Анри де Ренье - Амфисбена
Однажды, когда я купила у уличного букиниста довольно хороший, непереплетенный экземпляр сонетов Петрарки, г-н Дельбрэй обещал свести меня к переплетчику, который приведет книгу в порядок. Переплетчик этот, занятный итальянец из Сиены, обосновавшийся в Париже и живущий на улице Принцессы. Г-н Дельбрэй рассказал мне, что Нероли (фамилия этого сиенца) принужден был покинуть родину вследствие любовной истории в стиле Стендаля. Там должны были фигурировать яд и кинжал. У г-на Помпео Нероли действительно не очень покладистый вид, и, когда он действует своим шилом, я всегда вспоминаю о родном его кинжале.
Все это придает г-ну Нероли необыкновенную симпатичность. Кстати, заметьте, как сознание того, что человек – итальянец, заставляет нас снисходительно относиться к подобного рода явлениям. Будь г-н Нероли французом, родом, например, из Эпарнэй, самая мысль о том, что он пырнул ножом какого-нибудь уроженца Шампани, нам была бы, скорей, неприятна. Но г-н Нероли – итальянец, г-н Нероли – сиенец, и история его сразу окрашивается романтизмом, приятным нашему воображению.
Я думаю, Вы начинаете понимать, дорогой Жером, удовольствие и преимущество, которые мне приносит почти ежедневное общение с г-ном Дельбрэем. Благодаря ему я избавилась от одиночества, которое, в конце концов, начало меня несколько угнетать. Я нашла в нем очаровательного и легкого товарища с занятным и разнообразным разговором без педантизма. К тому же его замечательные познания для меня драгоценны. Так что вполне в порядке вещей, что мне нравятся частые встречи с г-ном Дельбрэем. Но страннее всего то, что г-н Дельбрэй так охотно согласился на такого рода отношения, как у нас с ним. Какую прибыль может он извлечь из этого?
Я часто задавала себе этот вопрос. Я довольно долго думала об этом, и вот к каким выводам я пришла.
Очевидно, прежде всего, что предупредительная любезность г-на Дельбрэя по отношению ко мне объясняется желанием доставить удовольствие г-же Брюван. Встретился со мною он у нее. Она меня ему поручила. И г-н Дельбрэй хочет с честью оправдать ее доверие. Но это объяснение недостаточно. К нему я прибавлю другое, дополнительное, которое мне пришло в голову теперь, когда я лучше узнала своего спутника. Жюльен Дельбрэй очаровательный молодой человек, очень культурный, одаренный, с умом пытливым, но досадная нерешительность не позволяет ему остановиться на какой-либо определенной жизненной цели. Эта неопределенность, происхождение которой точно мне неизвестно, отвратила его от всякой карьеры, всякой профессии. Жюльен Дельбрэй – человек праздный. Живое воображение, рисующее ему все возможности, заранее отвращает его от приведения в исполнение чего бы то ни было, по очереди показывая непригодность каждой, какую бы он мог предпринять, попытки. Таким образом, в тридцать четыре года Жюльен Дельбрэй перед жизнью все еще находится в выжидательном положении, что не может не причинять ему известной печали. Повторяю, г-н Жюльен Дельбрэй – человек праздный, но обладающий воображением. Отчасти этой праздности и обязана я любезностью, которую он мне выказывает. Я служу для него занятием.
Конечно, Вы можете возразить, что одною праздностью нельзя вполне объяснить забот г-на Дельбрэя обо мне. Молодой человек его возраста может все-таки найти себе и другие развлечения, кроме роли гида и проводника по Парижу. К тому же нельзя допустить мысли, что у г-на Дельбрэя нет любовницы.
А я как раз убеждена, что у г-на Дельбрэя нет любовницы, по крайней мере, в данную минуту; и я думаю, что теперешняя незанятость его сердца способствовала немного нашему сближению. Конечно, г-н Дельбрэй слишком чуткий человек, чтобы не заметить с самого начала нашего знакомства, что я никоим образом не искательница сентиментальных или других каких приключений. Он, со своей стороны, тоже не производит впечатления человека, который гоняется за любовными похождениями; но весьма возможно, что, если представится случай, он его не упустит. В этом, по-моему, и заключается исходная точка, которая поможет нам восстановить цепь причин, приведших, может быть независимо от его сознания, г-на Дельбрэя к тому, что он стал оказывать мне знаки внимания и заботливости, за которые, в конце концов, я ему весьма признательна. Таким образом, отметим: прежде всего желание сделать приятное г-же Брюван; затем допустим, что г-н Дельбрэй мало-помалу пристрастился к развлечению, доставляемому мною его праздности и не идущему вразрез с его склонностью к прогулкам; затем, по мере того, как он меня лучше узнавал, согласимся, что он почувствовал некоторое расположение к моей особе, без того, чтобы расположение это выходило из границ довольно нежной симпатии. Во всем этом любовь, собственно говоря, ни при чем. Между тем г-н Дельбрэй довольно красивый малый, следовательно, не лишен фатовства. Наверное, он рассуждает таким образом: "Ну что ж, погуляем с этой дамочкой! Это доставляет удовольствие г-же Брюван, и для меня не особенно скучно, так как, в сущности, она мне довольно нравится. Если, случайно, я ей тоже нравлюсь, это может обратиться в довольно приятное приключение. Если же дело примет другой оборот, я не буду ни огорчен, ни опечален. Я охотно примиряюсь и с настоящим положением дел. У нее, по-видимому, есть свойства, необходимые для дружбы, что довольно редко. Затем ей нравятся мои разговоры, мое общество; мне это льстит". Таким-то образом, готова держать пари, г-н Дельбрэй сделался усердным моим спутником, и потому мне хотелось описать Вам его немного подробнее.
