Йожа Герольдова - Верность памяти
— Нет, — не согласился сосед, колено которого Мария вдруг почувствовала рядом со своим, — за ночь автофургоны обернутся. Итак, двадцать пять процентов вперед, остальное утром в Братиславе.
Она отодвинулась и поискала глазами бутылку с минеральной водой. Но сосед оказался настойчивым и снова прислонил свое колено к ее ноге.
— Я имел в виду швейцарские франки, — заявил он между тем довольно громко. — Французские оставьте на память внукам. Откуда мне знать, действительны они еще или нет? Что, если в обращении только оккупационный франк?
За ответной реакцией его партнера она могла проследить только боковым зрением.
— Когда у вас появятся швейцарские франки, дайте знать. На другую валюту я не торгую… — сказал ее сосед и обернулся. На его черном шелковом галстуке блеснул серебряный крест, обрамленный листьями липы, — единственная драгоценность, которой он себя украсил.
У его собеседника, худощавого помещика, напротив, перстни сверкали на обеих руках, а на галстуке серебрилась жемчужина. Помещик сидел грустный, задумчивый. Оживился он, лишь когда подошли цыгане и стали играть для него. Окончательно же развеселил его самый младший из них, стройный флейтист. Помещик стал обнимать юношу, глаза его заблестели, и, чтобы справиться с охватившим его волнением, он беспрестанно облизывал тонкие бледные губы.
— Оставим в покое бизнес, — сказал, обращаясь к Марии, сосед. — На это достаточно времени днем. А вечер посвятим любви и дружбе.
— Какой же вы в таком случае бизнесмен?! — попробовала она уклониться от скользкой темы и постаралась сесть поудобнее, хотя бы вытянуть ноги под столом.
В «Симфонии» она жила уже третий день за счет пана Янега, уполномоченного банка, а точнее, за счет банка, в котором тот служил. Представил же его Марии Голомани.
Сегодня Янега приехал к ней с утра и сообщил:
— Придется вам вечером развлекать комиссара правительства по снабжению западных областей. Для нас эта персона представляет особый интерес. Попробуйте завязать с ним знакомство, а может, и подружиться. По — настоящему подружиться…
«На что это он намекает?» — молнией пронеслось в мозгу у Марии, и она залилась краской. А перед глазами у нее, словно из тумана, возникло лицо Мата Хари. Кажется, она видела ее в одном из старых журналов. Ей стало страшно: неужели командир и старый Мего сразу дали ей такое трудное задание, с которым она вряд ли справится? А может, Янега просто не сумел как следует объяснить ей задание? Ведь мужчины так глупы, даже самые образованные из них… Увидев же, как на «татрах», «мерседесах» и «опелях» подъезжают к ресторану оживленные гости, она и вовсе успокоилась. Вероятно, там, наверху, ей поручили поговорить с этим хвастуном и запомнить все, о чем он будет рассказывать. Они же потом сами решат, что в его болтовне для них ценно, а что — нет. Ну а эти бестолковые, надпоручики с Янегой вместе все перепутали…
— Бизнесмен во мне погиб безвозвратно, — усмехнулся сосед, заедая салат «оливье» бутербродом с ветчиной. — Если бы я не посвятил всего себя без остатка служению государству, был бы теперь уже миллионером.
— Наверное, государство от этого только выиграло…
— Но и я не обеднел… Жаловаться не приходится. Живу на широкую ногу. Знаете, пани учительница, в этом смысле я неисправим. Скорее всего, таким родился. Способен отдать другу последнюю рубашку.
Она улыбнулась, приглашая его взглядом выпить немного охлажденного сухого вина, которое официанты не ставили на стол, а держали во льду.
— А ради подруги я способен и на большее… — сказал он многозначительно.
— Вы всегда так настойчивы? — спросила она вполне серьезно, подчеркивая каждое слово. Ей вдруг очень захотелось спровоцировать его, но так, чтобы он, чего доброго, не дозволил себе лишнего. Она просто решила заставить его разговориться. Правда, на сегодня у нее никаких определенных предписаний не было, однако контакт — то устанавливать нужно…
— Нет, не всегда, — засмеялся он. — Я для этого слишком ленив.
— Не может этого быть!
— Я не сказал, что стар, я только сказал, что ленив. Мне ведь стоит поманить пальцем…
— И это вас устраивает?
— Вполне…
— Вы довольно откровенны…
— Я говорю все это для того, чтобы вы знали, с кем имеете дело.
— Ваше доверие — знак особого внимания?
— Если будете и впредь подшучивать надо мной, я вас отшлепаю.
