Джон Стейнбек - Консервный ряд
В общем, март был ужасный, а тут еще в середине месяца вспыхнула эпидемия инфлуэнцы, мгновенно охватившая весь город. Заболели миссис Талбот с дочерью, владевшие гостиницей «Сан Карлос». Слег Том Уорк, слегли Бенджамин Пибоди с женой. Слегла ее превосходительство Мария Антониа Филд, подхватило инфекцию все семейство Гроссов.
Врачи Монтерея — а их было вполне достаточно для лечения заурядных болезней, несчастных случаев и нервных расстройств — с ног сбились. Им не хватало времени на пациентов, которые, если и не платили по счетам, то хотя бы имели деньги, чтобы заплатить. Консервный Ряд, населенный более крепкой породой людей, дольше других не поддавался эпидемии, но в конце концов не устоял и он. Закрылись школы. Не было дома, где бы на постели не метался в жару больной ребенок, а зачастую вместе с детьми болели и взрослые. Болезнь была не смертельная, как в 1917 году, но детям давала осложнение на уши. Врачей и сестер не хватало; дело было еще и в том, что в Консервном Ряду жили бедняки, которым нечем было платить.
Док из Западной биологической не имел права лечить. Не его вина, что все население Консервного Ряда обращалось к нему за помощью. Не успел он оглянуться, как уже бегал из одной лачуги в другую, меряя температуру, давая лекарства, доставая для больных одеяла и даже разнося еду в те дома, где матери с постелей глядели на него воспаленными глазами, благодарили, видели в нем единственного спасителя. Когда случай оказывался особенно тяжелым, он звонил местным врачам и кто-нибудь приходил, если положение становилось угрожающим. Но почти все считали свое положение угрожающим. Док сутками не спал. Ел только консервы из сардин, запивая пивом. У Ли Чонга, куда он зашел купить пива, Док встретил Дору, пришедшую за щипчиками для ногтей.
— Вы что-то осунулись, — сказала Дора.
— Осунешься, — ответил Док, — неделю почти совсем не сплю.
— Знаю, — сказала Дора. — Плохо дело. И у меня, как на грех, трудное время.
— К счастью, нет смертей, — сказал Док. — Но дети по большей части очень тяжело болеют. У малышей Рэнселов осложнение на уши.
— Я могла бы чем-нибудь помочь? — спросила Дора.
— Конечно, — ответил Док. — Люди совсем пали духом. Вот хотя бы Рэнселы. Живут в таком страхе, боятся остаться одни. Было бы хорошо, если бы вы или кто-то из ваших девочек просто посидел с ними.
У Доры был очень мягкий характер, мягкий как мышиное брюшко, но если надо, она становилась твердой как гранит. Вернувшись в «Медвежий стяг», Дора развила бурную деятельность. Эпидемия случилась очень некстати, но остаться в стороне она не могла. Помогать так помогать. Повар-грек варил крепкий бульон — и пятигаллонный котел всегда был полон. Девочки старались не срывать работы и ходили посидеть с больными посменно, захватив с собой кастрюльку с бульоном. Дока разрывали на части. Дора спрашивала у него, кому еще помочь, и посылала девочек, куда он скажет. И все это время в «Медвежьем стяге» кипела своя работа. Музыкальный автомат играл не смолкая. Солдаты, рыбаки с сейнеров выстаивали очередь. Девочки, отработав, брали кастрюльку с супом и спешили к Рэнселам, к Мак-Карти, к Ферри. Они ускользали через черный ход и, сидя у постели спящего ребенка, иногда сами забывались сном прямо на стуле. На работе они перестали прибегать к косметике, не было надобности. Дора сказала, что в такое безумное время она могла бы трудоустроить всех старушек из дома престарелых. Девушки Доры не помнили такой запарки. Все были очень рады, когда этот март кончился.
ГЛАВА XVII
Несмотря на открытый характер и множество друзей, Док был человек одинокий, державшийся особняком. Мак, пожалуй, понимал это больше других. В компании Док всегда был один. Когда у него в окнах горел свет, шторы были опущены, а проигрыватель играл Грегорианские песнопения, Мак садился возле окна у себя в Королевской ночлежке и смотрел на лабораторию. Он знал, что у Дока сейчас девушка, и ему передавалось безысходное ощущение одиночества: даже нежная близость женщины не спасала Дока. Док был ночной птицей. Свет в лаборатории горел всю ночь, но и днем, казалось, он не смыкает глаз. Денно и нощно из окон лаборатории катились мощные волны музыки. Казалось иногда, весь мир уже погрузился в сон, но нет — со стороны Западной биологической долетали чистейшие детские голоса Сикстинской капеллы.
Постоянным занятием Дока было собирательство. Он не пропускал ни одного хорошего отлива на всем побережье. Его угодьями были скалы и песчаные отмели. Он точно знал, где что взять: в этой бухте трубочники, в той осьминоги и губки, а еще дальше — морские лилии.
Места он знал, да нельзя было пойти туда и взять что надо, когда захочешь. Природа держит свои богатства под замком. И лишь изредка соизволит поделиться ими. Док знал не только время приливов и отливов, он знал и то, когда и в каком месте ожидается наибольший отлив. Накануне отлива Док снаряжался в путь, складывал в машину орудия ловли, упаковывал банки, бутыли, стекла, спирт и спешил в ту бухту, на ту скалу или гряду камней, где обитали нужные ему морские животные.
