Джон Стейнбек - Консервный ряд
Капитан погладил собаку по голове.
— У меня возле дома пруд, — сказал он. — В нем полно лягушек. Они по ночам не дают спать. Почему бы вам не поохотиться у меня? Они квакают ночи напролет. Я все думал, как от них избавиться.
— Прекрасно придумано, сэр, — сказал Мак. — Держу пари, ученые будут вам благодарны. Но мне бы хотелось поскорее начать лечение. Дело не терпит.
Мак повернулся к друзьям.
— Потушите костер, — сказал он. — Смотрите, не оставьте ни одной искры. И уберите весь мусор, чтобы не было ни соринки. Мы с капитаном пойдем к нему домой, займемся Нолой. Когда все уберете, тоже приходите туда.
И Мак с капитаном ушли.
ГЛАВА XIV
Раннее утро в Консервном Ряду — время чудесных превращений. В серые сумерки, когда уже брезжит, а солнце еще не взошло, Консервный Ряд точно висит вне времени, окутанный серебристым светом. Уличные фонари погасли, изумрудно зеленеет трава. Рифленое железо Консервного Ряда излучает жемчужный блеск платины или старой оловянной кружки. Автомобили как вымерли. Улицы отдыхают от прогресса и бизнеса. Слышно только, как плещутся волны, набегая на сваи консервных цехов. Это час великого покоя, пустынное время, крошечная эра полной праздности. Кошки увесистыми каплями падают с заборов и текут по земле, как густой сироп, вынюхивая рыбные головы. Важно прогуливаются ранние молчаливые псы, придирчиво ища местечко, которое можно было бы оросить. Чайки тяжело хлопают крыльями, опускаясь на крыши Консервного Ряда, ожидают дня, а с ним рыбных отбросов. Они тесно сидят на коньках крыш, крыло к крылу. Со скал, расположенных у станции Хопкинса, доносится лай морских львов, похожий на голоса гончих. Воздух свеж и прохладен. За домами в садах суслики вспучивают свежую сырую землю, вылезают наружу, срезают цветы и тянут в свои норки. Редко кто пройдет в этот час по улице, от этого город кажется еще пустыннее. Возвращается домой одна из девочек Доры; она была у клиента, либо очень богатого, либо немощного — те и другие по разным причинам не посещают «Медвежий стяг». Помада у нее на лице расползлась, ноги еле идут. Ли Чонг вынес из дома баки с мусором и поставил на край тротуара. Из моря вышел старый китаец и застучал подошвой по улице мимо Королевской ночлежки. Выглянул сторож консервных цехов и замигал от утреннего света. Привратник «Медвежьего стяга» вышел на крыльцо без пиджака, потянулся, зевнул, почесал живот. Из труб с пустыря доносится храп постояльцев Мэллоя, имеющий зычное, туннельное звучание. Час жемчужного цвета — вот что такое щель между днем и ночью, время в этот час прекращает бег и созерцает самое себя.
Таким утром, полным жемчужного света, весело шля по улице два солдата и две девушки. Шли они из «Ла Иды» очень счастливые и усталые. Девушки, здоровые, сильные, грудастые, одеты в вискозные розовые платья, сейчас помятые и облегающие все надлежащие округлости; светлые волосы у обеих слегка растрепались. На головах у девушек — солдатские фуражки, одна сдвинула ее почти на затылок, у другой она чуть не на носу. Это были толстогубые, широконосые, задастые девки, очень усталые.
Мундиры у солдат были расстегнуты, ремни сняты и брошены через плечо. Воротнички рубашек нараспашку и узлы галстуков сдвинуты вниз. На головы нацеплены шляпки подруг, одна маленькая, соломенная с букетиком маргариток на маковке; другая белая, вязаная, прикрывающая полголовы, с медальонами из синего целлофана. Четверка шла, держась за руки и ритмично ими размахивая. У солдата, шедшего с краю, в руке была большая бумажная сумка с банками холодного пива. Четверка шла, мягко ступая сквозь жемчужный свет. Они чертовски повеселились и были счастливы. Они улыбались застенчиво, как улыбаются дети, вспоминая веселый праздник. Они поглядывали друг на друга, улыбались и размахивали руками. Проходя мимо «Медвежьего стяга», крикнули привет привратнику, чесавшему живот. Послушали трубный храп и немного посмеялись. У лавки Ли Чонга остановились и долго разглядывали витрину со всякой всячиной, платьями, инструментом, едой. Качая сцепленными руками, чуть не спотыкаясь, они дошли до конца Консервного Ряда и повернули к железной дороге. Девушки встали на рельсы и дальше пошли по ним, а солдаты поддерживали их за пухлые талии. Миновали верфи и вошли в парк, который был, собственно, частным владением — «Морская станция Хопкинса». Станция находилась на берегу крошечной бухточки, образованной двумя скалами. Ласковые утренние волны лизали берег и тихо шептались. От выступавших из воды камней шел тонкий запах водорослей. Четверка подошла к берегу, и тотчас над землей Тома Уорка, лежавшей прямо за бухтой, появился краешек солнца, позолотив воду и мазнув желтым прибрежные камни. Девушки чинно опустились на песок, натянув платья на колени. Один солдат проткнул банки с пивом и дал каждому по банке. Потом парни легли, положив головы на колени девушкам. Они улыбались друг дружке — чудесная, усталая, умиротворенная загадка природы.
