Жак Стефен Алексис - Деревья-музыканты
С котомкой за плечами, в огромной соломенной шляпе, надетой поверх платка, повязанного вокруг головы, колдун Данже Доссу шатался по Фон-Паризьену, поглядывая по сторонам круглыми, как у совы, глазами и рисуя в дорожной пыли своей палкой колдовские круги. Вот уже несколько дней его томила тревога. И тревога эта погнала его в город. Когда он шел через рынок, кругом сразу наступала тишина. Только несколько доминиканских крестьян, приехавших продать свой товар, зашушукались, указывая на Данже Доссу, на колдуна, который известен как заклятый враг Буа-д’Орма Летиро, величественного папалоа[28], патриарха и защитника этих мест. Матери хлопали по рукам бедных малышей, которые имели неосторожность показать пальцем на нечестивца, способного отнять у человека жизнь. Земля словно зазвенела таинственными голосами, в воздухе повеяло чем-то жутким, неотвратимым. Данже Доссу, повинуясь неуловимым знамениям, отправился в путь, навстречу опасности, которую пока почуял лишь он один. Выпрямившись во весь свой огромный рост и выпятив широкую грудь, колдун шел по городку размеренным трагическим шагом...
III
Фламбуаяны — «пламенеющие деревья», с красными гирляндами на верхушках, — как отряды раненых гигантов, взбираются в гору возле Петионвиля, Ля-Буля, Фермата и других городков. Вокруг горы петляет, вьется дорога, с нее несется неумолчный шум, но тяжелая завеса листвы поглощает все звуки. Тишина долины — лепечущая, прохладная, робкая; в горах тишина становится напряженной и гулкой.
Вилла господина посла стоит на холме, укрытая густой зеленью. Склоны холма — точно палитра, на которую времена года кладут бесконечное множество оттенков зеленого цвета. Бурдон отличается от соседних городков характером несколько скрытным; природа живет здесь жизнью упоительно-сладостной, но предпочитает не говорить об этом вслух; дома играют в прятки, притаившись во впадинах и ложбинках. Камень, дерево, бетон, черепица, мозаика радуют глаз, внезапно возникая из-за чопорных пальм, кривоногих кенепье и коварных кустарников, всегда готовых отпустить прохожему какую-нибудь колкость. Каждый резидент выбрал холм или ложбину по своему вкусу, но можно подумать, что все эти задумчивые виллы, эти белые, голубые, розовые дворцы, эти стилизованные негритянские хижины с позолоченной соломенной кровлей разместились среди складок земли по четкому плану, повинуясь чьей-то единой воле. Там и сям причудливой формы бассейны для плавания, изумрудные и бирюзовые пруды таращат среди травы свои влажные глаза и удивленно поглядывают на крутые вершины гор, на долину, на блеск далеких озер. Всякого, кто приезжает в Бурдон, сразу очаровывает гармония удивительного пейзажа. Каждый его изгиб, начиная с далекой линии морского берега и кончая гористым горизонтом, — все здесь играет красками, светотенью, бликами, все радует глаз.
Посол приказал повару выбрать для завтрака тропическое меню. Он вовсе не желал угощать своего гостя французскими блюдами; французская кухня, несомненно, возбуждает и подхлестывает человека, но доставляет ощущения слишком изысканные, слишком размеренные и тонкие, которые не в силах притупить остроту ума; наоборот, даже в минуты сладостной истомы они стимулируют мысль, наделяя ее чисто картезианской логичностью. Нет, посол хотел, чтобы архиепископ целиком оказался в его власти, и он решил оглушить гостя, потрясти ощущениями острыми, дикарскими и вместе с тем нежными, поразить резкими и пряными ароматами, ошеломить натюрмортами неистовых тонов, где мясное филе обвито гирляндами из цветов красного перца... Надо охватить его нёбо клещами огня и льда, не дать ему опомниться, уложить на месте и заставить взмолиться о пощаде.
Религия представляла в этой стране немалую силу, и было бы неплохо заручиться ее содействием. Лучшего случая и не придумаешь — архиепископ пожалует сюда собственной персоной. Да, нелегкая, неблагодарная задача выпала на долю посла — орудовать в стране, где народ с такой страстью рвется к свободе. Приходится иметь дело с политиканами чересчур утонченными, слишком, так сказать, латинизированными; чем больше они развращены, тем труднее с ними договориться. И что за олухи сидят в государственном департаменте! Только и умеют что отдавать приказы в духе повелений Зевса-громовержца, — а потом еще удивляются, что провал следует за провалом! Болваны!