— А вы уверены, что я не из тех, которых достаточно поманить пальцем?
— Конечно уверен! — высокомерно усмехнулся он. — Хоть вы сидите рядом со мной в платье из фланели, а вон та дама с длинными волосами обернула себя в китайский шелк, — кивнул он в сторону певицы, которая как раз поднялась со своего места и запела по — немецки что — то очень знакомое, — я — то прекрасно знаю истинную цену товара…
— Что вы сказали?!
— Я на конкретном примере объяснил вам, что не всегда все зависит от упаковки.
— Это очень любопытно, — изобразила она притворный интерес на лице, — но чересчур сложно для меня…
— Вы только попытайтесь вникнуть, дорогая… Если у нас хотят купить сигареты немцы, можно упаковывать их даже в старые газеты. Они все равно купят… Если же мы хотим продать сигареты швейцарцам, приходится позаботиться об упаковке. Чтоб коробочки были потверже, бумага внутри пошелковистей…
— А дешевые сигареты не купят даже в двух слоях станиоля… — подсказала она.
— Купят, если продавать умеючи и сначала раскошелиться на рекламу: убедить, что это чистый табак, что он не вреден для здоровья… Если упаковать позамысловатей, да не в серебряный станиоль, а в золотой…
— Очень интересно.
— Вы в своем платье из фланели напоминаете мне дорогие сигареты, упакованные в газетную бумагу. А эта, — он указал на певицу, — хоть и разодета в настоящие шелка, все равно остается девкой. Мне она и даром не нужна… как…
— Как сигарета, вызывающая кашель, — подсказала Мария, насмешливо улыбаясь.
— «Как сигарета, вызывающая кашель…» — повторил он и сморщил нос от смеха. — Да будь вы хоть в рубище, я бы все равно вас разглядел…
— Всегда приятно поговорить с умным человеком, — заметила она, скромно потупившись, а про себя подумала, что на такой комплимент он обязательно клюнет, если, конечно, не идиот.
Казалось, ее слова его нисколько не тронули, но налившиеся кровью белки глаз и покрасневшие уши говорили об обратном, да и алкоголь делал свое дело.
— Я сразу понял, что ты девушка умная, — сопел он ей в ухо, как несколько недель назад папаша Михал в своем подвале, — что задешево тебя не купишь…
— И вы не ошиблись! — В ее голосе появились негодующие нотки, и она почувствовала, что перестает владеть собой.
— Ты будешь иметь все, что пожелаешь… — твердил он заплетающимся языком.
— Меня нельзя купить! — выпалила она, дрожа от страха и незаметно осматриваясь вокруг.
У входа в зал громко разговаривали два немецких офицера и толстяк в штатском; только у беспрестанно открывавшихся дверей в кухню никого не было.
— А я и не собираюсь тебя покупать, — сопел он, и серебряный крест на его галстуке поблескивал угрожающе. — Ты просто станешь моей, повелительница…
— Ведите себя прилично! — произнесла она таким тоном, каким учительница одергивает учеников.
— Нет, ты будешь моей! — вскричал он и схватил ее за руку. — Сегодня же… Сейчас же… Сию же минуту…
Она пыталась вырвать у него руку, но он не отпускал. И тогда она, рассерженная и испуганная, ударила его по лицу.
Хохот посетителей и туш, исполняемый оркестром, заглушили вопли комиссара по снабжению. Плохо соображая, какие последствия может иметь ее поступок, Мария выскочила на улицу и столкнулась с Орфанусом. Вслед за ней выбежал разъяренный Янега в смокинге. О чем он шептался с надпоручиками, она, сидя в «Татре», не слышала. Видела только, как он размахивал руками.
Машина резко свернула в сторону Войчиц и на бешеной скорости помчалась по неровному, обледеневшему шоссе. Казалось, всю клокотавшую у него внутри ярость Голомани вкладывал в эту неистовую езду. Но Мария этого не замечала.
Она вообще не обращала внимания на то, что происходило вокруг. Ей хотелось лишь одного: поскорее забыть этот ужасный вечер, забыть холеную физиономию комиссара по снабжению, угрожающе поблескивавший крест на его галстуке, его потные руки, больно вцепившиеся ей в запястье, и беспрестанное сопение над ухом. Поскорее бы, поскорее бы все это забылось…
— Не думал я, что ты такая недотрога, — вернул ее к действительности голос Голомаии.
— Я не недотрога, — робко запротестовала она.
— И никогда ею не была, черт побери! — послышался голос Орфануса, и она вздрогнула, словно от удара: как он может говорить такое, он же был другом Милана, а значит, и ее другом!
