Эрнест Хемингуэй - Фиеста
— Да, из Байонны.
— Вот-вот, — сказал он. — Я так и знал, что вы ехали в автомобиле, по тому, как пыль легла. — Я дал ему две медные монеты.
Я увидел собор в конце улицы и направился к нему. Когда я в первый раз увидел его, фасад показался мне некрасивым, но теперь он мне нравился. Я вошел. Внутри было мглисто и темно, колонны уходили ввысь, и люди молились, и пахло ладаном, и было несколько изумительных высоких витражей. Я встал на колени и начал молиться и помолился обо всех, кого вспомнил, о Брет и Майкле, о Билле, Роберте Коне, и о себе, и о всех матадорах, отдельно о каждом, кого я любил, и гуртом о всех остальных, потом я снова помолился о себе, и, пока я молился о себе, я почувствовал, что меня клонит ко сну, поэтому я стал молиться о том, чтобы бои быков прошли удачно, и чтобы фиеста была веселая, и чтобы нам наловить побольше рыбы. Я старался вспомнить, о чем бы еще помолиться, и подумал, что хорошо бы иметь немного денег, и я помолился о том, чтобы мне нажить кучу денег, и потом начал думать, как бы я мог их нажить, и, думая о наживе, я вспомнил графа и подумал о том, где он теперь, и пожалел, что не видел его с того вечера на Монмартре, и старался вспомнить что-то смешное, что Брет рассказала мне про него, и так как я все это время стоял на коленях, опершись лбом о деревянную спинку скамьи, и думал о том, что я молюсь, то мне было немного стыдно и я жалел, что я такой никудышный католик, но я понимал, что ничего тут не могу поделать, по крайней мере сейчас, а может быть, и никогда, но что все-таки это — великая религия, и как бы хорошо предаться набожным мыслям, и, может быть, в следующий раз мне это удастся; а потом я стоял под жарким солнцем на паперти собора, и указательный, средний и большой пальцы правой руки все еще были влажные, и я чувствовал, как они сохнут на солнце. Солнце палило жестоко, и я переулками, прячась в тени зданий, вернулся в отель.
Вечером, за ужином, оказалось, что Роберт Кон принял ванну, побрился, подстригся и вымыл голову и что его волосы чем-то смазаны, чтобы не торчали. Он нервничал, и я ничем не старался ему помочь. Поезд из Сан-Себастьяна прибывал в десять часов, и Брет с Майклом могли приехать только этим поездом. Без двадцати девять, когда мы еще и половины ужина не съели, Роберт Кон встал из-за стола и сказал, что пойдет встречать их на вокзал. Я сказал, что пойду вместе с ним — просто чтобы поддразнить его. Билл сказал, что скорей повесится, чем уйдет, не доев ужина. Я сказал, что мы сейчас же вернемся.
Мы пошли на вокзал. Я наслаждался волнением Кона. Я надеялся, что Брет приедет этим поездом. На вокзале оказалось, что поезд опаздывает, и мы дожидались его, сидя в темноте на багажной тележке за вокзалом. Я никогда, кроме как на войне, не видел, чтобы человек так волновался, как Роберт Кон, или был в таком нетерпении. Я наслаждался этим. Свинство было наслаждаться этим, но я и чувствовал себя свиньей. Кон обладал удивительной способностью пробуждать в человеке все самое скверное.
Наконец мы услышали далекий свист внизу, с другой стороны плато, а потом увидели поднимающиеся в гору огни паровоза. Мы вошли в вокзал и стояли в толпе встречающих у самой решетки; поезд подошел и остановился, и пассажиры потянулись к выходу.
Их не было в толпе пассажиров. Мы подождали, пока все прошли через вокзал и сели в автобусы, или наняли фиакры, или пошли пешком в темноте с друзьями и родственниками.
— Я так и знал, что они не приедут, — сказал Кон.
Мы шли обратно в отель.
— А я думал, может быть, все-таки приедут, — сказал я.
Когда мы вернулись в столовую, Билл ел фрукты и допивал бутылку вина.
— Не приехали?
— Нет.
— Ничего, Кон, если я отдам вам сто песет завтра утром? — спросил Билл. — Я еще не обменял свои деньги.
— Да не нужно, — сказал Роберт Кон. — Давайте лучше держать другое пари. Можно держать пари на бой быков?
— Можно, — сказал Билл, — только не нужно.
— Это все равно что держать пари на войну, — сказал я. — Здесь не требуется материальной заинтересованности.
— Мне очень любопытно посмотреть бой быков, — сказал Роберт.
К нашему столику подошел Монтойя. В руках у него была телеграмма.
— Это вам. — Он передал ее мне.
Я прочел: «Остались ночевать Сан-Себастьяне».
— Это от них, — сказал я. Я спрятал телеграмму в карман. В другое время я показал бы ее.
— Они остановились в Сан-Себастьяне, — сказал я. — Посылают вам привет.