Итак, дорогой Жером, если до Вашего далекого Сан-Франциско дойдут слухи, что бывшая жена Ваша завела роман с французом, еще молодым, среднего роста, приличным, или Вас будут предупреждать, что их встречают вместе в самых различных местах Парижа, Вы будете знать, что думать о точном значении этих россказней. Признаюсь, что если бы герцогиня де Порник, г-жа Грендерель или г-жа Глокенштейн заметили меня в обществе г-на Дельбрэя, они отнеслись, может быть, к этому с меньшим доверием, чем Вы. Но герцогиня выезжает только в церковь, г-жа Грендерель – сама близорукость, а г-жа де Глокенштейн легко мне простила бы. Наоборот, она, скорей, не простила бы мне, что между мною и г-ном Дельбрэем ничего нет. Что же касается до Мадлены де Жерсенвиль, то мое поведение показалось бы ей верхом шарлатанства. Не быть любовницей человека, с которым выходишь три, четыре раза в неделю, который относительно молод, нисколько вам не противен, – это показалось бы ей вызовом здравому смыслу и величайшей извращенностью. Но я последнее время очень редко вижу Мадлену. У нее, наверное, голова занята какою-нибудь страстью. Ах, если б только она могла иметь продолжительную связь, можно было бы только поблагодарить Бога! Это предохранило бы ее от постоянных перемен, чем она лишает себя последнего уважения. Ваш друг
Лаура де Лерэн.
Г-ну Жерому Картье, Берлингем,
Сан-Франциско (Соединенные Штаты)
Улица Гастон-де-Сен-Поль
Париж, 2 мая
Дорогой Жером!
Наконец я покинула мой нелепый отель "Манфред", распростилась с улицей Лорда Байрона и устроилась у себя. При слове "устроилась" не воображайте чего-нибудь в высшей степени комфортабельного, вроде Вашего берлингемского коттеджа. У меня совсем нет Вашей способности устраиваться, и я не способна на изобретательные мелкие выдумки подробностей, которыми Вы отличаетесь и которые придают столько удобства жизни. Так что, я уверена, Вы нашли бы мое жилище слишком примитивным и богемным. И все-таки, каково оно есть, в неоконченном виде, я неохотно согласилась бы с Вашей критикой, потому что, признаться, оно мне чрезвычайно нравится в своем беспорядке и сделанное на скорую руку. Конечно, окончательная обстановка еще не доведена до конца, но общий вид уже приятен, и я собрала уже несколько очаровательных старых вещей, которыми в большинстве случаев я обязана указаниям г-на Дельбрэя. Он заставил меня купить резные двери, которые я пристроила к своей спальне, прелестную маленькую люстру Людовика XVI, чистейшего вкуса, которая так красиво качается на потолке моего будуара; удивительный лакированный комод, которым я горжусь почти так же, как и элегантным шезлонгом, в котором я Вам пишу.
С тех пор как я в Париже, я в первый раз растянулась на шезлонге и позволила себе отдаться лени! Действительно, пять месяцев, как я веду бродячий образ жизни. Сегодня впервые я отдыхаю и наслаждаюсь тем, что сижу "у себя". Правда, только несколько дней, как у меня есть "дом". До сих пор я жила на улице, на этих дорогих парижских улицах, таких различных, оживленных, симпатичных, на улицах, которые кажутся улицами различных городов. Но сегодня я чувствую себя домоседкой. Я надела домашнее платье, велела поставить шезлонг к окну. Через стекло я вижу ясный кусок неба и большие деревья на набережной Дебийи. Сена протекает в двух шагах от меня. Стучат экипажи, идут прохожие. Я смотрю на них, нисколько не желая вмешиваться в их толпу. Сегодня я радуюсь, что мне ничего не надо делать, нет ни спешных выходов, ни визитов, ни прогулок, ни свиданий. Я довольна, когда подумаю, что весь день проведу наедине с собою. Мне кажется, что Париж меня интересует меньше, чем мои мечты.