Надеялись, что все будет так просто: сиди на куче долларов с большой палкой в руке да веди разговор «с позиции силы», командуя всеми этими неграми, индейцами, метисами, латиноамериканцами и прочими ублюдками! А, оказывается, все идет по-иному. Послу приходилось иметь дело с проклятым латинским хитроумием, сдобренным негритянской сметливостью... Пускаться на всяческие уловки... Устраивать завтраки! Исправно играя свою роль могущественного проконсула, он прекрасно сознавал, что в народе бурлят подспудные силы и что янки быстро утрачивают свою власть. Посол видел, какой вред наносит его стране удивительная наивность, свойственная подчас самым опытным американским дипломатам. Так ли уж верно называть наш век американским?.. Что нужно архиепископу? Говорят, он одинаково опасен и когда поражает собеседника игрой ума и неопровержимой логикой, и когда принимает елейный, благостный вид.
Монсеньор уже поднимался на крыльцо осторожными, мелкими шажками. Он казался воплощением сердечности, простодушия, искренности, сочетавшимися с обычной для духовной особы степенностью. Ну и лукавый старик! Быстрым взглядом он скользнул по лицу супруги посла, вышедшей ему навстречу. Уж эта женщина с седеющими, подкрашенными в голубой цвет волосами звезд с неба не хватает. Разумеется, понабралась светскости и изящных манер, но так дурой и осталась. Должно быть, твердит сейчас про себя, как это «восхитительно» — принимать у себя за завтраком католического архиепископа!.. Появился посол, чересчур непринужденный, протянул руку с излишней развязностью, как бы подчеркивая, что он равно готов и к обмену любезностями, и к сражению... Да... Как там, в Европе, титулуют архиепископов? Ваше величие? Тьфу ты, ваше преосвященство!
Шампанское «кордон-вер» наверняка выдержано в подвалах не один год... Дьявольски заморожено... Без сомнения, 1935 или 1936 года. Монсеньор сощурил глаза, поглядывая на развалившегося в кресле посла и его жену, сидевшую на краешке стула как на иголках. Наверное, с этим бокалом в руке он кажется настоящим Рыцарем Тастевенским. Несмотря на забористое шампанское, надо сохранить свежую голову.
Завтрак начался с папайи[29], слегка замороженной, с корицей и анисом. Посол радовался, видя, как доволен гость. Действительно, повар Виктор — бесценный человек, мастер своего дела. Сегодня он превзошел самого себя... Беседа шла о красоте Бурдона и его окрестностей. Над столом порхали слова расплывчатые, беспредметные. Супруга посла восседала с восторженным лицом. Нет, посла не назовешь безграмотным ковбоем, и схватка наверняка будет жаркой.
Жена посла была пресвитерианкой; ее безумно интересовали повадки католических епископов, она старалась не упустить ни единого жеста монсеньора. Казалось, он пребывал в задумчивости, и она украдкой изучала его лицо. Однажды ей довелось слышать монсеньора, когда он служил торжественную мессу и голос его наполнял весь храм точно звоном золотого колокола:
— Pater... et Filius... et Spiritus Sanctus... Amen![30]
Она никогда этого не забудет!
Польщенный похвалой, прелат поудобнее устроился в кресле. Сколько месс в день должен служить архиепископ? Очень ли тяжел его золотой посох?..
Объявить о цели своего визита архиепископ решил в самом конце завтрака. За папайей последовали жареные пискетки[31]. Выпучив глаза и стараясь скрыть жгучие слезы, гость отважно глотал огненную массу. Посол был в восторге.
— Может быть, вашему преосвященству не нравится это блюдо?.. А я специально заказал типично гаитянские кушанья, откровенно говоря, довольно редкие... Чтобы вся обстановка располагала к обсуждению местных проблем...
Его преосвященство запротестовал. Все блюда просто превосходны. Он мог бы воздать завтраку гораздо более пышную хвалу, но почуял ловушку и, опасаясь, что интонации выдадут его, предпочел замолчать. Кровь весело струилась в его жилах, он ощущал удивительную полноту жизни, чуть ли не молодость, а ведь ему следовало тщательно взвешивать каждое свое слово! Посол — превосходный человек, которому не чужды маленькие слабости. А, может, в картотеке посла есть даже карточка, где взяты на заметку все вкусы и привычки монсеньора?..
— Монсеньор, мой повар Виктор утверждает, что суп калалу-джон-джон просто восхитителен, особенно когда его запиваешь маби... Знаете, крестьянское пиво?.. Виктор меня убедил. Не хотите ли попробовать? Виктор сам варит это пиво, он владеет всеми тонкостями гаитянской кухни... Открыл Виктора мой предшественник, Норман Армур...