В этот раз он получил заказ на осьминогов-детенышей: самым близким их обиталищем была бухта Ла-Джолла, ее усеянное камнями дно; бухта находилась между Лос-Анджелесом и Сан-Диего, пятьсот миль туда и столько же обратно. Попасть в Ла-Джоллу надо было точно к началу отлива.
Осьминоги жили среди камней, торчавших из песчаного дна. Они были еще маленькие и пугливые, селились там, где много расщелин и укромных уголков, где можно спрятаться от волн и хищников. Здесь же водились тысячи губок. И Док решил, охотясь за осьминогами, пополнить запас и этих морских обитателей.
Малая вода наступит в четверг в пять семнадцать утра. Если выехать из Монтерея в среду утром, поспеешь на место вовремя. Хорошо бы взять с собой кого-нибудь для компании, но как назло все приятели были заняты или в отлучке. Мак с ребятами поехали за лягушками в долину Кармел. Все три приятельницы, чье общество было приятно, ходили на службу и в будни, естественно, не могли ехать. Анри-художник был очень занят. Универмаг Холмана держал у себя на сигнальной мачте вместо дозорного конькобежца. Конькобежец укрепил на высоком шпиле, торчащем на крыше универмага, небольшую площадку в виде диска и кружил там на коньках без устали и без отдыха. Он кружил вот уже трое суток — решил поставить новый рекорд продолжительности катания на коньках в воздухе. Последний рекорд равнялся ста двадцати семи часам, так что ему еще было кататься и кататься. Анри расположился со своими живописными принадлежностями через улицу на заправочной станции Рыжего Уильяма. Он был в экстазе. Он мечтал создать полотно под названием «Субстрат мечтаний конькобежца, парящего на флагштоке». И, разумеется, Анри не мог покинуть свой пост, пока столпник кружился. Он утверждал, что проблема «конькобежец на флагштоке» имеет философские аспекты, до сих пор ускользавшие от внимания специалистов. Анри сидел на табуретке, откинувшись на деревянную решетку, загораживающую двери мужского туалета на заправочной Рыжего Уильяма. Он не отрывал глаз от площадки конькобежца, парящей в небе как орлиное гнездо над пропастью, и, конечно, он не мог составить Доку компанию. Так что Док собрался ехать один — отлив ждать не будет.
Рано утром Док уложил вещи. Личные в саквояж, инструменты в другой, побольше. Затем причесался, подровнял бородку; потрогал карман рубашки — на месте ли карандаши; проверил, приколота ли к лацкану пиджака лупа. Все было в порядке. Упаковал лотки, бутыли, предметные стекла, спирт; резиновые сапоги и одеяло сложил на заднее сиденье машины. На все ушло полчаса жемчужного света; вымыл грязную посуду трехдневной давности, выплеснул воду в пенистую кромку прибоя. Закрыл двери, но запирать не стал и в девять часов утра отбыл.
Док проводил в дороге больше времени, чем другие автомобилисты. Он ездил не спеша, часто останавливался перекусить. Поднимаясь по Маячной улице. Док помахал собаке, которая посмотрела ему вслед и улыбнулась. Еще не выехав из Монтерея, он захотел есть, остановился у Германа и заказал котлету с пивом. Док жевал хлеб, тянул пиво, и в голову ему лезла всякая дребедень. Как-то Блейзделл, поэт, сказал ему: «Вы так любите пиво, Док, что в один прекрасный день, зайдя в кафе, закажете молочный коктейль с пивом». Это был обыкновенный треп. Но с тех пор коктейль с пивом преследовал его. Интересно, какой у него вкус? Правда, при мысли об этом тошнило, но стоило поднести к губам кружку пива, треклятый коктейль начинал подзуживать: что, слабо заказать молочный с пивом? С сахаром или без сахара? А молоко не скиснет? Молочный коктейль с пивом все равно, что мороженое из креветок. Да ведь если какая дурь втемяшится в голову, ничем ее не выбьешь. Док доел котлету, заплатил Герману. И нарочно старался не смотреть на никелированные аппараты для коктейлей, блестевшие на темном фоне стены. Если уж заказывать молочный коктейль с пивом, лучше заказывать его в городе, где тебя никто не знает. Но с другой стороны, если мужчина с бородкой закажет такой коктейль, где его никто не знает, то могут и полицию позвать. Вообще-то мужчина с бородкой повсюду внушает легкое подозрение. И ведь никому не объяснишь, что ты носишь бороду потому, что тебе это нравится. Скажешь человеку правду, и он тотчас чувствует к тебе антипатию. Приходится говорить, что у тебя шрам и поэтому ты не бреешься. Когда-то еще в Чикагском университете Док сильно переутомился и чуть не бросался на людей. И он подумал, неплохо бы совершить дальнюю прогулку пешком. Вскинул на плечи рюкзак и пошел куда глаза глядят. Прошел Индиану, Кентукки, Северную Каролину, Джорджию и дошел до Флориды. Он встречался с фермерами, с жителями гор и болотистых низин, с рыбаками, и везде его спрашивали, чего это он разгуливает пешком по стране.
