Редьярд Киплинг - Три солдата
О'Хара не сказал нам, почему он таким образом объяснил дело полковнику; мои товарищи по комнате радовались счастливому исходу и не расспрашивали его. И он стал ещё больше прежнего презирать их.
Вот раз сержант вежливо (О'Хара мог быть вежлив, когда хотел) отозвал меня в сторону и сказал мне:
— Вы хороший солдат, хотя чертовски дерзкий человек.
— Выбирайте выражения, сержант, — говорю я. — Не то я, пожалуй, снова стану дерзким.
— На вас не похоже, — продолжал он, — чтобы вы оставили ваше ружьё без штифта затвора, а ведь именно в таком виде Вельме выстрелил из него. И я нашёл бы штифт где-нибудь в щёлке или в углублении пола.
— Сержант, — говорю я, — где была бы ваша жизнь, если бы штифт сидел на месте? Моя жизнь тоже ничего не стоила бы, клянусь вам своей душой, если бы я объяснил — был вставлен штифт на место или нет. Ещё благодарите, что пуля не сидела в патроне…
— Правда, — отвечает он, подёргивая свои усы. — Только, что бы вы ни говорили, я не поверю, будто вы замешаны в это дело.
— Сержант, — говорю я, — я могу ровно в десять минут выколотить кулаками жизнь из не угодившего мне человека; я хороший солдат, желаю, чтобы со мной обращались, как с порядочным солдатом, и пока мои кулаки принадлежат мне, они будут всегда достаточно сильны для той работы, которую я пожелаю поручить им. Кулаки не отлетают мне в лицо, — прибавляю я и смотрю ему прямо в глаза.
— Вы хороший человек, — говорит он, тоже глядя мне в глаза, — и, Боже ты мой, как приятно было видеть его в ту минуту. — Хороший вы человек, — повторяет он, — и хотелось бы мне, просто ради забавы, чтобы я не был сержантом или вы не были рядовым; только не считайте меня трусом за эти слова.
— Не считаю, — говорю я. — Я видел вас, когда Вельме возился с ружьём. Но, сержант, — прибавляю, — послушайтесь моего совета (я говорю с вами, как человек с человеком, и забываю о ваших нашивках). Так вот: на этот раз с вами не случилось беды; может быть, не случится и в следующий, но в конце концов, наверно, случится — и большая беда. Подумайте, сержант, стоит ли?
— Вы храбрый человек, — сказал он, с трудом переводя дух. — Очень храбрый. Но и я храбрый. Идите своим путём, рядовой Мельваней, а я пойду своим.
Больше мы с ним не разговаривали ни в этот раз, ни позже, но он, одного за другим, вытеснил всю дюжину из моей комнаты, рассеял их по ротам и отрядам; такой породе не следовало жить вместе; скоро офицеры сами поняли это. Мои бывшие товарищи застрелили бы меня ночью, узнай они то, что я знал; только они этого не знали.
В конце концов О'Хара встретил смерть от рук Рафферти. Он шёл своим путём, слишком упорно шёл; да, слишком. Он не сворачивал ни вправо, ни влево, и да сжалится Господь над его душой. Аминь.
— Слушайте, слушайте, — произнёс Орзирис, покачивая своей трубкой и как бы припечатывая мораль. — И только подумать: он, Мельваней, сам мог превратиться во второго дурацкого Вельме из-за какого-то Меллинса и проклятой пуговицы. А Меллинс никогда не ухаживал за чужими жёнами. Только раз миссис Меллинс увидела, как он…
— Орзирис, — быстро остановил я его, потому что романы рядового Орзириса бывали слишком смелы для печати. — Посмотрите на солнце, четверть седьмого.
— О, Господи! За три четверти часа нам нужно пройти пять с половиной миль, придётся бежать бегом.
Три мушкетёра поднялись на мост и быстро направились к дороге в лагерь. Догнав их, я предложил им взяться за мои стремена и за хвост моей лошади; они с восторгом приняли это предложение. Орзирис ухватился за хвост. Таким вот образом мы ровной рысью двигались по безлюдной дороге.
На повороте к лагерю до нас донёсся стук колёс экипажа. Катилась коляска; в ней сидели жена полковника и его дочь. До меня донёсся сдавленный смех, и мой конь, облегчённый, понёсся вперёд.
Три мушкетёра исчезли в темноте ночи.
ТРИ МУШКЕТЁРА
Мельваней, Орзирис и Леройд — рядовые в роте В линейного полка и мои личные друзья. Вообще, я думаю — хотя и не вполне уверен — что они, вместе взятые, представляют собой худший элемент в полку, не найдётся солдат, более ловких на всякие проделки.
В буфете на станции Умбалла, где мы ждали встречного поезда, они мне рассказали следующую историю. Я поставил пива и, таким образом, купил историю за полтора галлона.
— Все знают лорда Бенира Сригга. Он герцог или граф, или что-то в этом роде, также пэр, а вместе с тем глоб-троттер[5].
