас повернулся спиной. Стало намного легче. Мария положила для него длинную куртку странного фасона, застиранную до белизны. Он влез в нее, завязал длинные ленточки на шее и талии, запрыгнул в постель и лежал неподвижно, прижавшись к стене.
Вернулся старик, походил по комнате, бормоча что-то себе под нос, подбросил в печку поленце. Потом послышался скрип диванных пружин.
Хосе еще немного посидел за столом, шелестя страницами. Потом он встал, зевнул, рассеянно почесав в затылке, сделал несколько наклонов и разулся. Подойдя к полке, он потушил свет и пару минут спустя уже лежал в постели рядом с Николасом.
Почувствовав, что мальчик не спит, он прошептал:
— Все в порядке, амиго? Места достаточно?
— Да, — так же шепотом ответил Николас.
Постепенно его тело расслабилось, перестав прижиматься к стене. Кровать была мягкой и уютной. Незаметно он уснул.
Глава 12
Часом раньше, ничего не зная о том, что произошло за время его отсутствия, Харрингтон Брэнд вышел из восточного поезда в Барселоне. С саквояжем в руке, протиснувшись сквозь кольцо орущих носильщиков и, быстрым шагом миновав пассаж, он вышел к отелю «Эстасион». Нерасторопный клерк определил его в номер на втором этаже, выходящий окнами во внутренний двор. Комната была нехороша, но, вопреки своей привычке, консул не стал возражать — здесь, по крайней мере, было тихо, а это ему сейчас было нужно больше всего. Всю дорогу от Мадрида он не мог собраться с мыслями и сидел, унылый и мрачный, в переполненном купе, поскрипывая зубами и мучительно хмурясь.
— Будете обедать, сеньор?
Брэнд тупо уставился на человека, который привел его в номер.
— Нет, не хочу. — Тут он сообразил, что с утра ничего не ел. — Да… Принесите что-нибудь… Все равно, что. Кофе и холодную ветчину.
— Слушаюсь, сеньор.
Человек хотел выйти, но консул его остановил:
— Подождите. Отправьте телеграмму.
Он взял со стола блокнот с бланками и написал:
«ГАРСИА, ВИЛЛА БРЕЗА, САН ХОРХЕ.
ВСТРЕЧАЙТЕ МАШИНОЙ ВОКЗАЛЕ САН ХОРХЕ УТРЕННИМ ПОЕЗДОМ 7:45 ЗАВТРА ВТОРНИК.
ХАРРИНГТОН БРЭНД»
Оторвав бланк, он протянул его коридорному и властно произнес:
— Пусть отправят это немедленно. И передайте, чтобы разбудили меня в шесть утра.
Человек склонил голову:
— Непременно, сеньор.
Когда дверь закрылась, Брэнд со сжатыми кулаками и задумчиво сведенными бровями стал ходить вперед и назад по комнате, в сотый раз вопрошая себя, как могла ввести его в заблуждение формулировка того официального письма. Умозаключение, вынесенное им из письма, было вполне естественным, и ему в любом случае не в чем было себя винить. И всё же… Каким же он был доверчивым! Когда он с горечью вспомнил свои разговоры с Деккером и с малышом Николасом перед отъездом, в которых блестящее будущее он возвел на надеждах, оказавшихся абсолютно иллюзорными, его бросило в пот.
Невероятным усилием консул взял себя в руки, и этому способствовало осознание усталости при виде своего изможденного небритого лица в зеркале шкафа. Достав из саквояжа туалетные принадлежности, он отправился в ванную. Пока ванна наполнялась, он побрился, а потом полежал некоторое время в горячей воде, словно пытался растворить в ней физическую боль.
Потом, в халате и тапочках, сел за письменный стол у двери, на котором стоял поднос с едой. Залпом выпил две чашки кофе и съел бутерброд с ветчиной. Насытившись, он встал и позвонил, чтобы убрали.
Официант пришел и ушел, и консул снова остался один, наедине со своими мыслями, со жгучим воспоминанием о собственном унижении. С нервно подергивающейся щекой он вернулся к столу, положил на бювар перед собой несколько чистых листов, взял ручку и начал писать:
«Отель „Эстасион“
Барселона
Понедельник 22:30
Дорогой Галеви!
Я пишу из отеля, движимый желанием излить вам — моему другу и врачу — душу, и испытывая насущную необходимость в вашем совете и поддержке.
Вам хорошо известна несправедливость, преследующая мою служебную карьеру — вы ведь всегда хвалили достоинство и силу духа, с которыми я это терпел. В прошлом месяце я писал вам об усилиях прилагаемых мною к тому, чтобы смириться и оптимальным образом использовать свой перевод в Коста Браву. В пятницу я получил сообщение от Лейтона Бейли, извещающее меня о том, что Джордж Тенни, консул первого класса в Мадриде, перенес эпилептический припадок, в связи с чем необходимо мое немедленное присутствие в столице.
