Ивлин Во - Незабвенная
Промучавшись полчаса, он бросил поиски. Первых двух собак уже можно было упаковывать. Он поворошил козла, еще тлевшего кое-где под серо-белым налетом пепла. Сегодня Эме обойдется без стихов. Вместо этого он поведет ее в планетарий.
Бальзамировщики ели за обедом то же самое, что и прочие служащие похоронной фирмы, но сидели отдельно, за главным столом, где, согласно не очень давней, но свято соблюдаемой традиции, они ежедневно бросали кости и проигравший платил за всех. Мистер Джойбой бросил кости, проиграл и бодро заплатил по счету. В конечном итоге за месяц все они проигрывали примерно одинаковую сумму. Зато игра эта позволяла им продемонстрировать, что они люди, для которых какие-нибудь десять или двадцать долларов в неделю не так уж много значат.
В дверях столовой мистер Джойбой замешкался, посасывая таблетку, способствующую пищеварению. Девушки выходили поодиночке и парами, закуривая у дверей; Эме единственная из них не курила. Мистер Джойбой увлек ее в мемориальный парк. Здесь они остановились под аллегорической группой, изображающей «загадку бытия».
— Мисс Танатогенос, — сказал мистер Джойбой. — Я хотел сообщить вам, что я очень высоко ценю вас как работника.
— Благодарю вас, мистер Джойбой.
— Я упомянул об этом вчера в разговоре со Сновидцем.
— О, благодарю вас, мистер Джойбой.
— Мисс Танатогенос, с некоторых пор Сновидец строит планы на будущее. Это человек, безгранично устремленный в будущее. Он считает, что пришло время, когда женщины смогут занять подобающее место в «Шелестящем доле». Работая на низших должностях, они проявили себя достойными более высоких постов. Более того, он считает, что многих чувствительных и тонких людей от выполнения долга по отношению к своим Незабвенным удерживает чувство, которое я бы назвал не чем иным, как щепетильностью, хотя доктор Кенуорти видит тут естественное нежелание подвергать своих Незабвенных чему-либо, что пусть даже в малейшей степени отзывалось бы нескромностью. Короче говоря, мисс Танатогенос, Сновидец намерен подготовить женщину-бальзамировщицу, и его выбор, его в высшей степени разумный выбор, пал на вас.
— Ах, мистер Джойбой…
— Можете не говорить. Я понимаю ваши чувства… Могу ли я передать ему, что вы согласны?
— Ах, мистер Джойбой…
— А теперь, если мне будет позволено внести в наш разговор некоторый личный элемент, что вы думаете о том, чтобы как-то отпраздновать это событие? И не сделаете ли вы мне честь, согласившись отужинать со мной сегодня вечером?
— Ах, мистер Джойбой, даже не знаю, что сказать. У меня на сегодня было что-то вроде свидания.
— Но ведь оно было назначено до того, как вы услышали новость. Теперь, мне кажется, все предстает в несколько ином свете. К тому же, мисс Танатогенос, в мои намерения не входило ужинать с вами наедине. Я приглашаю вас к себе домой. Мисс Танатогенос, мне кажется, я заслужил величайшую честь и удовольствие представить первую женщину-бальзамировщицу «Шелестящего дола» моей мамуле.
Этот день был полон треволнений. После обеда Эме никак не могла сосредоточиться на своей работе. К счастью, на ее долю выпало на сей раз не так уж много важных заданий. Она помогла девушке из соседней кабинки приклеить накладные волосы к какому-то необычайно скользкому черепу; она наспех прошлась кистью по коже ребенка, возвращая ей телесный цвет; однако мысли ее уже витали в бальзамировочной, а слух ловил шипение и свист кранов, шаги служителей, выносивших почечные лоханки, накрытые крышкой, негромкие голоса, требующие нить для шва или перевязку для сосудов. Эме никогда не бывала за клеенчатой занавеской, отделявшей бальзамировочные от косметических; скоро она получит доступ в любое из этих помещений.
В четыре старшая косметичка сказала ей, что можно кончать. Эме, как всегда, аккуратно уложила краски и флаконы, промыла кисти и пошла в гардеробную переодеваться.
Она должна была встретиться с Деннисом на берегу озера. Он заставил себя ждать, а когда явился, воспринял новость о том, что она приглашена на ужин, с раздражающим спокойствием.
— С тем самым Джойбоем? — сказал он. — Что ж, это должно быть забавно.
Однако новость о предстоящем повышении настолько переполняла ее, что она не удержалась и рассказала ему все.
— Ого… — сказал он. — Вот это уже кое-что. Сколько же это даст?
— Не знаю. Я этим не интересовалась.
— Ты будешь теперь зарабатывать прилично. Как ты думаешь, сто долларов в неделю они дадут?