И во всех трех отношениях, — как уверил Орзирис, — не заслуживает внимания. Он приезжал в Индию на три месяца, чтобы собирать материалы для книги «Что тормозит нашу деятельность на Востоке», и во время своего путешествия бесцеремонно поселялся, где ему вздумается.
Он обладал одной очень неприятной особенностью — люди приписывали это его радикализму — страстью устраивать гарнизонные смотры. После этого он обедал с командиром и говорил ему за столом в офицерской столовой оскорбительные вещи о состоянии его полка. Таков уж был обычай у Бенира.
Однажды ему случилось выгнать солдат на занятия слишком рано. Приехав в лагерь Хелантами во вторник, он пожелал в среду отправиться за покупками на базар, а в четверг произвести смотр. В четверг! Командир не мог отказать, ведь Бенир был лордом. Собравшиеся в полковой столовой солдаты громко высказывали своё негодование и награждали полковника нежными именами.
Ну а главная демонстрация произошла в бараке роты В, и мы трое стояли во главе её.
Мельваней придвинулся к стойке, уселся поудобнее рядом с пивом и продолжал:
— Когда уже все осатанели до последней степени и рота В была готова пристрелить этого Сригга на параде, вот этот самый Леройд снял шлем и говорит… Что ты сказал?
— Я сказал, — подхватил Леройд, — товарищи, давайте деньги, составим подписку, чтобы отменить парад, а если не добьёмся, так деньги назад. Вот что я сказал. Вся рота поддержала меня. Подписка вышла у меня большая: четыре рупии восемь анна. И вот я отправился устраивать дело. Мельваней и Орзирис пошли со мной.
— Когда уж мы идём вместе, так всех чертей на ноги поднимем, — сказал Мельваней.
Тут Орзирис перебил его.
— Вам приходилось читать газеты? — спросил он.
— Случалось иногда, — отвечал я.
— Мы читали газеты и вот устроили маленькую ловушку, так сказать, совращение…
— Нет, маленькое похищение, — поправил Мельваней.
— Совращение или похищение — разница не велика. Мы устроили так, чтобы схватить и изъять мистера Бенира из обращения до после четверга или занять его так, чтобы ему некогда было ездить по парадам.
— Мы провели военный совет, там, за артиллерийскими казармами, — продолжал Мельваней. — Я был председателем. Леройд — министром финансов, и этот малыш Орзирис…
— Ни дать ни взять Бисмарк в полном расцвете. Он-то и устроил все представление.
— Бенир сам себе подстроил ловушку, — продолжал Мельваней, — потому что мы, ей-богу, не знали, что будет в следующую минуту. Лорд отправился за покупками на базар пешком. Начало смеркаться. Мы наблюдали за толстеньким человеком, как он то скрывался в одной лавке, то выскакивал из другой, все торгуясь с купцами. Вот он показался с целой охапкой всяких покупок и принялся кричать изо всей силы своего брюшка: «Эй, молодцы, нет ли здесь коляски полковника?»
— Коляски? — спросил Леройд. — Коляски нет, есть только экка.
— Это что такое? — спрашивает Сригг, Леройд показал на улицу, и он увидел.
— Вот настоящий Восток! Я поеду в экке!
Я увидел, что святой покровитель полка отдаёт Сригга целиком в наши руки. Я подозвал экку и сказал вознице:
— Эй ты, чернокожая кукла, вот сахиб хочет поехать в твоей экке. Он хочет поехать в парк Падишаха — это в двух милях отсюда, стрелять вальдшнепов. Поедешь, Иеганпум, к марфик, маллум — как в пекло! Нечего болтать с сахибом: он не понимает твоего разговора. Если он станет говорить, ты только погоняй. Ну, живо! Галопом первую милю до лагеря, чем больше будешь хлестать свою клячу, тем больше куши будет от сахиба. А пока вот тебе рупия.
Я только молился Богу, чтоб полковничья коляска не приехала, пока я благополучно не сплавлю своего драгоценного Бенира. Он уложил свой чемодан в экку и уселся в неё, словно морская свинка, даже не дал нам на водку за труд, что мы помогли ему усесться.
— Ну, поехал в парк Падишаха! — сказал я остальным.
Рассказ продолжал Орзирис:
— Как раз в эту минуту подошёл маленький Бульду, сын одного из артиллерийских конюхов, хороший бы из него вышел газетчик в Лондоне: уж как прыток на ноги и на всякие штуки. Увидав, что мы усаживаем мистера Бенира в «экипаж», он говорит:
— Что вы делаете с сахибом?
Леройд схватил его за ухо и говорит…
— А, саис! — продолжал вместо Орзириса Леройд. — Этот человек хочет, чтобы люди стали под ружьё в четверг — завтра — и тебе работы было бы немало. Ну, ситха, возьми тат и лукри и скачи скорей в парк Падишаха. Догони, если можешь, эту экку и скажи вознице, что ты приехал, чтобы занять его место. Сахиб не говорит бат, и он человек маленький. В парке Падишаха въезжай с эккой прямо в воду, оставь там сахиба, а сам беги домой. Вот тебе рупия.
