Хосе Ривера - Пучина
— Мама говорит, что вы лишнего наговорили о них хозяину.
— А знают они о моей ране?
— Разве что-нибудь случилось? Вас ранил бык?
— Так, царапина. Уже все прошло.
— А где моя двустволка?
— Твоя двустволка? Наверно, вместе с моим седлом в лагере Барреры. Поди спроси там.
Когда я остался один, мучительное сомнение овладело мной: не бывал ли Баррера в Мапорите? Я приставил Мауко днем и ночью следить за ним, но правду ли говорит мне кривой? И тут же я подумал: «Баррера прихорашивается, потому что ему известно о приезде Алисии. Возможно, что так, а может быть — и нет».
Но Алисия знает, как себя вести. Кроме того, Баррера боится меня. Нет, я должен прогнать эту мысль и отдаться радости близкого свидания! Если Алисия захотела вернуться ко мне — значит, она все еще любит меня и хочет, отбросив застенчивость и гордость, вернуть меня, сделать своим навсегда. Серьезным и наставительным тоном она упрекнет меня за мои поступки и, чтобы усугубить мою вину, придаст своему лицу хорошо знакомое мне, незабываемое выражение: крепко сожмет губы, и на щеках ее появятся ямочки. Готовая простить, она сначала скажет, что мне нет прощения, но потом сменит гнев на милость.
Я со своей стороны умело отдалю момент жаркого примирительного поцелуя. Я галантно помогу Алисии выйти с лодки на берег и постараюсь, чтобы она заметила перевязанную руку, а на ее вопрос: «Ты ранен? Ты ранен?» — отвечу: «Все это пустяки... Меня беспокоит твоя бледность».
Если они приедут верхом, я сделаю то же самое, подойдя к ее лошади.
Я предстану перед Алисией таким, каким она меня еще не видела: небрежно одетым, с растрепанными волосами, с обросшим бородою лицом, с ухватками крепкого, работящего мужчины. Хотя Мауко обычно кое-как обдирал мне лицо ножом для резки ремней, я решил не просить его об этом сегодня, чтобы выгодно отличаться от соперника.
Потом мне пришла в голову мысль покинуть Ато Гранде до приезда женщин и появиться вечером среди вакеро, ведя за своим жеребцом разъяренного быка, который с фырканьем будет меня преследовать; он свалит на землю мою лошадь, и Алисия, замирая от ужаса, увидит, как я буду дразнить его плащом и повалю на землю к удивлению пеонов.
Мулат вернулся от Барреры с ружьем и седлом:
— Сеньор Баррера очень огорчен. Он не знал, что эти вещи находились у него. Я слышал, что он посылает людей ловить разбежавшийся скот.
— Я тебе запрещаю иметь с ним дело. Если не хочешь ехать один, я поеду с тобой.
— А дон Фидель сказал вам, где они заночуют?
— В Матанегре.
— А мне он сказал, что в пойме Пауто. Я, пожалуй, поеду, а то меня застигнет ночь и лошади разбредутся.
— Отнеси это белье в мою комнату и принеси мне винчестер. Едем куда хочешь. Я отправляюсь с тобой.
Я пошел на кухню проститься с Субьетой. Сколько я ни окликал его, никто не отозвался.
Когда мы отъехали от Ато Гранде настолько, что видны были одни лишь верхушки пальм, мулат слез с лошади и зарядил ружье.
Лучше всегда быть настороже. Порох и пули еще никого не обманули.
— Чего ты опасаешься?
— Нас могут нагнать люди Барреры. Я нарочно сказал, что мы едем в Пауто, чтобы это услышали ребята, которые закрывали ворота в корраль. А теперь поедем туда, куда вы сказали.
Мы проехали еще лиги три. Я был поглощен мыслями об Алисии, когда мулат вывел меня из задумчивости:
— Извините меня. Я хочу посоветоваться с вами. Кларита приворожила меня.
— Ты влюбился в нее?
— Об этом-то я и хочу посоветоваться. Недели две тому назад она сказала мне: «Какой красивый негр! Вот кто мне нравится!»
— И что ты ответил на это?
— Мне стало стыдно...
— А потом?
— Об этом я тоже хочу спросить; она предложила мне запугать старого Субьету и уехать с ней отсюда.
— Зачем запугать? Ради чего?
— Чтобы он сказал, где у него зарыто золото.
— Да не может быть! Это ее научил Баррера.
— Совершенно верно, потому что Баррера мне тоже сказал: «Если этот мулат приоденется, каким красавцем он станет; все женщины будут за ним бегать. Я знаю одну девчонку, которая его любит».
— А ты что ответил?
— «Эта девчонка с вами спит». Так ему и сказал. Но его, проклятого, ничем не проймешь. Потом он принялся бранить Субьету, говоря, что тот ничего не платит мулатам, а если и дает что-нибудь, то тут же заставляет играть с собой в кости и обирает до нитки. И это правда.