Со стороны станции послышался собачий лай — их увидели сторож, мрачный, смуглый человек, и его пес, черный, мрачный кокер-спаниель. Сторож закричал на них; нарушители как не слыхали, тогда он спустился на берег, сопровождаемый однотонным лаем спаниеля.
— Вы что, не знаете, здесь не разрешается лежать. Убирайтесь отсюда. Это частная собственность!
Солдаты как не слышали. Они улыбались, а девушки гладили им волосы. Наконец один солдат медленно повернул голову и щека его оказалась между ног девушки. Он благосклонно улыбнулся сторожу.
— Катись отсюда знаешь куда, — проговорил добродушно и повернул голову, чтобы смотреть на девушку.
Солнце озарило ее светлые волосы, она чуть нагнулась к парню и почесала у него за ухом. Они не заметили, как сторож убрался восвояси.
ГЛАВА XV
Когда ребята подошли к фермерскому дому, Мак был уже на кухне. Собака лежала на боку, а Мак держал на клеще тряпочку, густо смоченную горькой солью. Между ее ног копошились крупные, толстые щенки, тыкались в шерсть носами, ища соски, а сука глядела в лицо Маку, как будто хотела сказать: «Видишь вот, как оно? Я ему пыталась объяснить, но он не понимает».
Капитан держал лампу и смотрел на Мака.
— Как здорово! Теперь я знаю, что делать с клещами, — сказал он.
— Не хотел бы вмешиваться в ваши дела, — сказал Мак, — но щенят уже пора прикармливать. У нее мало молока, и щенята просто растерзают ее.
— Знаю, — ответил капитан. — Наверное, надо было оставить одного, а других утопить. Но я так занят хозяйством. Теперь мало кто любит охотничьих собак, то есть с которыми охотятся на дичь. Заводят одних пуделей, боксеров да доберманов-пинчеров.
— Да, — согласился Мак. — А по-моему, лучше пойнтера собак нет. Не знаю, что случилось с людьми. Но ведь вы не станете их топить, сэр?
— О-хо-хо, — вздохнул капитан. — Моя жена ударилась в политику, и у меня голова кругом. Ее избрали в Ассамблею от нашего округа, а между сессиями она ездит с лекциями. Когда она дома, она все время читает и составляет законы.
— Как, однако, гнусно… то есть я хотел сказать, грустно одиночество, — сказал Мак и, взяв в руки барахтающегося тупорылого щенка, прибавил: — Бьюсь об заклад, я смог бы вырастить из такого щенка отличную суку. Я, знаете ли, держу только сук.
— Вы хотите взять одного щенка? — спросил капитан. Мак поднял голову.
— А вы могли бы дать мне его? Господи, вот было бы счастье.
— Берите любого, — сказал капитан. — Сейчас мало кто знает толк в пойнтерах.
Ребята стояли на кухне и бегло обозревали кухню. Было ясно, что хозяйка в отлучке — открытые консервные банки, сковородка с кружевам белка, оставшегося от яичницы, хлебные крошки на столе, открытый ящичек с дробью на хлебном коробе — все вопияло об отсутствии женщины; белые же занавески, застланные бумагой полки, два маленьких полотенца на вешалке говорили о том, что вообще-то в доме женщина есть. Подсознательно все были рады, что эта женщина сейчас отсутствует. Женщины, которые застилают полки бумагой и вешают на кухне два полотенчика, питают инстинктивное недоверие и неприязнь к людям, подобным Маку и его друзьям. Эти женщины знают, что от таких исходит самая большая угроза домашнему очагу, так как они стоят за свободу, праздность, приятельство и созерцание в противовес аккуратности, порядку и приличию. Они были рады, что хозяйки не было.
Мало-помалу капитан стал проникаться убеждением, что эти люди появились здесь, чтобы оказывать ему благодеяние. Он уже не хотел, чтобы они очистили его владения. И он неуверенно спросил:
— Может, ребятки, выпьете немного для согрева перед охотой?
Ребятки поглядели на Мака. Мак нахмурился, как будто соображал, достойно ли принять подобное предложение.
— Мы взяли за правило, — сказал он, — ни капли спиртного во время научной работы. — И тут же прибавил, испугавшись, что его слова будут приняты за чистую монету. — Но видя ваше искреннее расположение, я лично не откажусь пропустить по маленькой. А ребята пусть решают сами.