— Вряд ли кому-нибудь, кроме самого мистера Джойбоя, столько платят.
— Ну, полсотни-то дадут. Полсотни тоже неплохо. Тогда мы уже могли бы пожениться.
Эме остановилась как вкопанная, изумленно на него глядя.
— Как ты сказал?
— Мы могли бы пожениться, сама подумай. Ведь меньше полсотни они тебе не положат, верно?
— А с чего ты взял, скажи на милость, что я за тебя выйду?
— Как же, детка, меня ведь только деньги и останавливали. Теперь, когда ты можешь содержать меня, нам ничто больше не мешает.
— Любой американский мужчина стал бы презирать себя, если б жил на деньги жены.
— Это правда, но я, видишь ли, европеец. В наших более древних цивилизациях не осталось всех этих предрассудков. Я не говорю, конечно, что полсотни — это много, но я согласен первое время потерпеть.
— По-моему, это просто низко с твоей стороны.
— Не будь дурой. Нет, смотри, ты что, и вправду разозлилась?
Эме и вправду разозлилась. Она сразу повернулась и ушла, а в тот же вечер, еще до того, как отправиться на ужин, второпях нацарапала записку Гуру Брамину. «Пожалуйста, не трудитесь отвечать на мое утреннее письмо. Я теперь сама знаю, что мне делать». Письмецо это она отправила в редакцию срочной почтой.
Уверенной рукой Эме исполнила весь ритуал, предписываемый американской девушке, которая готовится к свиданию с возлюбленным: протерла подмышки препаратом, который должен закупорить потовые железы, прополоскала рот препаратом, освежающим дыхание, а, делая прическу, капнула на волосы пахучей жидкостью под названием «Яд джунглей». «Из глубин малярийных болот, — гласила реклама, — оттуда, где колдовские заклинания барабанов взывают к человеческим жертвам, точно каннибал, вышедший на охоту, неумолимо подкрадывается к вам „Яд джунглей“, последнее высококачественное творение „Жанеты“».
Полностью экипированная таким образом для домашней вечеринки, Эме с легким сердцем ждала, когда у входной двери раздастся мелодичный голос мистера Джойбоя: «Хэлло! Я здесь!» Она готова была откликнуться на недвусмысленный зов судьбы.
Однако все в этот вечер было не совсем так, как она представляла себе. Самый уровень, на котором проходило свидание, оказался гораздо ниже ее ожиданий. Она почти не бывала в гостях и, вероятно, именно по этой причине имела преувеличенное представление о том, чего можно ждать. Мистер Джойбой был известен ей как человек блистательный в смысле профессиональном, как постоянный корреспондент «Гроба», близкий друг доктора Кенуорти и вообще единственное светило похоронного отделения. Эме благоговейно обводила киноварью неподражаемые контуры его творений. Она знала, что он член Ротарианского клуба и кавалер Пифийского ордена; его костюмы и его машина были безупречно новыми, и, когда он с щегольским шелестом шин уносился в свою личную жизнь, ей казалось, что он переносится в мир совершенно иной, во всех отношениях более возвышенный, чем тот, в котором жила она. Однако это было не так.
Они долго ехали по бульвару Санта-Моника, прежде чем свернули в какой-то захудалый район. Создавалось впечатление, что квартал этот знавал лучшие времена, но потом счастье изменило ему. Многие дома до сих пор пустовали, но и те, что были обитаемы, уже утратили первоначальную свежесть. Деревянный домишко, возле которого они наконец остановились, не отличался сколько-нибудь выгодно от своих соседей. Дело в том, что похоронщикам, даже самым выдающимся, платят меньше, чем звездам кино. К тому же мистер Джойбой был человек предусмотрительный. Он откладывал на черный день, а также выплачивал страховку. Он старался производить на окружающих благоприятное впечатление. В один прекрасный день он обзаведется домом и детьми. Пока это не случилось, тратить деньги просто так, незаметно для окружающих, тратить их на мамулю — все равно что бросать деньги на ветер.
— Никак не соберусь заняться садом, — сказал мистер Джойбой, словно уловив невысказанное порицание во взгляде Эме, озиравшейся вокруг. — Этот домишечко я купил в спешке, просто так, чтобы пристроить мамулю, когда мы перебрались на Запад.
Он отпер парадную дверь, пропустил Эме вперед и громко заулюлюкал у нее за спиной.
— У-у-у, мамуля. А вот и мы!
Угрожающие раскаты мужского голоса сотрясали крохотный домишко. Мистер Джойбой распахнул дверь и повел Эме к источнику шума — радиоприемнику, который стоял на столе посреди невзрачной гостиной. Миссис Джойбой сидела, уткнувшись в приемник.