Я задыхался от жары и велел мулату ехать к водопою.
— Здесь нигде нет воды. Хороший водопой — за теми барханами.
Мы вступили в полосу, где земля была так суха и тверда, что о нее сбивались копыта лошадей. Но нам необходимо было пересечь ее, потому что по обе стороны непроходимыми лабиринтами тянулись сурали — обиталище ягуаров и змей.
Водопой оказался лужей, взбаламученной животными. Вода была солоноватая на вкус, мутная и густая, как сироп, но лошади пили ее с жадностью. При виде этой лужи я почувствовал тошноту, но жажда заставила меня последовать примеру Корреа. Наклонившись с седла, он подал мне полный до краев рог.
— Вместо цедилки накройте его платком, — сказал мулат.
Я вынужден был несколько раз приложиться к рогу, стряхивая мелких животных, обильно прилипавших к влажной ткани.
— Слушай, белый, здесь проезжали чужие люди. Вот след подкованного мула, а в саваннах камней нет и подковы ни к чему.
Мулат был прав: немного отъехав от лужи, мы увидели вдалеке две движущиеся точки.
— Какие-то люди потеряли дорогу.
— Скорее похоже на скот.
— Бьюсь об заклад, что это люди.
Всадники, видно, заметили нас и направились в нашу сторону. Мы уже ясно различали человека, который, завернувшись в большую простыню, как это делают старые крестьянки, ехал впереди под красным зонтиком, подгоняя мула ударами стремян. Мы остановились под скудной тенью мориче и с любопытством и опаской стали поджидать всадников.
Корреа успел перевязать поклажу, когда незнакомцы подъехали к нам.
— Помогите правосудию, сбившемуся с пути! — воскликнули они, приветствуя нас.
— И ныне и присно и во веки веков, — простодушно ответил мулат.
— Покажите нам дорогу в Ато Гранде. Этот сеньор — судья из Орокуэ; я — его личный секретарь, а на данный случай проводник.
Услышав это, я спросил, не зовут ли чиновника Хосе-Исабель Ринкон Эрнандес. Такой вопрос я задал потому, что слышал об этом человеке, который из погонщика мулов стал музыкантом муниципального духового оркестра, а затем окружным судьей Касанаре, прославившись на этом посту своими злоупотреблениями.
— Да, — ответил человек с зонтом. — Я судья, а с вами говорил простой письмоводитель.
Чахоточное лицо сеньора судьи было такого же изжелта-зеленого цвета, как и его целлулоидные очки, и имело не менее отталкивающий вид, чем его не знавшие щетки зубы. Кривляясь, как обезьяна, он положил зонт на плечо и вытер себе затылок платком, проклиная обязанности судьи, заставляющие его переносить такие мучения, как путешествие на мулах через дикие земли, где неминуемо столкновение с людьми невежественными и низкого происхождения и где всегда налицо угроза нападения индейцев и хищных зверей.
— Отведите нас сейчас же, — произнес он высокопарно, натянув поводья, — в эту дьявольскую усадьбу, где некий Кова ежедневно совершает преступления, где подвергаются опасности жизнь и имущество моего влиятельного друга Барреры, где беглый по имени Франко пользуется моей снисходительностью и тем, что я ничего не требую от него, кроме примерного поведения. Вы обязаны предоставить себя в распоряжение правосудия и поменять своих лошадей на этих мулов.
— Вы ошибаетесь, сеньор, как в своих представлениях о людях, так и в выборе дороги. Ато Гранде совсем не в той стороне, куда вы едете, люди, которых вы назвали, совсем не таковы, как вы думаете, а лошади мои не выморочное имущество.
— Знайте, непочтительный юноша, — раздраженно ответил судья, — что только из усердия, заслуживающего похвалы, решились мы ехать без охраны в эту пампу. Субьета прислал ко мне нарочного, прося помощи против Барреры, а следом за ним прибыл человек от Барреры, требующего принять меры против преступлений Ковы. Мы едем разобрать, в чем там дело, и будем полезны и вам, ибо правосудие, как солнце, светит всем. Но если верно, что дневное светило греет нас задаром, то не менее верно и то, что нормы человеческого общежития обязывают всех нас единодушно поддерживать общественный порядок. Всякая помощь в этом деле законна и предусмотрена положениями гражданского права. Если не хотите быть нам проводниками, вручите немедленно сумму, равняющуюся оплате хорошего проводника.
— Вы налагаете на нас штраф?
— Немедленно и безапелляционно, — подтвердил секретарь. — Имейте в виду, что нам не платят жалованья.
— Ну, так слушайте, — злорадствуя в душе, ответил я. — До усадьбы Субьеты рукой подать, а мы направляемся в Коросаль. Пересеките эту страшную степь, спуститесь потом краем леса, переправьтесь через реку, обогните заводь и оттуда через какие-нибудь полчаса увидите дом.
