Жорис-Карл Гюисманс - Без дна
Дюрталь пожал плечами.
— Скажи пожалуйста, — проговорил он, смеясь, — а ты, оказывается, патриот! Твои речи как нельзя лучше доказывают, что тебе небезразлична родная страна, вот уж не подозревал.
— Конечно небезразлична, — ответил Дез Эрми, закуривая папиросу. — Впрочем, я скорее соглашусь с древним поэтом, писавшим: «Где хорошо, там и родина». Мне же хорошо только с северянами. Но я тебя перебил. Мы отвлеклись, так о чем ты говорил?
— Не помню. Ах да, я говорил, что Орлеанская Дева выполнила свою миссию. Встает вопрос: что стало с Жилем потом, после того как казнили Жанну? Об этом практически ничего не известно. Сохранились лишь сведения о том, что во время дознания он находился в окрестностях Руана, но я далек от того, чтобы, по примеру некоторых его биографов, заключать отсюда, будто он собирался спасти Жанну д’Арк.
Потеряв нашего героя на некоторое время из виду, мы находим его, уже двадцатишестилетнего, в уединении в замке Тиффож. Прежний бравый вояка, лихо размахивавший мечом, превратился в меланхоличного, погруженного в свои думы затворника. Именно в это время он совершает первые преступления. В нем проявляются черты художника и ученого, которые во все более сгущающейся мистической атмосфере замка провоцируют его на самые изуверские злодеяния, не имеющие себе равных по своей изощренной жестокости.
Он, барон де Рэ, так одинок среди своих современников. В то время как люди его положения были самыми обыкновенными скотами, Жиль де Рэ жаждал безумной изысканности искусства, беспредельной глубины литературы — к этому времени относится его трактат по демонологии, посвященный таинствам заклинания падших ангелов, — он восхищался церковной музыкой и окружал себя лишь редкими уникальными вещами.
Жиль де Рэ слыл знатоком латинской культуры, великодушным, надежным другом. У него была библиотека, необычная для той поры, когда круг чтения составляли лишь богословские труды и жития святых. До нас дошли упоминания о некоторых из его манускриптов: Светоний, Валерий Максим, Овидий — на пергаментной бумаге, в красных кожаных переплетах, с золочеными застежками и ключами. Книги были его страстью, и он ни при каких обстоятельствах не расставался с ними. Нанятый им на службу художник по имени Томас украшал их виньетками и миниатюрами. Сам Жиль писал эмали, которые один найденный с превеликим трудом мастер вставлял как драгоценные украшения в переплеты. Мебель замка отличалась изысканной роскошью и необычностью форм. Жиль де Рэ замирал от восторга перед церковными облачениями, нежнейшими шелками и старинной, золотисто-сумрачной парчой. Истинный гурман, он питал пристрастие к обильно приправленным блюдам, крепким ароматным винам, мечтал о редкостных драгоценностях, неведомых металлах, небывалых камнях. Вот уж воистину Дез Эссент пятнадцатого столетия!{20}
Все эти прихоти стоили огромных денег, меньше, однако, чем содержание бесчисленной свиты, в которую входило больше двухсот охранников, рыцари, командиры отрядов, оруженосцы, пажи, и у всех этих людей имелись свои слуги, прекрасно экипированные на средства Жиля. Богатое убранство его часовни и коллегиальной церкви граничило с безумием. В Тиффоже пребывало все епархиальное духовенство, декан, викарии, казначеи, каноники, дьяконы, учителя церковной школы, служки. До нас дошли счета за стихари, епитрахили, ризы, головные уборы, отороченные тонким беличьим мехом. Замок буквально ломился от уникальной церковной утвари; чего там только не было: и напрестольная пелена из ярко-красной материи, и изумрудные шелковые пологи, и отделанная золотом красно-фиолетовая бархатная мантия, еще одна — из ярко-оранжевой шелковой узорчатой ткани, и атласные облачения дьяконов, и лепные балдахины, не считая всевозможных блюд, чаш, чеканных, украшенных кабошонами дароносиц, оправ для драгоценных камней, рак со святыми мощами, среди которых главная — серебряная рака с мощами святого Гонория, а сколько там было ювелирных изделий, которые обитавший в замке золотых дел мастер выполнял по вкусу Жиля. Стол накрывали для любого гостя. Целые вереницы странников со всех концов Франции направлялись к этому замку, где художники, поэты, ученые находили царский прием, возможность вести в достатке беззаботную жизнь; их встречали щедрыми дарами и еще более щедро награждали на прощание.