Почему меня подмывало бесить его, я и сам не знаю. Впрочем, знаю. Я слепо, непримиримо ревновал к тому, что с ним случилось. Хоть я и считал случившееся в порядке вещей, это ничего не меняло. Я, несомненно, ненавидел его. Не думаю, чтобы я по-настоящему ненавидел его до той минуты, когда он за завтраком напустил на себя всезнающий вид и потом отправился наводить красоту в парикмахерскую. И я спрятал телеграмму в карман. Как бы то ни было, телеграмма была адресована мне.
— Ну что ж, — сказал я. — Самое правильное — уехать дневным автобусом в Бургете. Если они приедут завтра вечером, пусть догоняют нас.
Из Сан-Себастьяна было только два поезда: один рано утром и другой, вечерний, который мы только что ходили встречать.
— Это неплохая мысль, — сказал Кон.
— Чем скорее мы доберемся до реки, тем лучше.
— Мне все равно, когда бы ни ехать, — сказал Билл, — чем скорее, тем лучше.
Мы посидели в кафе Ирунья и выпили кофе, а потом прошлись до арены, погуляли в поле и под деревьями на краю обрыва, смотрели вниз, на темную реку, и я рано лег спать. Билл и Кон, вероятно, поздно засиделись в кафе, потому что я уже спал, когда они пришли.
Утром я взял три билета на автобус до Бургете. Он отходил в два часа дня. Раньше этого ехать было не на чем. Я сидел в кафе Ирунья и читал газеты, когда увидел Роберта Кона, пересекающего площадь. Он подошел к моему столику и сел против меня в плетеное кресло.
— Это очень уютное кафе, — сказал он. — Хорошо выспались, Джейк?
— Я спал как колода.
— Я спал неважно. Да мы с Биллом и легли поздно.
— Где вы были?
— Здесь. А когда здесь закрыли, мы пошли в другое кафе. Где хозяин говорит по-немецки и по-английски.
— Кафе Суисо.
— Вот-вот. Очень симпатичный старик. По-моему, его кафе лучше этого.
— Днем там нехорошо, — сказал я. — Слишком жарко. Между прочим, я взял билеты на автобус.
— Я не поеду сегодня. Вы с Биллом поезжайте вперед.
— Я же взял вам билет.
— Дайте его сюда. Я получу деньги обратно.
— Пять песет стоит.
Роберт Кон достал серебряную монету в пять песет и отдал ее мне.
— Я должен остаться, — сказал он. — Понимаете, боюсь, что вышло недоразумение.
— Имейте в виду, — сказал я, — что они могут приехать и через три дня и через четыре, раз они развлекаются в Сан-Себастьяне.
— В том-то и дело, — сказал Роберт. — Я боюсь, что они рассчитывали встретить меня в Сан-Себастьяне и поэтому остались там.
— Почему вы так думаете?
— Потому что я писал Брет об этом.
— Почему же, черт возьми, вы не остались там и не дождались их… — начал было я, но остановился. Я решил, что эта мысль сама придет ему в голову, но, кажется, этого так и не произошло.
Теперь он уже не стеснялся, ему приятно было говорить со мной, после того как он дал мне понять, что между ним и Брет что-то есть.
— Мы с Биллом уедем сейчас же после завтрака, — сказал я.
— Жаль, что я не могу. Всю зиму мы мечтали об этой рыбной ловле. — Он даже загрустил. — Но я должен остаться. Серьезно, должен. Как только они приедут, я сейчас же привезу их.
— Надо найти Билла.
— Я пойду к парикмахеру.
— Ну, увидимся за завтраком.
Я нашел Билла в его комнате. Он брился.
— Да, да, он все поведал мне вчера вечером, — сказал Билл. — Изливал душу. Говорит, что у него с Брет было назначено свиданье в Сан-Себастьяне.
— Врет, сволочь!
— Ну, ну, — сказал Билл. — Не злись. Рано злиться, мы еще только выехали. Но все-таки, где тебя угораздило подружиться с этим типом?
— Не спрашивай уж, ради бога.
Билл повернул ко мне свое наполовину выбритое лицо, а потом продолжал говорить в зеркало, намыливая себе щеки.
— Если я не ошибаюсь, прошлой зимой он приходил ко мне в Нью-Йорке с письмом от тебя? К счастью, я завзятый путешественник. А почему ты заодно не прихватил с собой еще парочку еврейских друзей? — Он потер большим пальцем подбородок, посмотрел на него и снова начал скрести.
— Твои друзья тоже не все первый сорт.
— Верно. Попадаются и неважные. Но куда им до Роберта Кона. А смешнее всего, что он славный. Он мне нравится. Но он совершенно невозможен.
— Он бывает очень мил.
— Знаю. В этом-то и весь ужас.
Я засмеялся.
— Тебе хорошо смеяться, — сказал Билл. — Ты не сидел с ним вчера до двух часов ночи.
— А что, трудно было?
— Ужасно. Что это у него за история с Брет? Неужели между ними что-то было?
Он взялся за подбородок и поворачивал его вправо и влево.