Эти траты ударили по состоянию Жиля де Рэ, и без того изрядно подорванному чрезвычайными расходами военного времени. Тогда он встал на страшный путь: занимал деньги у самых отвратительных, самых гнусных ростовщиков, закладывал замки, продавал земли. Порой доходил до того, что отдавал под залог церковные облачения, драгоценности, книги.
— Какое-то странное удовлетворение испытываешь оттого, что в Средневековье способы разориться не особенно отличались от нынешних, — вставил Дез Эрми. — Правда, тогда не было Монако, нотариусов и бирж!
— Зато были черная магия и алхимия. Из документа, который наследники Жиля направили королю, явствует, что не прошло и восьми лет, как баснословное состояние Жиля улетучилось! Сначала за бесценок одному военачальнику отошли поместья Конфолан, Шабанн, Шатоморан, Ломбер; далее наступил черед ленного владения Фонтен-Милон; потом епископ Анжера приобретает земли Граткюиса, а Гийом ле Феррон совсем по дешевке — крепость Сен Этьен де Мер Морт. Наконец, Жиль за бесценок отдает замок Блазон и Шемиле некоему Гийому де ля Жюмельеру, который отказался платить даже эту смехотворную сумму. Взгляни, здесь целый перечень округов, лесных угодий, соляных копей, лугов, — сказал Дюрталь, показывая большой лист бумаги, куда он тщательно выписал все акты купли-продажи. — Напуганные этими безрассудными выходками, родные маршала стали умолять короля вмешаться. Действительно, в 1436 году Карл VII, убедившийся, по его словам, «в из рук вон плохом ведении хозяйства сиром де Рэ», запретил тому на своем большом совете и в письмах, отправленных из Амбуаза, продавать и передавать в чужую собственность крепости, замки и земли. Это распоряжение лишь ускорило разорение лишенного, по существу, имущественных прав Жиля де Рэ. Величайший скряга, самый главный ростовщик своего времени герцог Бретани Иоанн V отказался обнародовать в своих владениях этот эдикт, о котором он тем не менее тайком оповестил тех своих подданных, кто имел дело с Жилем. Никто теперь не осмеливался покупать у маршала поместья из страха навлечь на себя ненависть герцога и гнев короля, так что Иоанн V остался единственным покупателем и мог устанавливать свои цены. Можешь себе представить, что это были за цены!
Теперь понятно, почему Жиль отвернулся от своих родных, которые настойчиво просили короля написать эти грамоты, и почему он до конца своей жизни не заботился больше ни о жене, ни о дочери, которых отправил с глаз долой в отдаленный замок Пузож.
Так вот, если теперь вернуться к вопросу, как и по каким причинам Жиль оставил двор, то ответ, по крайней мере частичный, содержится, я думаю, в самих этих фактах.
Очевидно, уже давно, много раньше, чем маршал уединился в своих владениях, его жена и другие родственники начали осаждать Карла VII жалобами. Кроме того, придворные должны были ненавидеть Жиля за его богатство и роскошный образ жизни. Король, с легким сердцем отрекшийся от Жанны д’Арк, сочтя, что она ему больше не пригодится, искал случая отплатить злом за те услуги, которые оказал ему Жиль. Когда Карл, тогда еще дофин, нуждался в деньгах на свои попойки или на снаряжение войска, маршал не казался ему столь уж расточительным, теперь же, когда тот наполовину разорился, он упрекал его за проявления чрезмерной щедрости, не подпускал к себе, подвергал нападкам и засыпал угрозами.
Ясно, что Жиль оставил двор без какого бы то ни было сожаления. Но это еще не все. Он, несомненно, устал от кочевой жизни, возненавидел походную обстановку и, конечно же, спешил вернуться к спокойному времяпрепровождению, к своим книгам и коллекциям. По-видимому, именно в этот период Жиль де Рэ весь без остатка отдался своей давней страсти к алхимии. Да, да, этой наукой, которая вскоре привела его к демономании — барон надеялся с помощью алхимического золота спастись от надвигавшейся нищеты, — он увлекся раньше, еще будучи богатым. Судя по всему, Жиль подвигнул себя на Великое Деяние около 1426 года, когда его сундуки еще ломились от денег.
Итак, мы вновь встречаемся с ним в Тиффожском замке, склоненным над ретортами. С этого момента и начинается та бесконечная череда преступлений, связанных с магией и замешанных на жестоком садизме, которые я хочу описать.
— Но это вовсе не объясняет, — прервал его Дез Эрми, — как из человека благочестивого он вдруг превратился в отъявленного сатаниста, из мирного ученого — в растлителя малолетних, хладнокровного убийцу невинных младенцев.
